— Не надо горячиться!
Тут в палату входит медсестра с вечерними уколами и невольно слышит мою дипломатически безупречную речь:
— Кто бы мог подумать, что наш Дмитрий Сергеевич пользуется такой интернациональной популярностью? С виду не скажешь. Одна жена негритянка, другая украинка, третья якутка. И полный комплект детей всех рас и народностей.
Медсестра гневно меня стыдит и упрекает, поднос со шприцами дрожит в ее руках:
— Как же вам не стыдно! Интеллигентная женщина! Говорят, книжки пишете, а сами сплетни разводите. Да Дмитрий Сергеевич! Кроме всего прочего! — Девушка от возмущения задыхается. — Да он! И жена у него одна! Давно, с рождения русская! Что вы, больные, вечно сочиняете? Лечь на живот! — командует она. — Ягодицы оголить!
Мария Петровна, Люба и Света покорно оголяются. Мне, выписывающейся, уколы не положены. Я расхаживаю в проходе между кроватями и рассуждаю:
— Больничный фольклор еще никому не нанес вреда. И это прекрасно, когда о человеке выдумывают небылицы! Значит, он интересен, он пользуется успехом! Дмитрий Сергеевич был бы счастлив услышать, какие подвиги ему приписывают. И в жизни! Чего только не случается в жизни! Да каждая беременность — чудо негаданное! Любую женщину спросить, скажет: ее дети от чуда родились. А понести, сходив в баню! Это же фантастически красивая легенда! Это же придумать надо!
— Могу сделать успокоительный укол, — перебила медсестра. — Вам надо? Или так уснете?
— Так, — отказываюсь я.
Мария Петровна и Света отвечают на мое «Спокойной ночи!». Люба, накрывшись одеялом с головой, молчит.
А утром она умерла. Точнее, Люба умерла ночью. Тромб из ее натруженных ног сорвался с места, побежал по сосудам и закупорил артерию, ведущую к сердцу. Во сне тихо умерла. Такая смерть — то ли подарок труженику, то ли наказание: как обрыв песни на полуслове.
Мы сидели на моей кровати, обнявшись, Света в середине, и плакали. Света рыдала навзрыд, Мария Петровна плакала тихо и привычно, меня трясло от желания что-то говорить, что-то делать, куда-то бежать, чтобы вернуть к жизни крепышку-всезнайку Любу.
Приходила старшая сестра, пыталась нас рассоединить. Но мы были как тройственный сиамский близнец: отрезать — значит убить.
— Не трогайте их, — сказал неизвестно откуда взявшийся Дмитрий Сергеевич.
Он еще что-то проговорил, и нас заставили выпить какие-то пилюли.
Завотделением сидел на противоположной койке и слушал, как мы, перебивая друг друга, зачем-то убеждаем его.
— Любаша всю жизнь работала, с тринадцати лет, — говорила Мария Петровна. — Про дома отдыха и санатории она только слышала, никогда не была.
— Муж алкоголик тяжелый, у дочери в семье проблемы, и другие родственники неблагополучные, — заикалась Света. — И она всем! Всем помогала! В две смены посуду мыть — это очень-очень тяжело!
Не знала! — казнилась я. — Ничего про нее не знала! Думала, фанфаронка невежественная. Представляете? Писательница называется! Беллетристка! Это я про себя, понимаете?
Потом Марию Петровну и Свету уложили на койки, поставили капельницы. А меня с вещами Дмитрий Сергеевич повел к выходу. У двери остановился:
— Ну вот и все. Прощайте! До свидания не говорю. Там дети и муж вас ждут.
Я ничего не ответила, толкнула дверь, когда он в спину мне сказал:
— Главное, помните, что жизнь продолжается! На секунду я замешкалась. Повернула голову, через плечо на него посмотрела.
— Продолжается? Верно. Это вы правильно сказали. Тогда: привет якутке!
— Кому?!
Я собрала все силы, чтобы улыбнуться:
— Шило от народа в мешке не утаишь! Изучайте устное творчество своих пациентов.
За дверью меня встретили родные. И увезли прочь от больницы.
