Послышались металлические щелчки – Уилшир набирает комбинацию своего сейфа. Тишина – Фосс пересчитывает алмазы, Уилшир расхаживает по комнате. Фосс пишет расписку. Распахивается дверь. Голоса перемещаются в коридор. Анна поспешно вернулась в комнату и вывесила из окна мокрое полотенце – условный сигнал Уоллису.
Фосс поехал обратно в Лиссабон, на хвосте у него висел Уоллис. Явившись в немецкое посольство в Лапа, Фосс передал Волтерсу камни вместе со списком, подождал, пока генерал пересчитал алмазы и уложил их в сейф.
В сгущающихся сумерках Фосс вернулся в свою квартиру с видом на Сады Эштрела и Базилику. Он принял душ и улегся на постели, погрузился в чувственные мечты под дым сигареты. Привести бы ее сюда, пусть это не самая нарядная квартира в городе, но здесь они могли бы остаться одни, вдали от посторонних глаз, вдали от лихорадочного отсчета мгновений. Здесь у них было бы время для… у них было бы время, и была бы близость. Карл провел ладонями по животу и груди, крепче сжал зубами окурок сигареты и почувствовал движение крови, покалывание и – странное спокойствие, блаженство, разливающееся в мыслях в этот теплый вечер.
– Я больше не один, – сказал он вслух, сам удивляясь этому мелодраматическому заявлению. Точь‑в‑точь актер из берлинского кабаре.
Посмеявшись над собственной глупостью, Фосс умиротворенно откинул голову на руку, и вдруг, без предупреждения, лица отца и брата поплыли перед глазами. Слезы размыли очертания комнаты, где он больше не был один, и долгий жаркий день завершился.
Понедельник, 17 июля 1944 года, Эштрела, Лиссабон
Вечером, полдесятого, Фосс поднялся, оделся, прихватил газету и пошел выпить кофе в угловом кафе, а оттуда перешел на обычную свою скамейку в Садах Эштрела. Он сидел, аккуратно положив на колени свернутую газету. К вечеру жара отпустила. Под деревьями гуляли парочки. Женщины по большей части были одеты нарядно – в шелка, а если на шелк денег не хватало, в хорошей выделки хлопчатобумажные платья. Мужчины‑португальцы носили темные костюмы и шляпы, богатые иностранцы предпочитали лен, и только бедняки вынуждены были одеваться не по погоде тепло.
Сморгнув, Фосс увидел ту же сцену другими глазами, увидел других людей – не женщин и мужчин, наслаждающихся вечерней прогулкой, но выпот большого города. Из сумрачных, грязных зданий выползали они, выдавливались из дешевых, провонявших мочой пансионов, сочились с душных чердаков, и кое‑как выполосканное белье жесткими складками сохло у них прямо на теле. Эти люди охотились за случайной монетой – схватить, засунуть во влажный, липнущий к ляжке карман. Наблюдатели, слухачи, шептуны, фабрикаторы слухов. Лжецы и обманщики, уголовники, хищники, падальщики.
Один из этой несметной стаи опустился на скамейку рядом с Фоссом. Маленький, истощенный, небритый и беззубый, черные брови торчат длинными пучками. Фосс легонько постучал свернутой газетой по скамейке и почувствовал, как прокисший запах чужой плоти приблизился вплотную. Осведомителя звали Руй.
– Ваш француз уже три дня из комнаты не выходит, – сообщил Руй.
– Он умер? – уточнил Фосс.
– Нет, нет. То бишь он выходил, но только кофе выпить.
– Кофе он пил один?
– Да. Еще купил хлеба и банку сардинок, – добавил Руй.
– С кем‑нибудь разговаривал?
– Он до смерти напуган, этот тип. В жизни не видал, чтобы человек так боялся. От собственной тени шарахается, пинает ее ногой посреди улицы.
И ты бы на его месте шарахался, подумал Фосс. Бедолага Меснель переехал из Парижа, где у него был только один враг, в Лиссабон, где врагов уже двое – немцы и тайная полиция. Французскому коммунисту не позавидуешь.
