— Но не Миссионера же ему…
— Как в романе получается, не правда ли?
— А он согласится?
Законодатель рассмеялся.
— А сам-то ты как думаешь? Миссионер уйдет на покой… Вечный покой.
Учитель задумался над его словами.
— А Мэр уже знает?
— Еще нет.
— А узнает?
— Когда-нибудь узнает. Все когда-нибудь узнают.
— Так зачем ты советуешься со мной?
— Потому что Мэр — это прошлое. А ты — это будущее. В будущее инвестировать, согласись, более благоразумно, чем в прошлое.
Учитель буквально потерял дар речи.
— Завтра поговорим. Не забывай, твой выход еще впереди.
— Я помню.
— Ждешь, наверное, с нетерпением, да?
— Потом расскажу.
— До скорого.
И в трубке запиликали гудки.
Учитель отложил телефон. Реальный мир, все это время молчавший, снова наполнился звуками. Но реальным он уже не казался. Что-то с ним случилось.
Мир стал похож на иллюзию.
Мир стал… ничем.
ГЛАВА 38
Нырнув под оградительную ленту, Фил покинул место преступления, не обращая внимания на голодных журналистов. Через дорогу его ждала припаркованная «ауди».
Марина возвращалась в участок на своей машине. «Может, оно и к лучшему», — подумал он. Во-первых, ему было неловко находиться рядом с ней. Во-вторых, ему было совестно скрывать от нее свои чувства. Проблема заключалась в том, что он до сих пор не знал, какие именно чувства скрывал. Знал только, что ничего хорошего они не сулили.
Когда Фил уже дошел до машины, его кто-то вдруг окликнул. Это был Дон Бреннан, который шел ему навстречу по мосту.
— Вот ты где, — сказал Дон.
Фил подошел к нему на мост. Когда стало ясно, что на трупы и лужи крови поглазеть не удастся, толпа зевак рассосалась.
— А ты как здесь оказался?
Дон пожал плечами и улыбнулся, стараясь выглядеть непринужденно.
— Да так. Вышел погулять. Размять кости.
— И решил погулять именно здесь?
Снова улыбка.
— Неудержимый я, правда?
Фил смотрел на человека, которого считал своим отцом. Ему было уже за шестьдесят, но форму он поддерживал отличную. Проклятие полицейских преклонного возраста — отсутствие талии и красный нос — обошло его стороной. Дон был не из тех копов, которые машут на себя рукой, едва прекращаются приключения и начинаются пенсионные выплаты. Он играл в теннис и бадминтон. Волос его, конечно, коснулась седина, но они ничуть не поредели. Одевался он по-прежнему со вкусом и предпочитал клетчатые рубашки, твидовые пиджаки и джинсы стариковским бежевым штормовкам и спортивным штанам.
Дон посмотрел на дом и разбитую неподалеку белую палатку.
— Столько воспоминаний… — с улыбкой вздохнул он.
Фил выжидал. Он понимал, что эта встреча не случайна.
Дон наконец отвел взгляд от места преступления и посмотрел на приемного сына.
— Как дело движется?
— Мы только начали. Сам знаешь, как оно поначалу.
Вместо «знаешь» он чуть было не сказал «помнишь», но сдержался: незачем сыпать соль на рану.
— Ребенок в клетке, да? Так ты говорил?
— Ага.
— Прямо здесь? В этом доме?
— Да, — ответил Фил, прослеживая его взгляд.
— И как у вас с уликами?
— Улик пока негусто. Я же говорю, мы только начали. Дон, признайся честно: ты действительно забрел сюда случайно?
Дон опустил глаза на каменную балюстраду моста.
— Я просто подумал… Ты сам говорил, что мне надо вернуться, устроиться куда-нибудь в архив…
— Да. Мы неоднократно это обсуждали.
— Я знаю. И я всякий раз отказывался. Но…
Он снова украдкой покосился на место преступления. Фил понимал, что ему хотелось задержать там взгляд, но он сделал над собой усилие и посмотрел на сына.
