Тут он опускает рукав и хлопает меня по плечу:
– Ладно, когда достанете, приходите еще, и мы поговорим на эту тему, окей?
Он пожал мне руку, и тут набежала куча репортеров и начала нас снимать, а потом я ушел. Но в общем, скажу я вам, этот новый президент оказался совсем неплохим парнем.
В общем, я начал немного задумываться – а что же они теперь со мной сделают? Но долго мучаться не пришлось.
Примерно день‑другой все было тихо, и они засунули меня в отель, а потом как‑то днем приходят два парня и говорят:
– Слушай, Гамп, халява кончилась. Правительство больше не будет оплачивать твои счета. Теперь ты свободен.
– Ладно, – говорю я, – а как насчет выдачи кормовых и дорожных, чтобы я добрался домой? У меня сейчас немного пусто в карманах.
– Забудь про деньги, Гамп, – говорят они. – Тебе просто повезло, что тебя не отправили в тюрягу за то, что ты трахнул Секретаря Сената по голове своей медалью. Мы оказали тебе большую услугу, вытащив тебя из этой истории, но теперь мы умываем руки.
Так что мне пришлось уйти из отеля. Это было просто, ведь вещей у меня никаких не было, так что я взял и вышел на улицу, и пошел себе пешком.
Я как раз прошел мимо Белого дома, где жил президент, а там собралась куча народу, они все надели резиновые маски президента и держали в руках какие‑то плакаты. Я решил, что он довольно‑таки популярная личность.
17
Хотя эти парни и сказали, что не дадут мне денег, один из них все же перед уходом одолжил мне доллар. Как только я дошел до первой телефонной будки, я позвонил маме. чтобы сообщить, что у меня все в порядке. Но к телефону подошла сотрудница богадельни, и говорит:
– Миссис Гамп у нас больше не проживает.
Я спросил, куда же она делась, а та отвечает:
– Не знаю. Она сбежала с каким‑то протестантом.
Я сказал спасибо и повесил трубку. На сердце почему‑то стало легче. Раз она сбежала с кем бы то ни было, значит, она теперь по крайней мере, не живет в богадельне. Наверняка я смогу ее найти, но, по правде говоря, я не слишком торопился, потому что она каждый раз начинала причитать и стонать, что я ушел из дома.
Шел дождь. Я промок до нитки, потом нашел какой‑то козырек и встал под ним. Но тут вышел како‑то парень и прогнал меня. Я снова побрел мимо государственных учреждений, пока не заметил на одном газончике пластиковый мешок дал мусора. Когда я подошел поближе, мешок слегка шевельнулся. Там явно кто‑то был!
Я остановился, подошел к мешку, и ковырнул его носком ботинка. Мешок вдруг как развернется и отпрыгнет на полметра от меня, и из него кто‑то говорит:
– Отвали!
– Кто там? – спросил я, а тот же голос отвечает:
– Это моя решетка – найди себе другую!
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– МОЯ решетка! – повторил голос. – Отвали с моей решетки!
– Какой решетки? – спрашиваю я снова.
И тут мешок слегка поднимается, и из него появилась голова. Голова презрительно посмотрела на меня, словно на идиота:
– Ты что, новичок? – спрашивает этот парень.
– Да вроде, – отвечаю я. – Просто хочу спрятаться от дождя.
Вид у этого парня был довольно кислый: месячная щетина, глаза красные, и почти нет зубов. Еще он был практически лыс.
– Ну, – говорит парень, – в таком случае, ты можешь немного тут переждать. Держи. – И он подает мне такой мешок, только сложенный.
– И что мне с ним делать? – спрашиваю я.
– Открой и залезай в нет, идиот – ты же сказал, что хочешь спрятаться от дождя.
Держи. – И он подает мне такой мешок, только сложенный.
– И что мне с ним делать? – спрашиваю я.
– Открой и залезай в нет, идиот – ты же сказал, что хочешь спрятаться от дождя. – И он снова натягивает на себя мешок.
Ладно, сделал я, как он говорит, и по правде говоря, это оказалось неплохой идеей. Мешок не пропускал воду, а от решетки шло тепло. Так мы лежали на этой решетке, а потом парень мен говорит:
– А как тебя звать‑то?
– Форрест, – отвечаю я.
– Вот как? Я знавал одного парня по имени Форрест, только это было очень давно.
– А как тебя зовут? – спрашиваю я.
– Дэн, – отвечает он.
– Дэн? ДЭН? – минутку! – говорю я, вылезаю из мешка, и снимаю мешок с парня. Это оказался он! Ног у него не было, и он сидел на маленькой такой деревянной тележке с колесиками, как у роликов. Он постарел по виду лет на двадцать, но я все равно его узнал – это был он, лейтенант Дэн!
* * *
Выйдя из госпиталя. он вернулся в Коннектикут и попытался снова работать учителем. Только мест учителей истории не оказалось, и они заставили его стать учителем математики, а он ее ненавидел. К тому же его классная комната оказалась на втором этаже, и он тратил уйму времени, чтобы добраться до нее по лестнице без ног. Да еще его жена сбежала с одним телевизионщиком из Нью‑Йорка, и вчинила ему иск о разводе на основании «физического несоответствия».
Он запил, и его выгнали с работы. Некоторое время он ничего не делал, и тут воры ограбили его квартиру, и унесли все. а протезы, которые ему дали в госпитале, оказались не того размера. Через несколько лет, и они «развалились», как он выразился, и ему пришлось бродяжничать. Ему давали крошечную пенсию, но он большую часть денег все равно отдавал другим бомжам.
– Плохо мне, Форрест, – сказал он, – мне кажется, что я скоро умру.
Дэн дал мне пару долларов и сказал сходить на угол в магазинчик, купить пару бутылок красного. Я купил ему бутылку, а на свою долю купил гамбургер. потому что весь день ничего не ел.
– Ладно, приятель. – сказал Дэн, ополовинив свою бутылку, – расскажи мне, что с тобой случилось за это время, пока я тебя не видел.
Ну, я рассказал ему о том, как ездил в Китай, и о том, как разыскал Дженни Керран, и как играл в группе «Разбитые яйца», и как участвовал в демонстрации писников, и как швырнул медаль в сенатора и оказался в тюрьме.
– А, это я помню! – сказал Дэн. – Кажется, я тогда лежал в госпитале. Я бы и сам туда пошел, хотя, вероятно. не стал бы швыряться медалями. Вот смотри!
Он расстегнул свою крутку, и на рубашке оказались приколотыми все его медали: «Пурпурное сердце», «Серебряная звезда» – в общем, примерно с дюжину медалей.
– Они мне о чем‑то постоянно напоминают, – сказал он, – точно не знаю, о чем – ну, само собой, о войне и все такое, но главное, это часть меня. Я многое потерял, Форрест, не одни только ноги – если хочешь знать, я потерял душу, дух. Теперь там, где была моя душа, висят эти медали. Они прикрывают пустоту.
– А как же тогда твои «природные законы», ведь это они за все отвечают, – говорю я. – как же насчет «плана», частью которого мы все являемся?
– На хрен эту философию, – отвечает он, – это все дерьмо.
– С тех пор, как ты мне про это рассказал, я этим живу. Я просто отдаюсь «волне прилива» и стараюсь сделать все, что в моих силах. Просто исполняю свой долг, как я его понимаю.