Кажется, есть еще пара книг такого же плана. Если вы считаете, что достаточно владеете французским, я готов вам их предоставить.
- Буду очень благодарен, - с чувством ответил Хорнблоуэр.
Для Хорнблоуэра во многом было очень даже неплохо, что последующие дни и недели он был сильно занят штудированием морских учебников на малознакомом ему языке. Это отвлекало его от мыслей о своем незавидном положении и позволяло целиком сосредоточиться на изучении как своей профессии, так и вражеского языка. "Пике" тем временем неустанно крейсировал в водах Бискайского залива в поисках добычи, но пока безрезультатно. На Хорнблоуэра никто особого внимания не обращал, за исключением одного случая, когда он счел своим долгом выразить протест Невиллю по поводу насильного привлечения четырех британских матросов к несению службы на капере, заключающейся, главным образом, в работе на помпах. Эта благородная попытка ни к чему не привела - Невилль просто отказался обсуждать этот вопрос, и Хорнблоуэр вынужден был вернуться к себе с пылающими щеками и чувством униженного достоинства.
Как это часто бывает, во всем случившемся он предпочел снова обвинить лишь себя. Если бы только он догадался тогда вовремя завести пластырь! Любой другой офицер на его месте наверняка бы в первую очередь подумал о пробоине. А он упустил свой шанс, потерял доверенное ему судно, да еще и в плен попал со всей призовой командой. Когда же к Хорнблоуэру вернулась способность рассуждать хладнокровно, он вынужден был признать, что формально, если дело дойдет до судебного разбирательства, упрекнуть его не в чем. Мичман во главе команды из четырех матросов, получивший под начало двухсоттонный бриг, к тому же пострадавший от обстрела, конечно же не мог предвидеть всех последствий. Да его и обвинять никто бы не стал, могли даже похвалить за то, что он сделал все возможное для спасения приза.
Но в глубине души Хорнблоуэр все равно ощущал себя виноватым... Если причиной неудачи явилось невежество, он не имел права оправдывать собственное невежество. Раз уж он позволил себе отвлечься на сиюминутные задачи вместо того, чтобы сразу заняться пробоиной, значит он был виновен в некомпетентности, а это столь же непростительно, как и невежество. Он с отчаянием думал, что теперь все от него отвернутся, и, как ни старался, не мог не одобрить собственного осуждения.
Самым тяжелым оказался день его рождения. Подумать только, такую дату, как восемнадцать лет, он вынужден отмечать жалким пленником на борту французского капера. Никогда еще самоуважение Хорнблоуэра не падало так низко.
"Пике" караулил добычу на самом оживленном в мире перекрестке морских дорог, на подходах к Проливу. Лишь необъятной огромностью Мирового Океана можно было объяснить тот факт, что вот уже несколько недель на горизонте не появлялось ни одного паруса. "Пике" крейсировал по периметру большого треугольника: сначала на северо-запад, затем поворот на юг и на северо-восток. На каждой мачте постоянно торчали впередсмотрящие, но кроме водных просторов, раскинувшихся во все стороны, им так и не довелось ничего увидеть вплоть до того памятного утра, когда с фок-мачты раздался пронзительный крик марсового. Хорнблоуэр в этот момент находился на палубе и поднял на крик голову, так же как и все окружающие. Невилль, находящийся у штурвала, что-то спросил у марсового. Хорнблоуэр не расслышал вопроса, но сумел перевести ответ, поблагодарив в душе свои интенсивные занятия французским. С наветренной стороны показался неизвестный корабль, он изменил свой первоначальный курс и пустился в погоню за "Пике".
Такой поворот свидетельствовал о многом.
В военное время ни один торговый корабль не осмелился бы приблизиться к незнакомому судну, да еще находясь с наветренной стороны. Лишь уверенный в своей огневой мощи корабль мог позволить себе немедленно пуститься преследовать подозрительное судно. Ослепительная надежда вспыхнула вдруг в груди Хорнблоуэра. Так вести себя мог только английский военный корабль, а кто еще, кроме "Неутомимого", мог крейсировать в этих водах? В обязанности капитана Пеллью входил не только захват призов, но и защита британских кораблей от французских каперов. В конце концов, "Неутомимый" должен был находиться в радиусе сотни миль от "Пике", согласно полученным инструкциям. Хорнблоуэр попытался охладить свой пыл, но загоревшаяся в сердце надежда внушала ему, что скоро он, возможно, встретиться со своими. Один к десяти... нет, даже один к пяти, что корабль на горизонте - его родной "Неутомимый"!
Он искоса взглянул на Невилля, стараясь проникнуть в его мысли. "Пике" был быстроходным кораблем и имел солидное преимущество, находясь с подветренной стороны. Но капитан пока не спешил отдавать приказ к отступлению. Было общеизвестно, что суда Ост-Индской Компании, схожие по очертаниям с линейными кораблями, не раз успешно пользовались этим сходством, чтобы заставить ретироваться поджидающих пиратов и спасти свой драгоценный груз. Невилль просто обязан был сначала убедиться, что не имеет дела с нечто подобным. Он, правда, заранее отдал все распоряжения, чтобы в любой момент можно было пуститься либо в бегство, либо в погоню, и теперь нетерпеливо выжидал, не отрывая глаз от подзорной трубы. Хорнблоуэр мог полагаться только на собственные глаза, но и ему почудилось что-то знакомое в белых, как рис, парусах приближающегося судна. Рядом с ним каким-то чудом возник Мэтьюз.
- Это наш "Неутомимый", сэр, - горячо зашептал он на ухо Хорнблоуэру, - я готов поклясться чем угодно.
Вне себя от возбуждения, Мэтьюз вскарабкался на фальшборт, выпрямился во весь рост, уцепившись за ванты, и уставился на приближающийся корабль.
- Точно! - заорал он вдруг. - Это он, сэр. Смотрите, смотрите, он поднимает наш флаг! Если повезет, мы будем дома к обеденной раздаче грога!
Французский мичман грубо охватил Мэтьюза за шкирку, стащил его с фальшборта и пинками погнал в трюм. Невилль в это время отдавал приказ к развороту и отступлению. Покончив с этим, он кивком подозвал к себе Хорнблоуэра.
- Ваше судно, я полагаю, м-р Хорнблоуэр?
- Мое.
- Какова его максимальная скорость?
Хорнблоуэр ничего не ответил, только посмотрел французу в глаза.
- Ну-ну, не изображайте благородного негодования, - издевательски усмехнулся Невилль. - Я мог бы заставить вас заговорить, мне известно несколько хороших способов. К счастью для вас, в этом нет необходимости. Еще не построен тот корабль, не говоря уже о неуклюжих британских фрегатах, который способен догнать "Пике". Очень скоро вы сами сможете в этом убедиться.
Он развернулся и перешел на гакаборт* [Гакаборт - верхняя закругленная часть кормы.], по-прежнему не отрывая глаз от подзорной трубы. Хорнблоуэр так же напряженно вглядывался вдаль, но невооруженным глазом.
- Хотите взглянуть? - вежливо осведомился Невилль, предлагая Хорнблоуэру свою подзорную трубу.
Тот с радостью схватил предложенный инструмент, но больше для того, чтобы еще раз увидеть свой корабль вблизи, чем убедиться в подтверждении собственной догадки. Им овладела такая тоска по клочку родной "земли", каким был для него сейчас "Неутомимый", что он готов был отдать все на свете, только бы снова очутиться на его палубе. Но даже ему пришлось признать, что Невилль был абсолютно прав: "Неутомимый" безнадежно отставал от французского капера с каждой минутой.