И в этом тоже было что‑то странное: почему самолет не летит на запад, пронзая мягкое брюхо серой тучи, почему не ищет ярких солнечных лучей по ту сторону дымки? Зачем‑то свернул на север и, вероятно, возвращается, собирается приземлиться на тот же аэродром, с которого только что вылетел.
Пилот выровнял крылья и начал снижаться. Он был уже у самой взлетной полосы, едва в тридцати метрах над землей, когда позади кокпита обшивку пронзило пламенное копье. Фосс успел только рот приоткрыть в изумлении, и взрыв оглушил его. Водитель, стоявший рядом с ним, присел, не отводя глаз от косо падавшей туши самолета. Крыло первым чиркнуло по земле, оторвалось от корпуса, вслед за ним тяжело рухнул на снег и сам корпус, два взрыва с чудовищной яростью сотрясли и смяли его – один за другим вспыхнули бензобаки.
Черный дым клубами вознесся к серому небу. Нелепо торчал хвост самолета – все, что уцелело в катастрофе. Две пожарные машины вылетели из ангара, скользя на обледеневшей глине. Полковник СС Вайсс разомкнул сцепленные на груди кисти, выпятил грудь, развернул плечи и покинул наблюдательный пункт.
Фосс так и примерз к твердой, стальной земле; холод поднимался по онемевшим ногам, расходясь по каждой клеточке тела.
8 февраля 1942 года, «Вольфшанце» – штаб‑квартира Гитлера на Восточном фронте, Растенбург, Восточная Пруссия
Тишина окружала Фосса, когда он возвращался в Закрытую зону I. Тяжесть уже начавшегося расследования давила на плечи. Уродливые осколки информации кружили в мозгу, складываясь в картину, от которой он отшатывался с ужасом. Впервые он понял, отчего люди решаются выстрелить в себя. Раньше, когда он слышал о чьем‑либо самоубийстве, ему казалось непостижимой загадкой, что человек так глупо влип, забрел в безысходный тупик… Фосс курил, втягивая в себя дым, пока не затошнило. Нетвердой походкой поднялся к главному зданию и, как только вошел, понял, что страшная весть успела опередить его.
Столовая кишела офицерами, но, похоже, никого не огорчила смерть главного инженера Германского рейха. Гораздо больше всех интересовал вопрос преемника. Однообразная масса мундиров и погон, дубовых листьев и Железных крестов кипела и колыхалась, точно Чикагская биржа. Лишь один человек сидел тихо, высоко подняв голову; волосы откинуты назад, словно сильным ветром, глаза сверкают под густыми прямыми бровями. Альберт Шпеер. Фосс сморгнул – как будто опустилась шторка фотоаппарата, четко уловив момент: герой в час свершения судьбы.
Фосс взял кружку кофе и прислушался к разговору. Стало ясно: тут собрались все, кто имеет хоть какое‑то отношение к транспорту и строительству.
– Шпееру достанется Западный вал, базы‑бункеры для подводных лодок и оккупированные территории на западе. Это уже обсуждалось.
– А Украина? Сейчас важнее всего Украина.
– Не забывай, перед Рождеством мы вступили в войну со Штатами.
– Я‑то помню, и Тодт тоже помнил.
Пауза. Все головы поворачиваются к столику, за которым в одиночестве сидит Шпеер. Все эти реплики ждут его комментария, и он дает какие‑то обтекаемые ответы, хотя на самом деле не слушает. Он всматривается в себя, постигая цену, которую придется платить. Свиньи у корыта. Омерзительно их животное, прожорливое честолюбие. Шпеер не хочет понимать тех намеков, что касаются его лично, он занят другим: ему еще надо как‑то объяснить самому себе не только свое неожиданное присутствие в Растенбурге (он попал сюда впервые и сразу угодил в драму), но и нечто более сложное, интригу, в которой он пока не разобрался. Как будто его ноздрей коснулся неприятный, подозрительный запах, которого не чувствует никто, кроме него.
