Потому что, если им не понравится то, что он говорит, и то, как он это говорит, его запрут в камере и никогда больше не выпустят. А камера ведь ничем не лучше пещеры.
Ну, может, немного лучше: в камере, если повезет, он будет сидеть один. Без Садовника. Уже что-то.
Но он ничего не сказал. Не стал им помогать. Потому что они — собаки. Они — земля. А он — ветер. Он — бабочка.
— Я бабочка…
Он и сам не заметил, как произнес это вслух. Люди притворялись, будто ничего не слышали, притворялись, будто не видят его. Искоса поглядывали — и шли себе дальше. Эти люди делали его невидимым.
Плевать.
Он шел по улице. Магазины, прохожие с пакетами. Заходят в магазины, выходят с новыми пакетами. И еще, и еще. Спешат, пытаются успеть до закрытия, а то ведь придется ждать аж до завтра. Что ж, подождут — и опять сначала. Такая у них жизнь.
Но у него жизнь совсем другая. Всегда была другой. Потому что внутри него вмещалась радость, недоступная и неизвестная им.
Он повторял это про себя, шагая по улице. Слова иной раз прорывались наружу через заслон гнилых зубов. Но только он знал, что они значат, эти слова. Только он их понимал.
Вперед, все дальше.
Он слышал зов пещеры. Он знал, кто там находится. Знал, как он поступит. Но беда в том, что Пол — слабый человек. Он заходил, проверял, все ли в порядке, заходил узнать, не изменился ли он, готов ли он выйти наружу и вести себя хорошо. Превратиться из Каина в Авеля. И иногда он говорил: «Да, я готов». Но он обманывал Пола. Притворялся, чтобы его выпустили. А на самом деле он оставался прежним. Плохим. Очень плохим человеком. Злым. Змием в райском саду. И он бросал Пола в пещеру. И Пол сидел там в темноте, плакал, скулил. И чувствовал себя виноватым. Пытался выбраться наружу, увидеть грех и вдохнуть воздух. Но выхода не было. Выход появится только тогда, когда Садовник сам решит указать выход.
И Пол каждый раз попадался на этот крючок.
Каждый раз.
Вот и снова попался. Он знал, что это сработает. Всегда знал. Потому что он слабый. Он раньше думал, что это не слабость, а кротость. Кроткие же наследуют землю. Но он как-то попытался — и сами видите, к чему это привело. Садовник пришел из земли. И все остальные — тоже.
Поэтому он торопился уйти от людей.
Ведь как бы он ни сопротивлялся, пещера все равно звала его к себе. И он понимал, что придется ее открыть.
ГЛАВА 36
Донна с силой захлопнула за собой дверь. Громко. Окончательно и бесповоротно.
Она посмотрела на Бена. Нарядный мальчик в новой — по крайней мере, для него — курточке, застегнутой по самое горло. Он смотрел на нее с недоумением, но вместе с тем так доверчиво. По телу Донны пробежала дрожь: материнский инстинкт, куда от него денешься. Одно дело — следить за собой, совсем другое — за этим малышом.
— Ты как, в порядке? — спросила она.
Мальчик кивнул.
— Запомнил, что нужно делать?
Он снова кивнул.
— Нужно делать то, что делаешь ты. Нужно тебя слушаться.
Она выдавила из себя невеселую усмешку. Оставалось только надеяться, что эта гримаса его не испугает.
— Молодец. Ну, идем.
Она перекинула через плечо мешок, под завязку набитый одеждой, придержала лямку одной рукой, а второй взяла Бена за руку. Взглянула на машину. Как стояла, так и стоит. И двое мужчин спереди по-прежнему притворяются, будто не смотрят на нее.
Они вышли на Барак-стрит. Смеркалось. Серое небо становилось все темнее, натриевые огни топили асфальт в оранжевых лужах.
Донна таки успела краем глаза разглядеть мужчин. Оба крупного телосложения, оба в деловых костюмах.
Как и говорила Фэйт.
