– Господи, господи, господи, – зашептала я, чувствуя, как мгновенно онемели мои ноги. – Я вспомнила! Я вспомнила...
Я действительно вспомнила, но не его слова – нет. Я отчетливо вспомнила его рубашку и еще пуговицы, на которые та застегивалась. Овальной формы, с чуть вогнутой серединой! Одна половинка – перламутрово-сиреневого цвета, вторая – бледно-голубого, такую пуговицу к белой рубашке не пришьешь. И именно такая была зажата в руке бедной Насти!
– Господи! – опять потрясенно выдохнула я. – Это что же получается?
А получалась абсолютная ерунда, которая никак не хотела укладываться в моей голове.
Зачем милиционеру из города Белореченска ехать за сотни верст и совершать нападение на мою соседку? Значит ли это, что она его узнала? Что именно он устраивал обыск в моей квартире, пока мы с ней сидели во дворе на скамеечке? Так, что ли, получается? Нет, не получается, потому что Арсений был со мной почти одного роста и достать своей блондинистой головой до чугунного уродца, свисающего со светильника, никак не мог. Но он мог просто с досады ударить по нему? Конечно, мог. Как мог любой другой злоумышленник, надев на себя такую же, как у него рубашку, совершить нападение на Настю, а затем и на бедного оператора, который имел несчастье снять этого человека на пленку...
Ах, если бы Настя очнулась и рассказала мне все, чтобы я не блуждала в потемках! Но дежурный врач строгим голосом отчеканил мне в телефонную трубку, что, хотя положение стабилизировалось, о посещениях не может быть и речи.
Придется, видимо, разбираться в одиночку.
Не получилось...
Пока я сидела и тестировала собственные мозги на сообразительность, дремавший доселе на соседней аллее мужчина в соломенной шляпе пробудился. Он встал и потянулся так, что мне отчетливо пригрезился хруст его суставов. Потом он повернулся, приподнял с головы шляпу, помахал ею в мою сторону в знак приветствия, и я не без содрогания узнала в нем полковника.
– Черт! – досадливо выругалась я. – Только тебя мне сейчас и не хватало для полного счастья!
Но пока полковник чеканил шаг в мою сторону, я, поразмыслив, пришла к выводу, что даже немного рада его появлению. Да, мне сейчас никак не справиться без посторонней помощи. И хотя его интерес в поисках моего сына несколько отличался от моего, помочь найти Славку он не откажется.
– Привет, – почти мягко поприветствовал он меня и, удовлетворившись лишь моим молчаливым кивком, присел рядом со мной на скамейку. – Как дела?
– Бывало и получше, – криво ухмыльнулась я, изо всех сил подавляя в себе желание достать пудреницу и провести визуальную ревизию собственной физиономии.
– Чего ревем? – Иван Семенович внимательно осмотрел мое лицо. – По сыну или от одиночества?
– И по сыну, и от одиночества, – неожиданно для самой себя согласно кивнула я.
В носу снова засвербило, и мне опять захотелось зареветь. Черт бы побрал его проницательность!..
– Что рассказал управляющий? – продолжил полковник допрос.
– Спрашивать, откуда вы об этом узнали, думаю, бесполезно. Раз вы за мной следили, значит...
– Ничего не значит из того, что я приглядывал за вами, – мягко поправил меня полковник. – Просто я знал о связи этого сукиного сына с женой вашего любовника. Знаю кое-что и из того, что они затевали. Вы пробыли в банке дольше, чем того требовала обычная процедура получения денег, видимо, нанесли визит. Потом слезы... Все просто...
– У вас все просто! – взорвалась я оттого, что он с такой легкостью все вычислил. – Просто отдать дочь замуж! Просто потом похитить моего сына! Вам что, нужен выкуп?
Господи! Я все-таки разревелась. Да так, что он поначалу даже растерялся. А потом поступил и вовсе непредсказуемо. Приобнял за плечи, уложил мою голову себе на грудь и принялся поглаживать меня по мокрой от слез щеке, приговаривая:
– Ну перестаньте... Ну не надо так расстраиваться раньше времени. Может быть, все еще утрясется... Перестаньте...