СЕКС ПО-БОЛЬНИЧНОМУ
Все началось с письма в редакцию. Нет, до этого еще были разговоры, в которых я активно разоблачала байки про якобы процветающие в наших больницах амурные утехи пациентов.
Приходит кто-нибудь из коллег и с квадратными глазами рассказывает, что его родственник лежал со сломанной ключицей в травматологии и нагляделся там! Как к ночи дело, так больные по темным углам загипсованными телами переплетаются!
— Враки! — возмущаюсь я. — Наглые враки!
Доверять мне должны, потому что я, во-первых, отвечаю в редакции за медицинскую тематику и по долгу службы часто бываю в лечебных учреждениях, во-вторых, сама периодически оказываюсь на больничной койке то с кудряво сломанной рукой, то с отвалившимися пальцами по причине разрезанных сухожилий. И не надо мне арапа заправлять!
— Любая травма: перелом, растяжение, ранение — это боль, хорошенькая такая боль, когда искры из глаз и небо в алмазах. Если ты попал в больницу, значит, травма сложная, нужна операция. Тех, что попроще, пользуют в травмопунктах — гипс наложили и до свидания. Итак, тебе очень больно, и до операции и после. И живешь ты от одного обезболивающего укола до другого. Кто на своих ногах и может до туалета добраться, испытывает большие трудности со сниманием трусов ввиду травмированных плеча, ключицы или кисти. Лежачие, с перебитыми ногами, и вовсе отданы на милость сестры или нянечки, у которых судно не допросишься, да и стыдно на первых порах. Какой тут секс, скажите на милость? Думы об этом приятном занятии так же редки в голове травмированных, как попугай в тундре.
— А в психиатрических больницах? — не унимается мой оппонент. — Там физически все здоровенькие.
— Не знаю, — честно отвечаю я, — не лежала. Вот про онкологию могу сказать. У одной моей подруги рак обнаружили.
Стоит произнести слово «рак», как люди в лице меняются и начинают причитать: какое несчастье, какое горе!
— Да нормальное горе, обычное! — осаживаю я. — Подумаешь, рак! Ну, рак! Болезнь как болезнь, отлично излечивается на ранних стадиях. А на поздних и от воспаления легких можно коньки отбросить. Многие люди, оказавшись в онкологической клинике в качестве пациентов или навещая родных, поначалу удивляются: все там нормальные люди, даже улыбаются. А почему им не улыбаться? Тем более, что особенность ракового процесса заключается в том, что больного он не беспокоит, а доктора крайне беспокоит. То есть ситуация противоположная привычной: не мы со своими жалобами достаем врача, а он нас, с виду таких крепеньких, на операционный стол тащит.
— Не отвлекайся, — просят меня. — Итак: твоя подруга, онкология, секс?
— Моя подруга лежала в больнице в ожидании операции. Ожидание затягивалось, потому что в операционном блоке не то трубу какую-то прорвало, не то электричество закоротило. Домой больных не отпускали, чтобы свежесть уже сданных анализов сохранить. Неделя проходит, вторая, операционную ремонтируют. Подруга моя скучает отчаянно, уж книжки не читаются, телевизор не смотрится. Общее состояние, повторяю, почти олимпийское. А в соседней палате точно так томился олимпиец мужского пола. Как-то вечером они разговорились в холле, потом книжками обменялись, потом обсудили прочитанное на прогулке в парке. Словом, все как по нотам. Мужчина и женщина плюс масса свободного времени.
— А они были семейными?
— Да, но в данном случае это на сюжет не влияет. Итак, понесло их на волне симпатии, закрутило-завертело и вплотную приблизило к любви в конкретно физиологическом проявлении. Но! Аккурат тут операционную и починили.
— Ну и что?
— Ну и все! Сделали им операции. Затем была реанимация, облучение, химиотерапия — едва ползали, уж не до шашней на стороне. Еще раз повторяю! В больнице больные болеют! Это не дом терпимости! Это дом скорбящих!
Вот так я высоко держала знамя морального облика наших лечебных учреждений, когда пришло то письмо.