Сглотнув комок, она дала Бену знак — и побежала. Поначалу ничего не происходило, но уже через минуту она услышала хлопки автомобильных дверец и топот за спиной. Они пустились в погоню.
Не выпуская руку Бена из своей, Донна добежала до конца дороги и завернула за угол. Там уже не было жилых домов — обычная пустая аллея, ведущая на другую улицу. С одной стороны — забор из рабицы, подпираемый кустами, с другой — высокие гаражи, расписанные граффити.
Она умудрилась добежать до конца аллеи, не уронив мешка с плеча, — хорошо, что надела кроссовки. Бен бежал что было мочи, стараясь не отставать. Они остановились перевести дух за углом.
Следующая аллея, заросшая кустарником уже по обе стороны, была длиннее. Обертки от фастфуда, пластмассовые бутылки, битое стекло, сверкающее, как неограненные алмазы, в слабом свете немногочисленных фонарей. И ни души.
— Встань сзади. Становись, я кому говорю!
Бен послушался, еще крепче сжимая ее руку в своей.
— Не цепляйся за меня, просто стой.
И это приказание он успешно выполнил.
Донна ждала, прижавшись к забору. Грудь у нее ходила ходуном.
«Если останусь в живых, — пообещала она себе, — не выкурю больше ни одной сигареты. Или хотя бы стану меньше курить…»
Она не слышала ничего, кроме собственного учащенного дыхания.
Запустив руку в карман куртки, Донна проверила, все ли на месте. Да. Хорошо. Потом вытащила небольшой цилиндр и крепко сжала его в кулаке.
И тут она услышала их, услышала топот ног по щебеночной дороге, заглушавший даже ее хриплое дыхание. Сейчас или никогда. Второго шанса не представится.
Когда подбежал первый из них, она даже не стала смотреть на него, даже не попыталась его узнать — просто вытянула руку с газовым баллончиком и нажала на клапан.
Что произошло, он понял не сразу, но, как только прошел первоначальный шок и началась адская боль, запрокинул голову и впился пальцами в собственные глазницы. Упал на колени. Кричал, задыхался.
В этот момент подбежал второй. Она уже готова была выпустить в него такое же едкое облако, но он ее опередил: оценил ситуацию, решил, что не позволит так с собой обращаться. Глядя ей в глаза, обуреваемый гневом, он одним ударом выбил баллончик у Донны из рук.
И ринулся на нее.
Он улыбался. Она была полностью в его распоряжении.
Так ему, во всяком случае, казалось.
Донна слышала, как бешено бьется сердце, и боялась, что ее грудь в любой момент просто возьмет и взорвется. Настал час для плана Б. Она вытащила из кармана кухонный нож.
Крепко стиснула его, ощущая выемки на рукоятке. Она видела, как свет отражается от длинного острого лезвия.
Не было времени на размышления. Один бросок — и все. Изо всей силы. Мгновенно.
Он замер, опешил, окаменел. Кровь сочилась сквозь белую ткань рубашки, стекала с левого плеча к ремню. Он удивленно посмотрел на Донну, которая опешила не меньше его. Она еще не понимала, что именно она это сделала. Что она несет за это ответственность.
Но шок довольно быстро миновал, когда она поняла, что не остановила, а лишь при остановила его. На время. Выиграла несколько секунд. Тогда она нанесла второй удар. Теперь уже кровь хлыстала, била фонтаном, и ткань багровела на глазах.
Донна посмотрела на нож, затем на мужчину, стоявшего перед ней. Тот опустился на одно колено, пытаясь нащупать хоть какую-нибудь опору. Он больше не улыбался; за считаные мгновения растерянность успела смениться потрясением, потрясение — ужасом. В его глазах читался страх. И Донна ощутила прилив сил. Теперь она понимала, каково это — быть мужчиной. Она познала вкус власти — новый, незнакомый прежде вкус. И он чрезвычайно ей понравился.
Она снова взглянула на нож. Ей хотелось еще раз его полоснуть, и еще, и еще, пока от него не останутся лишь клочья окровавленной кожи. Пусть отвечает. Пусть поплатится за долгие годы мучений, которые она терпела от мужского племени.