— Вот я и подумал… Ты же говоришь, вам вечно не хватает людей. Бюджет сокращают и все такое.
— Верно.
Фил уже догадывался, к чему тот клонит.
— Вот я и подумал… — Дон нерешительно пожал плечами. — Помощь вам, наверное, не помешает.
— Ты хочешь заняться этим делом? Вместе со мной? В моей команде, я правильно понимаю?
— Если ты не возражаешь.
Дон снова пожал плечами.
— И чем конкретно ты хотел бы заниматься?
— Ну, всякой бумажной волокитой. В офисе. Побегал бы куда надо. — Он снова отвел взгляд. — Поднял бы архивы, проверил, первый ли это случай. Поискал бы связи с другими делами…
Он отвернулся, и Фил уже не мог ориентироваться на выражение его лица.
— А связи, по-твоему, есть? Ты узнаешь почерк?
— Да нет. Но я бы глянул… — Он наконец снова посмотрел на Фила. — А то мозги атрофируются.
Фил не знал, что сказать. Он чувствовал, что Дон умалчивает об истинных причинах своей просьбы, но при этом понимал, что расспросами ничего не добьется: Дон будет все отрицать. С тех пор как началось это расследование, в голове у Фила словно стояла плотная завеса тумана. Было бы неплохо иметь под рукой человека, который мыслит трезво и которому можно всецело доверять.
— Ты точно сможешь со мной работать?
Дон рассмеялся.
— А почему нет? В конце концов, это я тебя всему научил.
Фил улыбнулся.
— Ладно. Я поговорю с Глассом. Посмотрим, что он скажет.
Дон нахмурился.
— С Глассом? Брайаном Глассом?
— Ну да. А вы с ним знакомы?
— Да, довелось. Когда я работал криминалистом, он служил в полиции.
Воспоминания пронеслись перед его глазами, как кадры из старого фильма. Губы снова выгнулись в ухмылку. «Невеселую», — как отметил Фил.
— Да, я его помню. А вот он меня вряд ли вспомнит.
— Вот заодно и проверим. Мне пора, Дон. Марина чуть позже заберет Джозефину, хорошо?
И он вернулся к своей машине.
Голова его напоминала радиоприемник, застрявший между станциями — на бесконечных помехах.
ГЛАВА 39
Стемнело. Ночь принесла с собой холод, столь неожиданный, теснящий грудь после теплого дня. А с холодом пришел туман — плывучий, кружащийся, размывающий краски, как кисть художника-импрессиониста.
Но Садовник этого не замечал. Ему было все равно. Главное, что он вышел из пещеры.
Он стоял у ворот, устремив взгляд к небесам. С каждым выдохом изо рта у него вырывалось облачко пара, как будто его тело тоже участвовало в производстве тумана.
Вот он и на свободе. Глупый, жалкий слабак Пол…
Садовник рассмеялся. На самом деле он любил этого человека: в конце концов, тот спас ему жизнь. Пришел в самый нужный момент. Показал, что все может быть по-другому. Показал, что может быть лучше. Чище. И за это он всегда будет ему благодарен.
Но все-таки он дурак. Бесхребетный. Рохля. Он до сих пор надеялся, подумать только! После всего, что случилось. Поэтому-то он никогда не победит. Да, он загонит Садовника в пещеру. Но потом обязательно выпустит.
Так будет всегда. Что бы ни случилось.
Садовник кивнул, как бы соглашаясь с собственными мыслями. Он не сводил взгляда с дома перед собой.
Большой. Старый. Во многих окнах горит свет. Такой, казалось бы, гостеприимный дом. Теплый, укутанный гравийной дорожкой, как шарфом. Травка, деревца. Там даже олени встречались, он лично видел. И они его видели. А завидев, убегали в ужасе.
Вот и правильно. Вот и молодцы.
Ему уже позвонили и сказали, что нужно делать.
Он терпеть не мог, когда ему указывали. Особенно если учесть события сегодняшнего дня. Жертвенный дом осквернен. Тело забрали. Как это можно было допустить? Разве они не понимали, насколько это важно? Для него. И для них. Для всех.
