Он говорит, что играть на деньги опасно.
– Вот как? А на патроны, значит, не опасно? – Женька из влек из кармана пару газовых патронов от «скифа», поставил рядом с Мишкиными. – Ладно, давай!
Мишка быстро расставил шашки, склонился над доской.
– Одну партию. На все, – предупредил Женька.
– Идет! – племянник двинул шашку сразу через две клетки, переходя в активное наступление.
Вошла Танька с хлебом на соломенной тарелке.
– Марш на диван, мне стол нужен. – Мужчины осторожно перенесли доску. – Ты дяде Жене насчет крестин сказал?
– Не‑а…
Мишка побил две Женькины шашки, Женька – одну в ответ.
– Каких еще крестин? – спросил он, не отвлекаясь от игры.
– Крестить его поведем.
– Кого – его?
– Племянника твоего, врубись!
– А‑а… это хорошо… Вот ты, брат, и попался: так… так… и вот так!.. А?! – забрал у племянника три шашки. – Ходи!
– Ты крестным будешь, – сообщила Танька.
– Кто? Я?.. Мне нельзя, я же его дядя.
– Можно, я со священником говорила.
– Мишаня, ты такого крестного хочешь?
Племянник сосредоточенно смотрел на доску. Сражение шло на вполне настоящие, хоть и холостые патроны, которыми он дорожил.
– Какого? – спросил машинально.
– Как я?
– Дамка! – перевернул Мишка шашку и со счастливым видом посмотрел на партнера по игре.
– С тобой, по‑моему, разговаривают, – с укоризной сказала сыну Танька. – Оглох, что ли?
– Ладно, – подмигнул Женька, – проигрывает человек, не видишь?
– Кто проигрывает? Я проигрываю?! – возмутился Мишка. – Это мы еще посмотрим!
– А ты сам‑то креститься хочешь?
– Хочу.
– Зачем?
– Не знаю.
Женька посмотрел на сестру.
– Оглашенных не спрашивают, – смутилась она. – Гораздо важнее, возьмешь ли ты на себя ответственность крестного.
– Ты будешь моим доном Карлеоне, – сказал племянник, подставляя шашку под «бой».
– Начитанный, – удовлетворенно кивнул Женька и нанес удар с непредвиденной стороны, забрав сразу две шашки. – Ты бы вместо Пьюзо Библию перед крещением почитал.
– Да читал он все. Зина ему пять томов Пенни Франка подарил, так он их за неделю проглотил – от сотворения мира.
Мишка пробрался в дамки. Заменил шашку холостым патроном. Через пару ходов на доске появился второй патрон. Женька сосредоточенно разыгрывал на правой стороне доски хитроумную комбинацию, намереваясь забрать обе дамки сразу.
– Дай доиграть, – сказал он сестре.
– Я эти шашки выброшу когда‑нибудь, – пообещала она, отправляясь на кухню.
– Бей, – сказал Женька.
Мишка уже понял, что стоит ему побить подставленную шашку, как партия будет безнадежно проиграна, но делать ничего не оставалось.
Женька забрал все четыре патрона, взвесил на ладони.
– Между прочим, у нас в классе одному мальчику холостым патроном глаз выбило, – сказал Мишка, – он его на электроплиту положил. – Мишка прощальным взглядом проводил патроны, рассортированные Женькой и отправленные в разные карманы пиджака. – Ладно, может, в следующий раз отыграюсь. Пошли, маме поможем.
«Караул, в ружье!» – заорал Прохор.
«Караул, в ружье!» – заорал Прохор.
Втроем они быстро накрыли на стол, принялись за ароматный горячий борщ, которого Женька давно уже не ел по своей холостяцкой жизни.
– Чего это вы его крестить решили? – спросил он, натирая горбушку чесноком.
– Крещение полагается всем, – сообщил племянник, – для охранения от зла и прощения грехов.
Женька едва не поперхнулся:
– Во дает!
– Хочу отречься от дьявола и получить в соименном святом покровителя. А ты, дядя Женя, должен будешь поручиться за мою добрую христианскую жизнь.
– Ты в Бога‑то веруешь?
– Верую во Христа Распятого и готов переносить в жизни скорби, бедность, болезни и другие несчастья, – продекламировал племянник, блистая эрудицией.
«Все на защиту Белого дома!» – закричал Прохор некстати.
Чувство юмора, начинавшее прорезаться в племяннике, Женьке нравилось, но в то же время настораживали нотки скептицизма не по летам и явно заимствованное, неискреннее отношение к предстоящему таинству. Сам Женька в церковь не ходил – не придавал этой стороне жизни значения, но терпеть не мог ерничества, когда речь заходила о вере и душе.
За столом наступила тишина. Мать и сын почувствовали неловкость от того, что серьезный разговор превращался в балаган.
– Не все ли равно, под чьим покровительством переносить скорби, бедность и болезни, – сказал Женька, помолчав. – Ты же не младенец безмозглый, которого тащат в церковь, не спрашивая его желания.
– Да я верю, дядя Женя, ты не думай…
– А я думаю, – серьезно продолжал Женька воспитательную беседу, – и тебе думать советую. Крестным твоим я, конечно, буду, но только если ты решишь пристать к этому берегу сам, а не кто‑то за тебя.
«Сорок пять секунд, время пошло!» – напомнил Прохор, и будущий крестный, спохватившись, посмотрел на часы.
11
Рядовой Онищенко заправлял «урал». Несмотря на то, что день выдался погожим, на душе у него было муторно. Накануне пришло письмо от отца, старик сообщал, что Нинка погуливает и он не раз видел ее под хмельком в компании парней возле клуба. Служить Онищенке оставалось еще год – было ясно, что девка его не дождется. «Шал‑лава! – сплюнул он презрительно, завинчивая крышку бензобака. – Слинять бы в отпуск, да намылить ей!..» Но отпуск был для него мечтой несбыточной: в прошлом месяце комбат Лаврик унюхал вино в его фляге, отправил на губу, а после приказал перевести в хозвзвод. Там он и получил эту бортовую, дважды списанную и столько же раз восстановленную штрафниками лайбу. Прежде чем сесть за баранку, пришлось поваляться под ней с недельку. Чуть пневмонию не схватил, до сих пор кашель душит. Люфт в рулевом был раз в пять больше положенного, тормоза держались на честном слове. А что делать? – запчастей нет, все нужно добывать в гражданских АТП за бабки, которые никто не выделяет, или менять «баш на баш» в батальонах. Хорошо еще, иногда посылали в Москву, здесь удавалось толкнуть что‑нибудь из утиля, да еще прикупить пойла и сигарет на сдачу. Сопровождающие, кумовья прапор Завьялов и капитан Слепнев, надирались до поросячьего визга, на обратном пути распевали похабные песни, требуя остановки возле каждого куста. Иногда сажали попутчиц, и Онищенко каждый раз боялся, что дело кончится трибуналом.
Заправка была недалеко от Кольцевой, и он подумал, что ничего страшного не случится, если он отхлебнет свою долю для поддержания формы. За все рейсы его никто ни разу не останавливал, а и остановят, так пусть Слепнев с Завьяловым улаживают с ВАИ – полкузова их товар, им и гоношиться.
Прапор с капитаном появились в дверях кооперативного кафе при АЗС – рожи красные, шинели нараспашку.