– У меня тоже не больше времени. – Он говорил кратко. – У нас только что появился донор для Мари Дюпре. Сейчас я еду в больницу и решил дать вам знать на тот случай, если вы захотите остаться. – Она думала, он позвонил ей, чтобы попрощаться, но теперь она ощущала, как у нее закипает кровь при мысли о пересадке. У Мари появился шанс. Они нашли для нее сердце. – Я не уверен, захотите ли вы менять свои планы, но подумал, что должен на всякий случай предупредить вас. Я даже не запомнил точно, каким рейсом вы летите, и просто позвонил наугад. – Его догадка оказалась правильной.
– Вы поймали меня в последний момент. – Затем она нахмурилась. – Мы можем заснять пересадку? – Это могло бы стать сенсационным дополнением к репортажу и оправдало бы продление командировки еще на день.
Наступила долгая пауза.
– Хорошо. Вы можете раздобыть бригаду операторов?
– Могу попробовать. Я должна получить из Нью‑Йорка разрешение остаться. – А время, потраченное на звонок, может стоить ей опоздания на рейс. – Я не знаю, разрешат ли мне. В любом случае я позвоню в больницу и оставлю для вас сообщение.
– Прекрасно. Сейчас мне надо идти. Увидимся позже. – У него был деловой тон, даже слегка резкий.
Он повесил трубку, ничего больше не сказав, а Мелани еще секунду стояла в телефонной будке, собираясь с мыслями. Прежде всего ей следовало переговорить с контролером у выхода на посадку. Она уже делала подобное прежде, и в случае удачи они могли задержать рейс минут на пять‑десять, которых хватит, чтобы позвонить в Нью‑Йорк. Она надеялась, что сможет связаться с кем‑нибудь из руководства в Нью‑Йорке, чтобы получить разрешение. И, схватив портфель и сумочку. Мел со всех ног бросилась к выходу на посадку, где нашла контролера и объяснила, кто она такая, предъявив свое репортерское удостоверение.
– Вы можете задержать для меня рейс на десять минут? Я должна позвонить в Нью‑Йорк своему боссу. – У контролера это не вызвало радости, но для людей такого ранга, как Мел, им часто приходилось оказывать особые услуги, как, например, найти место в забитом до отказа самолете или задержать рейс перед самым вылетом, как в данном случае.
– Даю вам десять минут, но не больше. – Такие трюки, как задержка вылета, обходились авиакомпании в целые состояния. Потом она отвернулась от Мел и заговорила в небольшую переносную рацию, а Мел побежала к ближайшему междугородному телефону и заказала разговор по кредитной карточке. Ее тотчас же соединили с редакцией новостей, но потребовалось целых четыре драгоценных минуты, чтобы разыскать помощника режиссера и редактора новостей, с которыми Мел должна была переговорить.
– Что случилось?
– Настоящая удача. Одна из пациенток, у которой я брала интервью, ждала трансплантации. И мне только что позвонил доктор Галлам. У них появился донор, и сейчас будут делать операцию. Могу я остаться и снова вызвать бригаду телеоператоров в центральную городскую больницу, чтобы заснять пересадку сердца? – Она задыхалась от возбуждения и от бега к телефону.
– А до этого вы не снимали его в операционной?
– Нет. – Мел затаила дыхание, зная, что это могло решить все.
– Тогда оставайтесь. Но чтобы завтра ночью непременно быть дома.
– Да, сэр. – Она усмехнулась, повесив трубку, и поспешила к выходу на посадку.
Мелани сообщила, что не полетит этим рейсом, затем позвонила на местную телестудию, чтобы прислали съемочную бригаду. Она бросилась к такси, надеясь, что авиакомпания сохранит ее багаж в Нью‑Йорке, как ей это пообещали.
Когда Мел приехала в больницу, съемочная бригада уже ждала ее в вестибюле, и они сразу поднялись в хирургическое отделение.
