Они все поняли? Я знаю, вы – человек образованный, и все‑таки: вы сумели им как следует объяснить?
– Я все сказал. Все, как вы велели. Они поняли, – подтвердил Меснель. – Но не проявили заинтересованности.
– Как долго мы ведем с вами переговоры, мсье О?
– Несколько месяцев?
– Несколько? Без малого пять. И после пяти месяцев переговоров они решили, что их это не интересует?
– Мсье, никто не может попросту снять трубку в Париже и позвонить в Москву. Мы и с Лондоном не имеем телефонной связи вот уже четыре года. Постарайтесь понять, как это работает. Все через курьеров.
– Вы мне надоели.
Рука Меснеля поползла дальше.
– Не двигайтесь.
– Я хотел вытереть лицо, – пожаловался Меснель. – Сегодня очень жарко.
Американец, державший руки в карманах, поставил револьвер на боевой взвод, вытащил его из кармана, ткнул прямо в лоб Меснеля.
– Что это? – слабо спросил Меснель, чувствуя, как плавятся, проливаются его внутренности. Его пальцы сомкнулись на рукояти заткнутого за пояс револьвера, но поздно: он услышал щелчок взводимого бойка.
– Это, мсье О, револьвер, смит‑вессон.
– Я всего лишь курьер, – взмолился француз.
– В самом деле? – переспросил американец. – Не знаю, кто вы есть, но вы не принесли мне от русских то предложение, которого я весьма терпеливо дожидался на протяжении пяти месяцев.
– Они посмотрели чертежи реактора, которые вы передали со мной, но у них есть свои каналы информации об американском проекте, более ценные, изнутри. Вот и все. Что толку убивать меня?
– У них есть более ценная информация?
– Так они мне сказали. Сказали, что в Америке у них есть свои люди.
Револьвер скользнул по взмокшему лбу. Меснель завалился на бок. Американец выстрелил, и пуля оцарапала Меснелю голову. Француз успел выхватить свой револьвер, но американец уже подмял его под себя и снова ткнул ему смит‑вессоном в лицо – на сей раз со злостью, ввинчивая дуло в глаз.
– Всего лишь курьер, мсье О?
– Не сегодня, мсье, только не сегодня, – чуть не плакал Меснель. – Скоро уже конец. Неделя‑другая – и Париж освободят. Прошу вас, мсье, скоро все будет кончено.
– Знаю‑знаю, – почти ласково откликнулся американец. – Это всего лишь политика.
Он выстрелил, и жалобное жужжание в голове Меснеля наконец смолкло.
Первый выстрел эхом докатился до Руя и Луиша, и шпионы вскочили на ноги.
– Что это было? – спросил Руй.
– Не задавай идиотских вопросов!
– Так ты думаешь?.. Второй выстрел.
– Я думаю, у цыганских мальчишек пистолетов нет.
Они помчались под горку, внизу разошлись и поспешили к освещенным улицам города: там безопаснее.
Фосс ждал ее под сенью церкви в Ларгу‑де‑Жезуш. Они встретились так, будто неделю провели в разлуке. Словно малый ребенок, Анна кинулась ему на шею, сдавила изо всех сил. И словно ребенка, Фосс осторожно обнимал ее. Она принялась целовать его, всем телом сливаясь с ним.
– А теперь – прогуляемся, – решила она.
Они обошли церковь и укрылись в узких улочках Байру‑Алту. Ночная прохлада снизошла к обитателям Байру, все окна были распахнуты настежь, пахло жареным луком и чесноком, пахло жареной рыбой. За кружевными занавесками началась семейная жизнь, и на улицах застучали каблуки, где‑то уже звенела мандолина.
Женский голос пропел несколько дрожащих нот и смолк. Остановились прохожие. Из подъездов показались женщины, черные, как изюм, босые, укрывавшие в складках колыхавшихся юбок целые выводки детей.