– Фюрер не может доверить ему все. Нет, только не ему… У него нет опыта.
– Фюрер отделит вооружение и боеприпасы от строительства.
Нет, только не ему… У него нет опыта.
– Фюрер отделит вооружение и боеприпасы от строительства.
– Вот увидишь: скоро прилетит рейхсмаршал. Тогда‑то мы и узнаем…
– Где сейчас Геринг?
– В Ромитене. Охотится.
– Всего в ста километрах отсюда. Ему уже позвонили?
– Геринг присоединит вооружение и боеприпасы к своему Комитету по четырехлетнему плану. Он отвечает за военную экономику. Все сходится.
– По мне, так сходится только одно. Видишь, кто там сидит?
– Как Шпеер попал сюда?
– Застрял в Днепропетровске. Прошлой ночью прилетел вместе с капитаном Найном.
– Найн доставил его? – с тревогой уточняет первый голос.
– Нет, капитан Найн прилетел вместе с генералом СС Зеппом Дитрихом и прихватил с собой Шпеера.
– Шпеер о чем‑то говорил с генералом?
Стоило прозвучать такому предположению, и воцарилось молчание. Фосс перешел к группе военных летчиков, обсуждавших детали катастрофы.
– Он привел в действие механизм самоуничтожения.
– Кто? Пилот?
– Нет, Тодт. Дернул случайно за ручку.
– Разве на борту был механизм самоуничтожения?
– Откуда? Самолет новый. Механизм не был установлен.
– С какой стати он летел на двухмоторном? Фюрер раз навсегда запретил.
– Тодту вчера напомнили об этом. Он так разозлился, что фюрер махнул рукой: черт с ним, пусть летит на этом.
– Вот почему с утра сделали проверочный полет.
– Так ты уверен, что механизма самоуничтожения не было?
– На все сто.
– Три взрыва… Диспетчер отчетливо слышал три.
– Три?
– Значит, все‑таки был механизм…
– Не было никакого механизма!
Фосс сходил к шифровальщикам проверить, не поступила ли новая информация о позициях на фронте. Забрал расшифровку и направился в оперативный штаб. В коридоре тихо, обычно день фюрера начинается не раньше одиннадцати. Однако сегодня, разумеется, все будет по‑другому? Но нет, дверь личных апартаментов плотно закрыта, эсэсовцы‑часовые стоят неподвижно.
Вебер уже работал, разбирался с поставками украинского провианта. Он даже головы не поднял. Фосс начал перебирать расшифровки.
– Тебя искал полковник СС Вайсс, – сообщил Вебер.
– Не говорил зачем? – спросил Фосс и почувствовал, как узлом затягиваются кишки.
– Что‑то насчет ящиков с документами…
– Ты уже в курсе, Вебер?
– Насчет авиакатастрофы?
– Рейхсминистр Тодт погиб.
– И наши документы были на борту?
– Да, – буркнул Фосс рассердившись: Веберу хоть бы хны.
– Черт! Вот Цайтлер обозлится!
– Вебер! – с упреком повторил Фосс. – Тодт мертв.
– Todt ist tot. Да, мертв. Ну и что теперь? Фюрер только обрадуется, когда этот ворон перестанет каркать у него над головой.
– Господи боже ты мой! Вебер!
– Сам подумай, Фосс: Тодт с самого начала выступал против русской кампании, а уж когда фюрер объявил войну Америке… пуфф!
– Что – «пуфф»?!
– Тодт был человек осторожный, очень осторожный, в отличие от нашего фюрера, который… как бы это сказать…
– Отважен.
– Ага, отважен. Хороший такой, крепкий эпитет. На этом и остановимся.
– К чему ты клонишь, Вебер?
– Не высовывайся, смотри в свои бумажки. Что происходит за дверью, тебя не касается.