Лучше бы он этого не делал и не говорил. Потому что все его утешительные комбинации имели прямо противоположный эффект. Я впала в настоящую истерику. Забилась в его руках, словно огромная рыбина. Принялась рыдать уже в голос, выкрикивая сквозь слезы:
– Славочка, родненький мой, что они с тобой сделали? Куда они тебя подевали? Как же я без тебя? Славочка, сыночек мой...
Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы полковник вдруг не заорал мне в самое ухо страшным армейским голосом:
– Шуу-рр-ка! А-ааатставить, мать твою!
Кто смотрел когда-нибудь парад на Красной площади в Москве и испытывал при этом благоговейный трепет при командном гласе Верховного главнокомандующего, тот поймет мою реакцию.
Я резко отпрянула. Села, резко выпрямив спину. Сама не понимая, что делаю, резким движением отерла щеки. И лишь потом, заикаясь, прошептала:
– Ч-что-о?
– Я сказал, отставить истерику! – Командные интонации он не убрал, но голос чуть приглушил, поэтому вышло не так убедительно, как в первый раз.
– Вам легко говорить, – плаксиво выдала я, с ужасом чувствуя, как рот снова пополз набок, а глаза наполняются слезами. – Ваша дочь с вами!
– Моя дочь, уважаемая Александра Васильевна, в куда более худшем положении, нежели ваш... сыночек.
Здесь – мне или показалось, или... он на самом деле выругался.
– Она что, беременна? – Это было первое, что пришло мне в голову и чего я совершенно обоснованно опасалась.
– К счастью, нет, – полковник с пониманием хмыкнул. – Мне бы этого не хотелось, равно как и вам, учитывая обстоятельства.
– Вы имеете в виду, что он бросил ее?.. – Ему все-таки удалось смутить меня и впервые почувствовать что-то похожее на стыд за поступок моего любимого сына. – Но все может оказаться совсем не так.
– Как?
– Гораздо драматичнее! Если Славик был как-то связан с Виктором и его проблемами, то...
– Ваш Славик – это и есть самая большая проблема! – Он снова повысил голос и при этом произнес имя моего сына словно самое грубое ругательство.
– Знаете что!.. – попыталась я было возмутиться, но как-то очень уж неубедительно.
– Знаю! Идемте! – тут же подхватил полковник и встал.
Его приказы обсуждению не подлежали. И сколько я ни упиралась ногами в землю, ему удалось поднять меня со скамейки и почти волоком дотащить до стоянки такси.
Там Иван Семенович безапелляционно потеснил очередь и, втиснув меня на заднее сиденье машины, уселся рядом с водителем.
– На Пушкарскую...
Глава 13
В подъезде дома, где полковник с дочерью снимали квартиру, все так же приятно пахло свежестью. Только теперь к этому запаху примешивался острый аромат корицы и лимона. Кто-то, видимо, затеял печь пироги. Шумно втянув носом пряный запах, я не без зависти подумала – живут же люди без забот и печалей, пироги стряпают! Кого-то, может, в гости ждут. А вот меня, словно под конвоем, ведут в неизвестность, не объясняя при этом ровным счетом ничего!
– Зачем вы меня сюда привезли? – запоздало заартачилась я, уже стоя перед их дверью. – Могли бы поговорить и в скверике. Погода славная. Народу мало...
Он не ответил. Распахнул дверь и впихнул меня в прихожую. Именно впихнул, я нисколько не преувеличиваю. То ли он боялся, что я опять начну упираться да еще и орать на весь подъезд. То ли ему просто надоело со мной валандаться. Но факт оставался фактом: полковнику стало не до манер.
Пролетев трехметровое пространство узкого коридора, я уперлась руками в противоположную от входной двери стену и тут же поймала свое родное «я» в зеркале, висевшем на этой самой стене.
Мама дорогая! На кого же я стала похожа! Где мой шарм? Куда подевались свежесть, очарование и неповторимый блеск глаз, которым десять лет подряд пел оды Виктор?
Из зеркала на меня смотрела изможденная растрепанная женщина с распухшим от слез лицом и тусклым потерянным взглядом. Что-то будет дальше?..
