– Не то чтобы вовсе рехнулась, – уточнил Роуз. – Нервы не в порядке, вот вроде и все.
– Зовут‑то ее как? – поинтересовалась Анна.
– Мафалда. Она из аристократической семьи. Прекрасные связи, огромное богатство. Особняк в Эштуриле великолепен. Прямо‑таки маленький дворец со своими угодьями. Великолепное место, – настойчиво повторил Сазерленд, подталкивая Анну принять приглашение.
– Разрешите закурить, сэр? – вежливо спросила девушка.
Сорвавшись со стула, Сазерленд поспешил поднести ей серебряный портсигар, пыхнул тяжелой серебряной зажигалкой. Антикварная вещица была до половины затянута зеленым сукном. Анна глубоко затянулась и вгляделась в склонившееся над ней лицо Сазерленда.
– Расскажите подробнее об Уилшире, – попросила она и уже без особой надобности добавила: – Пожалуйста, сэр.
– Пьющий человек. Любит это дело.
– То есть пьяница?
– Любит выпить, – подчеркнул Роуз. – Вы, кажется, тоже, судя по отчетам с оксфордских вечеринок. У вас крепкая голова, так я понял.
– Но это вовсе не значит, будто я – пьянчуга.
– Кстати, раз уж зашел разговор о дурных привычках, он к тому же игрок, – перебил Сазерленд. – Казино расположено прямо у входа в его сад. Вы как насчет?..
– У меня и денег‑то на это никогда не было.
– Но как математик вы должны разбираться в теории вероятности, картах, рулетке?
– Никогда этим особо не интересовалась.
– А чем интересовались? – задал вопрос Роуз.
– Числами.
– А, чистая математика, – откликнулся он – очевидно, разбирался в этом. – И что вас в них привлекает?
– Полнота, – кратко ответила Анна (авось отстанет).
– Полнота… а может быть, иллюзия полноты? – не сдавался Роуз.
– Нам приходится часто иметь дело с абстракциями, но связи между числами, закономерности абсолютны реальны. Строгие, четкие, неопровержимые законы.
– Лично я предпочитаю кроссворды, – отозвался Роуз. – Люблю заглядывать в мысли других людей, угадывать, как устроен их мозг.
Анна снова затянулась сигаретой.
– Да, в кроссвордах есть своя полнота, – признала она. – Если кто разбирается в них.
Она чувствовала, как впивается в тело одежда. Бюстгальтер сделался чересчур тугим, пояс юбки словно затянулся узлами. Разговор не клеился, непохоже, чтобы она пришлась по вкусу этим двум опытным разведчикам. В чем дело‑то? Вероятно, ее реплика в начале разговора и вот эти высказывания о числах и кроссвордах показались им чересчур самоуверенными. А может быть, они заранее представляли себе новую сотрудницу совершенно иначе, у них сложилось какое‑то заведомое представление, она же оказалась совсем не такой, какую они ждали. Разве с ней так уж трудно иметь дело?
– В разведке данных всегда не хватает. Никогда не бывает полной картины, – снова вступил в разговор Сазерленд. – Приходится иметь дело с обрывками, фрагментами. Особенно вам, оперативным агентам. Зачастую вы сами понятия не имеете, чем вы занимаетесь, какова ценность добытых вами сведений. Готовых ответов нет, а если б и были, вам неизвестно, каков был вопрос. Ваше дело прислушиваться ко всему и обо всем докладывать, – подытожил он.
– Живя в доме Уилшира, вы сможете добыть для нас новые имена. И вот еще к чему прислушайтесь – это имеет отношение к эндшпилю, как мы вам и говорили с самого начала, – перехватил инициативу Роуз. – Для Фау и вообще для ракет немцам требуются точные приборы.