Французскому коммунисту не позавидуешь.
– На окраине города он больше не бывал?
– Эти путешествия в парк Монсанту чересчур его утомили. У парня совсем нет сил… уж никак не для Монсанту.
– Сообщите мне, как только он отправится куда‑то. Сигналы вы помните, – произнес Фосс.
Он поднялся и ушел, оставив газету на скамье. Жадно прошуршав страницами, Руй нашел желанное – бумажку в двадцать эскудо между новостями спорта.
Фосс вышел через ворота возле Базилики и направился по Калсада‑да‑Эштрела, поглядывая порой через плечо – не удастся ли поймать такси, а заодно удостоверяясь, что по его следам не идут буфуш. Возле него притормозило такси, и Фосс попросил довезли его до Ларгу‑ду‑Шиаду. По пути он думал о Меснеле. Что‑то его тревожило. Все та же проблема: с какой стати русские используют такого человека в разведке? Безнадежный чудак, больной, невротик, неудачник, разучившийся даже умываться. Пиявка печеночная, клоп постельный!
Расплатившись с водителем, Фосс двинулся по лабиринту мощеных, давно разбитых улочек Байру‑Алту к небольшому кабачку, перед входом в который жарили на улице макрель. Устроился в темном углу, откуда мог наблюдать сразу за двумя выходами. Заказал рыбу и графинчик белого вина.
Он ел без аппетита и глотал вино так проворно, что не чувствовал кислого привкуса. В дверях так никто и не показался. Он заказал багасу, местную водку, и глоток спирта ожег его горло. Закурил, сигарета липла к влажным от пота пальцам.
Анна заглянула в кабинет: темно и пусто. Она перешла в гостиную. Там тоже было темно. Уилшир обнаружился на задней террасе, сидел в одиночестве за маленьким столиком, курил и пил неразбавленный виски из графина. Анна села. Уилшир словно бы не заметил ее, он пристально следил за пустынной лужайкой и ворочал в голове тяжелые, темные шкафы тревог и сомнений.
Как выполнить указания Сазерленда при таких странных отношениях с этим человеком? – прикидывала Анна. Найти с ним общий язык едва ли возможно. Кардью считал Патрика обаятельным, но свое обаяние тот явно приберегал для мужчин. С ней Уилшир либо опасно фамильярен, либо непостижимо далек. То поглаживает ее по волосам, целует в уголок рта, то бьет лошадь, подвергая опасности ее жизнь. Возможно, все дело в богатстве: деньги изолировали его, приподняли над миром заурядных людей. И вот гадай теперь, как заговорить с ним, как пробудить его интерес.
– Ужин готов? – устало и надменно спросил хозяин.
– Не знаю. Я только что спустилась.
– Выпьете?
– Спасибо, ничего не нужно.
– Подымить? – Он поднес ей прикурить, выкинул свой окурок и тут же достал очередную сигарету.
– Пожалуй, я все‑таки выпью, – решилась она.
– Жуан! – позвал Уилшир, но никто не откликнулся. – Мне показалось, в доме как‑то подозрительно тихо. Боюсь, мы можем сегодня остаться вообще без ужина.
Он собственноручно смешал для Анны бренди с содовой.
– Я не голодна, – махнула рукой она.
– Они должны были приготовить хоть что‑нибудь. Но Мафалда иногда сбивает прислугу с толку своими распоряжениями.
– Вчера, на верховой прогулке, вы стегнули мою лошадь, – начала Анна, решившись атаковать в лоб. – Зачем вы это сделали?
– Стегнул вашу лошадь? – переспросил он, выпрямляясь в кресле.
– Вы помните, как моя лошадь понесла?
– Да, – ответил он не слишком уверенно. – Помню: она понесла.
– Это случилось потому, что вы ударили ее хлыстом, когда проезжали мимо меня.
– Ударил лошадь. – Это прозвучало как подтверждение, однако с намеком на вопросительную интонацию.