– Вам надо взять себя в руки, Александра Васильевна! – вездесущий родственник укоризненно качнул головой, незаметно подойдя сзади и возвышаясь за моей спиной. – Для этого я и привез вас сюда.
– Для чего – этого?
– Для того чтобы вы привели себя в порядок. В гостинице это сделать почти невозможно. Да и опасно, если учесть, какие странности начали происходить вокруг вашей персоны. Дома, если у меня верные сведения, у вас побывала команда по уборке и выволокла на свалку всю раскуроченную мебель, оставив там голые стены. Соседка в больнице. Любовник тоже. Да к нему вы вряд ли бы пошли за утешениями, учитывая обстоятельства...
– Прекратите язвить, – устало пробормотала я и с облегчением, трудно поддающимся объяснению, начала стягивать с ног кроссовки. – Вам это не идет.
– А что мне идет? – тут же бодро подхватил Иван Семенович.
– Ну, не знаю... Командовать, наверное... Вы же военный, если не врете.
– Я не вру, – твердо ответил отставной полковник и едва не взял под козырек. – Я почти никогда не вру. Вам следует это запомнить и перестать считать нас своими врагами. Идемте.
Из прихожей мы попали в крохотную гостиную, обставленную старомодно, но с претензией на былую роскошь. Овальный полированный стол, инкрустированный серебром. Мягкие стулья с вычурно изогнутыми ножками. Огромный диван с валиками, кажущийся мягким даже на расстоянии. Большой шелковый абажур под потолком. Мне вдруг захотелось зажечь свет в этой гостиной. Вытянуться с ногами на этом диване. Укрыться шерстяным клетчатым пледом (почему непременно клетчатым, я не знала). И, откусывая от огромного пирога с корицей и лимоном, которым пахло даже в этой квартире, углубиться в чтение хорошей книги...
– Что с вами? – прокаркал за моей спиной полковник, сразу разогнав наваждение и вернув меня в суровый, непридуманный мир с исчезновением моего Славки, кучей проблем и неразгаданных тайн.
– Ничего... Это ваша мебель?
– Да. – Мне показалось, что он немного смутился. – Старомодно, конечно... Но я не любитель был всяческой рухляди. Это все мать Виктории... Накупила, когда я служил в Германии. Потом таскала все эти дрова по гарнизонам, пока... Пока ей это не надоело... У нас с дочерью другая мебель. Это добро я так и держал в контейнерах, не зная, как от него отделаться. Теперь, если придется уезжать, здесь все и оставлю. Так-то вот...
– Она что же, бросила вас?
Я думала, что после разговора с управляющим банком большего удивления за сегодняшний день я уже не испытаю, но оказалось, что я ошиблась. Потому что я была несказанно удивлена тем смущением, которое исказило лицо полковника до неузнаваемости. Куда подевалась его самоуверенность? Где, скажите, он «обронил» весь свой апломб? И тут я прозрела.
– Она вас бросила? Она вас бросила!.. И правильно, между прочим, сделала! – констатировала я, не без удовольствия мстя ему за его «любовника». – Кто это был? Молоденький безусый лейтенант, который, оказывается, знал, что в мире существуют звезды, на которые можно просто смотреть. И что цветы растут не только для процесса фотосинтеза, а также для того, чтобы их преподносить в качестве подарка любимой женщине... Так?
– Приблизительно. – Иван Семенович провел по покрасневшему лицу рукой, словно силился стереть с него следы своего неожиданного смущения. – Только это был майор, а не лейтенант, и к тому же... мой лучший друг.
– Понятно, – качнула я головой с мудростью столетней женщины и, пройдя без приглашения к дивану, с удовольствием на него уселась. – А где Виктория? Она же была с вами все время.
– Откуда вам это известно?
Господи, с этим человеком просто невозможно разговаривать просто так. С тем, чтобы не натолкнуться на его колючий взгляд или на целый каскад вопросов, на которые не всегда возможно ответить. Что, например, я ему должна была ответить прямо сейчас? Что следила за ними из кустов и видела, как он уводил безутешно плачущую Викторию?..
– Так вы это... Сами мне сказали... Что она вернулась к вам после того, как Славка ее оставил одну в поезде...