Нож снова полетел ему навстречу, но он увернулся — и рука ее замерла. Она вспомнила, зачем это делает. Вспомнила, что преследует определенную цель.
— Давай сюда ключи от машины. Живо!
Адреналин в крови заставил ее повысить голос.
Он послушно швырнул связку на землю.
— Бери ключи, Бен.
Мальчик, о котором она едва не забыла, стоял, закрыв лицо руками и дрожа от страха.
— Это плохие дяди, Бен, — увещевала она его. — Они хотят сделать нам больно. Мы должны это сделать. Давай же.
Он не шелохнулся. Не мог.
— О господи! — пробормотала она, нагибаясь за ключами. — А теперь кошельки. Меня интересует только наличка.
Ни один ни другой не сдвинулись с места, лежали и стонали.
— А ну, живо!
Она взмахнула ножом. Сработало.
Они полезли в карманы, бросили кошельки на землю. Она достала из обоих наличные; пересчитывать не стала, но прикинула по весу, что там должно быть не меньше пары сотен.
— Трубы.
И снова завидное послушание: два мобильных телефона перелетели через ограду.
— Все, — сказала она. — Пойдем.
Она схватила Бена за руку и потащила за собой. Весил он как гранитная глыба.
Когда они вернулись к своему дому, машина была на месте. Донна закинула мешок на заднее сиденье и велела мальчику сесть впереди. Он повиновался, словно маленький зомби.
Донна села за руль и тронулась. Еще никогда в жизни она не ехала так быстро.
ГЛАВА 37
Зазвонил телефон. И весь мир исчез, когда Учитель услышал голос на том конце провода.
— Тебе нельзя сюда звонить!
— Я знаю, — сказал Законодатель. — И я не стал бы этого делать без уважительной причины.
Учитель тяжело вздохнул.
— Ну что у тебя? Я думал, мы обо всем договорились. Мы же составили план.
— Да. Но ситуация изменилась. В мгновение ока.
Учитель обмер.
— В смысле?
— Полицейские узнали больше, чем мы рассчитывали. Они говорят с людьми, с которыми не должны говорить.
— А исправить это никак нельзя?
— Конечно, можно. Но на это нужно время. К тому же возникли новые трудности. Я имею в виду женщину, которая погибла.
— Несчастный случай.
— Да. Ее… скажем так, сожительница исчезла. И забрала мальчика с собой.
— Но она же…
— Мы не знаем, что она знает. Но риск — это роскошь, которую мы не можем себе позволить.
Учитель снова вздохнул.
— Лучше придерживаться первоначального плана. Пусть каждый занимается своим делом.
— Я согласен. Но можно же предпринять дополнительные шаги.
Учитель расслышал в его словах металл. Угрозу. И понял, что спорить бесполезно.
— Какие именно?
— Будем действовать как договаривались. В этом аспекте. — Законодатель перешел на заговорщицкий шепот. — Но наш друг Миссионер, похоже, выполнил свою последнюю миссию.
— В смысле?
— Кажется, его узнали. Хотя прошло столько времени… И если это так, то скоро всплывет и его имя. А в этом случае… Ну, сам понимаешь.
Молчание.
— Стратегия ограничения ущерба уже не подействует. Это будет конец. Конец всему. Миссионер нам больше не нужен. Он сыграл свою роль, сделка заключена. У нас уже есть новый партнер, который, кстати, может даже стать следующим Миссионером. Так что нынешний Миссионер будет только… мешать.
— И что ты предлагаешь?
Короткий смешок.
— Вот это я в тебе и ценю — прагматизм. Я предлагаю устранить Миссионера.
— Но как? Ты же не хочешь, чтобы это сделал кто-то из нас?
— Разумеется. Но, насколько я понимаю, Садовник сейчас должен быть не в духе. Он ждет продолжения ритуала, не знает, вернут ли ему жертву. Скорее всего, в нем накопилось достаточно негативной энергии. А любую энергию нужно на что-то тратить.