Анна и Фосс, прижавшись к облупленной стене, слушали вместе со всеми. Еще одна музыкальная фраза, жалобный, сникающий вопль, слов не разобрать, внятно лишь чувство – мучительная утрата, всеобъемлющая жалость. И вновь взмывает голос. Влюбленные слушали, хотя и знали: им удалось найти то, что оплакивает песня. Они слушали: подлинная любовь знает, как близка утрата.
Потом они пошли дальше, не поднимаясь по крутому склону, но двигаясь параллельно ему, и выбрались на улицу Сан‑Педру‑де‑Алкантара. Отсюда серебряные нити трамвая повели их в гору, к конечной станции фуникулера. Снова перешли дорогу, и тень от густых деревьев и ограды парка накрыла их как раз в тот момент, когда ярко освещенная кабина фуникулера со вздохами и стонами двинулась вниз.
Они остались одни. Огни города играли под ними, в Байше, и над ними, вплоть до Алфамы и Каштелу‑де‑Сан‑Жорже. Анна прислонилась к ограде, притянула Фосса к себе, ухватив за лацканы пиджака, и вновь попыталась вжаться в него, раствориться в нем.
– Это нормально? – спросила она.
– Не знаю, – ответил он. – Я лишь однажды влюбился.
– В кого? – еле выговорила она, бездна распахнулась под ее ногами.
– В тебя, – сказал он. – Дурочка.
Она рассмеялась, разверзшийся провал тут же сомкнулся, и облегчение затопило ее, слезами поднимаясь к глазам. Как хрупко доверие, все висит на тонкой ниточке, и достаточно слова, чтобы перерубить эту нить.
Они что‑то говорили, любовный лепет, невыносимый для слуха обыкновенных людей, у которых есть работа, и комната на чердаке, и две‑три монеты – дожить до конца недели. Где‑нибудь в кафе или баре супруги, заслышав эти обрывки слов, качают головой. Жена пристальней всматривается в мужа и пытается припомнить, говорил ли он ей когда‑нибудь эти слова. Всепоглощающий разговор двух влюбленных, Анна забыла весь мир, забыла даже о сигаретах, пока Фосс не достал из кармана мятую пачку. Они прислонились к решетке ограды и закурили.
Байшу постепенно накрывал поднимавшийся от реки туман, очертания зданий утратили отчетливость, свет расплывался. И подсвеченная крепость сделалась зернистой, как на фотографии. Анна снова прижалась к возлюбленному, ухватилась за прутья ограды – ее руки чуть пониже его. Карл глянул на часы.
Они пошли обратно через Байру‑Алту, улицы и подъезды домов все еще были забиты народом. Фосс начал нервничать, угадывая в толпе тех, кого он знал, кто знал его. Здесь они с Анной расстались и разными путями двинулись к Садам Эштрела. Фосс забежал домой и прихватил пистолет, который дал ему польский полковник. Теперь он всегда будет при оружии, ведь он должен защищать не только свою жизнь. Пистолету нашлось место в багажнике, в ящике с инструментами. Анна ждала его на темной улочке позади Садов. Фосс повез ее в Эштурил, рассекая светом фар поднявшийся над морем и побережьем туман. Здесь воздух был прохладнее. Он высадил Анну неподалеку от казино, впился в ее губы прощальным поцелуем и, как всегда, сложным кружным путем поехал к Садам Монсеррате.
Вторник, 18 июля 1944 года, дом Мэри и Хэла, Кашкайш
Утро завершилось бурной сценой на кухне. Жара успела проникнуть под крышу маленького дома в Кашкайше, который арендовали супруги Каплз, и во всем доме эти двое не могли укрыться друг от друга. В итоге они столкнулись в кухне, только стол разделял их. Судорожно вцепившись в спинки стульев, они орали друг на друга, а между ними лежал не слишком подходящий для кухни предмет – мятые грязные трусики.
– Ты бы не меня спрашивал! – визжала Мэри. – Ты бы себя самого спросил: какого черта тебе понадобилось рыться в моем белье?
– О чем тут спрашивать? – возражал Хэл. – В белье рыться – не преступление.