Я уже не помнила точно, так ли он мне говорил или нет. Но и признаваться я не собиралась. Полковник с минуту переваривал мое объяснение, потом согласно кивнул головой и пробормотал:
– Да, я, кажется, и правда вам это говорил.
С минуту мы молча буравили друг друга глазами. Я вопросительно, он с каким-то тайным неудовольствием, словно мне удалось поймать его на чем-то и теперь он этого не может себе простить. А может, мне все это только казалось? Но он все-таки соблаговолил мне ответить:
– Она уехала в город за продуктами. Обещала к пяти вечера вернуться.
– А если не вернется, что я должна думать? Должна ли я чувствовать себя в роли заложницы?
– О господи! – он вдруг пнул ногой стул, который до сего времени легонько потирал кончиками пальцев по спинке. – Прежде всего прекратите выставлять себя идиоткой! А потом...
– А потом? – Я нисколько не обиделась, а где-то даже порадовалась его негодованию, опровергающему мои опасения по поводу моего возможного похищения.
– А потом... Можете принять ванну, к примеру. Или умыться, на крайний случай. Выглядите вы, честно скажем, не очень-то...
Дважды повторять приглашение после такого вступления не было нужды. С оскорбленно-горделивым видом, который мне было очень трудно изображать, я приняла из его рук чистое махровое полотенце и скрылась в ванной, где пробыла – из вредности – целых сорок пять минут. А когда я вышла оттуда, то обнаружила отца и дочь сидящими плечом к плечу на диване и с вожделенным вниманием наблюдающими за моим появлением.
Огромный стол в гостиной уже был накрыт к чаю – с теми самыми пирогами с лимоном и корицей, чей запах так взбудоражил меня в подъезде. Ваза с печеньем и конфетами. Лимон в хрустальной тарелочке. Накрахмаленные белоснежные салфетки... Что же, хозяйкой она, может быть, была и неплохой. Женой вот хорошей у нее стать не получилось. Правильнее сказать, у нее не получилось стать вообще никакой женой, поскольку ее семейный стаж насчитывал всего каких-то несколько часов.
Снова вспомнив о Славкином загадочном исчезновении, я горестно вздохнула и перевела взгляд с накрытого к чаю стола на Викторию.
Надо было признать, она сильно изменилась со дня свадьбы, хотя минуло не так уж много времени.
Ее огромные фиолетовые глазищи, которые прежде смотрели на меня с незабываемым вызовом, казалось, потухли. Исчез девичий румянец. А пухлые губы, особенно мне не приглянувшиеся, заметно поблекли и не выглядели уже так вызывающе сексуально.
Переживает – сделала я вывод и молча кивнула ей в знак приветствия. Она ответила мне тем же. Ишь, ты! Гордая...
Я отодвинула первый попавшийся мне под руку стул и уселась напротив этой загадочной парочки. Почему загадочной? Да потому, что, невзирая на неожиданное участие в моей судьбе господина полковника, я не переставала воспринимать его с недоверием. Слишком уж много было вокруг них наворочено непонятного, слишком! И, провалявшись сорок пять минут в пенной горячей ванне, я снова и снова ловила себя на мысли, что настораживающей необъяснимости в их действиях куда больше, чем простой человеческой сердечности.
Зачем, к примеру, было спешить со свадьбой, если невеста не беременна? Откуда папе так много известно, к примеру, о Наталье и ее любовнике? Зачем он добывал сведения, опять же неизвестно каким путем? Почему он отобрал у меня пуговицу, которая принадлежала человеку, напавшему на Настю? Собрался сам найти злоумышленника или, наоборот, скрыть его от справедливого возмездия? И вообще, мне было непонятно: какой у него во всем этом имеется интерес?
Да, пожалуй, это и есть один из самых важных вопросов, на который бы мне не терпелось получить ответ: зачем ему все это?..
«Он мне ни за что не скажет, – мелькнуло в мыслях, когда полковник в очередной раз скривил губы в ехидной ухмылке, оглядывая меня с ног до головы. – Он наверняка опасен. И дочка его не лучше... Где гарантия, что это не они что-то сотворили со Славкой, а теперь вот добрались и до меня?»