Чтобы изготовить такие приборы, нужны высокой точности инструменты, нужны алмазы. Промышленные алмазы. Эти алмазы привозят в Лиссабон на пароходах из Центральной Африки. Мы пытались обыскивать этот транспорт, когда он заходит в принадлежащие нам порты, например, во Фритаун в Сьерра‑Леоне, однако поди отыщи горстку алмазов среди семи тысяч тонн груза. Мы подозреваем, что Уилшир ввозит алмазы из Анголы и передает их в немецкое посольство, а оттуда их с дипломатической почтой пересылают в Берлин. Подозреваем, но доказательств у нас нет. Мы не знаем, как он проворачивает это дельце и как получает свой гонорар. Вот почему, если вы услышите у него дома хоть словечко про алмазы и деньги за алмазы, вы должны тут же сообщить Кардью, а он сообщит нам.
– Как я буду поддерживать связь?
– Об этом позаботится Уоллис. Поговорите с ним, и все уладите.
Роуз глянул на часы:
– А теперь пусть Кардью отвезет вас к Уилширу. Время уже позднее. Я поручил Кардью сообщить вам нужные сведения об Уилшире и его жене, однако я также проинструктировал его воздержаться от некоторых подробностей. Будет лучше, если кое в каких деталях вы разберетесь сами, иначе сразу станет ясно, откуда вы получаете информацию. Нельзя явиться в этот дом, заранее все зная, тогда вы не будете правдоподобно реагировать на… события. Вы же просто секретарша Кардью, не более того. Впервые попали за границу и так далее. Имеете полное право удивляться всему подряд и задавать вопросы.
– Вас послушать, все это легче легкого, сэр.
Сазерленд то ли ухмыльнулся, то ли скорчил недовольную гримасу, мелькнула в очередной раз и скрылась коричневая полоска на зубах. Он приоткрыл дверь и позвал Кардью.
Суббота, 15 июля 1944 года, Эштурил
Мередит Кардью вез Анну вдоль пустынных пляжей на запад. Солнце все еще висело высоко в небе, воздух казался плотным от жары, безмятежно распростерся океан, невысокая волна Атлантики лениво облизывала песок. Анна молчала, тень первой встречи с Роузом и Сазерлендом придавила ее. Кардью указал ей рукой на пейзаж по ту сторону залива – пляжи Кошта‑да‑Капарика, а за ними расплывшееся в мареве пятно – мыс, Кабу‑Эшпишел. Кардью хотел успокоить и разговорить свою спутницу.
Соленый воздух ворвался в приоткрытое окно, вернув воспоминания о кратких каникулах у моря, давно, еще до войны. Мать, застегнутая под самое горло, укрывшая лицо шалью от солнца и ветра, а юное тело Анны – тогда еще Андреа – в первый же день наливается орехово‑карим загаром. Будет нетрудно привязаться к этому городу после Лондона‑то с разбомбленными, обугленными домами, мрачными серыми проулками, с которых не успевают убирать раздробленные камни. Здесь, у моря, под просторным небом, среди пальм и бугенвиллей, недолго и забыть пять разрушительных лет.
Рулил Кардью одной рукой, другой уминал табак в трубке. Он ухитрился даже раскурить свою трубку, не упустив руль и не свалившись со скалы в море. Лет ему по виду было за тридцать или ближе к сорока, редкие светлые волосы с рыжиной на затылке подбриты. Высокий, длинноногий и худой, с длинным носом, уголки губ то и дело приподнимались в улыбке. Мешковатые штаны похлопывали на коленях, которые все время ритмично подергивались, как будто в такт неслышной музыке. Кардью закатал брюки до середины голеней, обнажив толстые бежевые носки. Крепкие спортивные башмаки довершали его облик.
Интересно, как же он одевается зимой?
Пуская живописные колечки, Кардью вовсю попыхивал трубкой. Выставил напоказ правую руку с блестящей и пятнистой кожей – точно какой‑то моллюск, прилепившийся к скале. Вероятно, след давнего ожога.
– Кипяток, – пояснил он, перехватив взгляд Анны. – Еще в детстве.
– Простите! – Она вспыхнула, залилась краской – как неделикатно с ее стороны таращиться на шрам!
– Сазерленд и Роуз вас подготовили?
– Сказали, что считали нужным.