Им пришлось тщательно вымыться, надеть маски и стерильную одежду. Им отвели крошечный уголок операционной, где они должны были установить свою аппаратуру. Мел строго придерживалась всех здешних правил, признательная Питеру за разрешение заснять трансплантацию сердца.
Наконец в операционную ввезли Мари на каталке с поднятыми боковыми поручнями. Глаза у нее были закрыты, и она выглядела смертельно бледной. Девушка даже не пошевелилась до тех пор, пока не вошел Питер, в маске и стерильном белье, и не заговорил с ней. Казалось, он даже не заметил Мел, хотя один раз и взглянул на бригаду телевизионщиков и, похоже, остался доволен тем, где они расположились.
А затем все пошло своим чередом, и Мел с волнением наблюдала за происходящим.
Питер постоянно поглядывал на мониторы и отдавал указания своей бригаде. Они двигались в унисон, почти как в замысловатом балете рук, передавая ему инструменты с огромного подноса.
Мелани отвернулась, когда сделали первый разрез, но потом полностью сосредоточила внимание на их напряженной работе. Час за часом она стояла рядом, наблюдая и безмолвно молясь за Мари, пока врачи заменяли ее умирающее сердце на новое, принадлежавшее молодой женщине, погибшей несколько часов назад. Поразительно было наблюдать, как они вынули старое сердце из грудной клетки и положили его на поднос, как опустили новое сердце на пустое место, захватив крючками клапаны, артерии и вены, и их руки непрестанно двигались над грудной клеткой женщины Мелани затаила дыхание, и внезапно мониторы снова ожили, операционная наполнилась звуком биения сердца, усиленным мониторами, барабанной дробью, зазвучавшей в ушах у всех присутствовавших, и кардиологическая бригада заулыбалась. Это был волнующий момент. Безжизненное сердце снова ожило в теле Мари.
После этого операция продолжалась еще два часа, и, когда был наложен последний шов, Питер отступил от стола. Спина и грудь его намокли от пота, руки ломило от кропотливой работы, но он внимательно следил, как каталку с Мари вывезли из операционной в соседний бокс, где за ней будут наблюдать в течение нескольких часов. Сам он тоже будет находиться поблизости в ближайшие шесть‑восемь часов. Он вышел в холл и сделал глубокий вдох, Мелани пошла вслед за ним, чувствуя, как у нее дрожат ноги. Она испытывала глубокую признательность Питеру за его звонок.
Питер немного поговорил с врачами, а Мел пообщалась со съемочной бригадой. Они уже собирались уходить, но находились под глубоким впечатлением от увиденного.
– Боже, этот малый просто великолепен. – Главный оператор снял голубой халат и зажег сигарету, тотчас засомневавшись, не запрещено ли это, но сейчас все его мысли были только об отснятом материале, о постоянно двигавшихся руках, работавших попарно, иногда двумя парами, не останавливавшихся ни на мгновение, подхватывая кусочки тканей, которые надо было залатать, и сосуды чуть толще волоса. – Когда видишь нечто подобное, начинаешь верить в чудеса. – Он с уважением посмотрел на Мел и пожал ей руку. – Было приятно поработать с вами.
– Спасибо, что так быстро приехали. – Она улыбнулась, и они просмотрели сделанные пометки.
Он сказал, что доставит отснятый материал в Нью‑Йорк на следующий день, чтобы его смонтировали со всем остальным, и телевизионщики ушли.
Мел переоделась. Она удивилась, увидев, что Питер тоже переоделся. Она почему‑то предполагала, что он так и останется в стерильной одежде. Странно было видеть в нем простого смертного.
– Ну как прошла операция? – спросила она, когда они вместе вышли в холл. У нее было такое ощущение, словно они и не расставались, и при виде его что‑то всколыхнулось у нее внутри.
– Пока все нормально. Хотя следующие двадцать четыре часа станут для нее решающими. Посмотрим, как она будет держаться. Она была ужасно слаба, когда мы начали операцию. Вы видели ее сердце? Оно стало как булыжник и совершенно утратило эластичность.