Они говорят, что понимали. Говорят, что все исправят. Вернут мальчика. Используют второй жертвенный дом. «Смотрите мне, — сказал он им. — Вы уж мне смотрите».
А не то следующими станут они сами.
Они это понимали. Но сначала он должен оказать им услугу. Не только им — самому себе тоже.
Они объяснили, какую именно. Он улыбнулся в ответ.
Он в любом случае сделал бы это, стоило только попросить. И получил бы от этого колоссальное удовольствие. Но он не стал им об этом говорить. Он с ними торговался. Пусть они ответят услугой на услугу. Пусть дадут ему то, в чем он нуждался. Так будет честно.
Пусть выполнят свои обещания, а он — уж будьте спокойны! — выполнит свое.
Он снова посмотрел на дом. И увидел его таким, каким он был когда-то давно. Услышал голоса призраков. А потом увидел его таким, какой он сейчас, — и голоса утихли. Больше не было… ничего.
Он подошел ближе. Он знал, как пробраться внутрь. Он знал об этом доме все.
Накинув капюшон, он почувствовал тепло собственного дыхания, копившегося внутри матерчатого грота. И эта материя имела больше прав на то, чтобы называться его кожей, чем никчемная плоть.
Он вынул из кармана лезвие.
Улыбнулся, пряча улыбку под капюшоном.
Как Господь сдержал свое слово, данное Аврааму, так и они должны будут сдержать свое слово перед ним.
А он между тем сполна насладится выполнением своей части сделки.
ГЛАВА 40
Он отхлебнул из стакана. Посмаковал, прежде чем глотать. Отлично. Просто замечательно. Он улыбнулся. Сделал еще один глоток. Откинулся на спинку кресла. Расслабился.
Тут они его никогда не найдут. Именно здесь, подумать только. Им даже в голову не придет здесь искать.
Впрочем, его ведь и не ищут.
Нет, все в порядке.
А если еще нет, то скоро будет.
Небольшое недоразумение, и всего-то. Он им все объяснил. Для того чтобы заключить сделку, нужны были деньги. Все в порядке. Все скоро уладится. Ведь что бы ни обнаружили копы — а что они обнаружили, они сами еще могут не понимать, — вопрос можно запросто решить с помощью денег. Как в былые времена. Подмазать, подъехать, дать кому-то на лапу, пообещать ответную услугу — и готово. Он вообще не понимал, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Особенно сейчас, когда…
— Робин?
Голос из ванной. Он чуть не забыл, что она там.
— Да?
— Я уже почти готова.
— Скорее бы увидеть тебя, кисонька. Выглядишь небось сногсшибательно.
Еще бы ей не выглядеть сногсшибательно, за такие-то деньжищи! Пусть только попробует выглядеть как-нибудь иначе. Восточные европейки, конечно, лучше всех. Оправдывают репутацию.
Еще один щедрый глоток виски. Господи, какой мягкий вкус! Проскользнуло в глотку, как шелк, никакого тебе жжения на языке, ничего.
Он улыбнулся и даже еле слышно прыснул в кулак. Робин. Это он придумал такую шутку. Такой псевдоним. Робин Бэнкс. До сих пор смешно — ну, подумать только!
Он отставил бокал и раскинулся в кресле, положив руки за голову и скрестив ноги. Медленно рассмотрел собственное тело: сшитый на заказ дорогущий костюм, итальянские кожаные туфли ручной работы, шелковые носки, рубашка, купленная на Джермин-стрит. Или так, или вообще никак.
Он вздохнул. Он выкручивался как мог. Уходил от прямых ответов. Пытался отсрочить неизбежное, пытался не подавать виду. Но эта сделка должна состояться. Во что бы то ни стало. Старому порядку точно пришел конец. Но чтобы перейти на новый уровень, понадобится известная доля фантазии. Впрочем, фантазии, в отличие от денег, ему всегда хватало.
И все же его грызли сомнения. Смутное предчувствие, что все это окажется карточным домиком, готовым рухнуть при первом же дуновении ветра, не оставляло его.