Принц, стоя на четвереньках, молчал, тяжело дыша. Рот его был черен, лицо перепачкано.
- Если ты вернешь мне нож, я буду драться с тобой ножом, если не вернешь - перегрызу горло! - сказал он наконец, все еще хрипя.
- Дра-аться? - искренне удивился Конан. - Мне - с тобой?
Недобрая улыбка искривила его губы, когда он шагнул ближе к принцу. Сталь тонкого палаша с шипением вылетела из ножен, и Римьерос отшатнулся, ожидая, что его сейчас попросту зарубят на месте, но еще нашел в себе силы выкрикнуть:
- Ублюдок! Киммерийский козел, жрущий вонючую козлятину! Дай мне оружие, и я...
- Обойдешься, щенок, - процедил сквозь зубы Конан и наотмашь хлестнул его гибким клинком по спине. - Убирайся! Убирайся с глаз моих, не то, клянусь Кромом, я тебя так разукрашу, что не узнает родная мать-королева!
И сталь снова опустилась на спину принца, срезав на лету прядь всклокоченных длинных волос.
- Прочь!
Пунцовый от стыда и злости, Римьерос еле увернулся от нового удара, перекатился через плечо и скрылся в кустах. Там он вскочил на ноги и, отбежав на почтительное расстояние, крикнул, потрясая кулаками:
- Ты мне за это заплатишь, пожиратель козлятины! Моя плоть священна, за меня отмстит сам Митра, покровитель нашего рода! Тебя пожрет зловонная пасть Нергала, ты...
Конан сплюнул и сделал шаг в сторону Римьероса. Тот незамедлительно повернулся и исчез за деревьями.
- Ну и мокрица, - пробормотал киммериец, снова укладываясь у костра. - Надо было распороть ему рот от уха до уха, чтобы разевал его еще шире... Сразу видно, что никогда не спал на голой земле - не то знал бы, что каждый шаг отдается громом...
Он не слышал, как зингарец подкрадывался по реке, но едва тот вылез на берег, Конан проснулся от гула его осторожных шагов и довольно долго лежал, выжидая, когда учащенное дыхание охотника раздастся над самым его ухом.
До рассвета оставалось еще немного времени, и Конан, следуя мудрой повадке крупных хищников каждую свободную минуту использовать для сна, свернулся под одеялом и заснул, едва успел закрыть глаза.
Глава 2. В пути.
Голубь Тридцать Второй:
"Высокородный принц Римьерос, герцог Лара
своему брату, Кратиосу Третьему, королю Зингары и
правителю Каррских островов.
Государю и брату моему сообщаю, что мы наконец,
после долгих и трудных странствий, вступили в земли
Кхитайской Империи. Погибло еще трое, среди них
достойный рыцарь Роккье да Вейзар. Они упали в
пропасть, оступившись на жутком мосту - я еще
дивлюсь, как сумели мы переправиться по нему, зыбкой
паутиной висящему над пропастью. Сделан он из
особого тростника, растущего только здесь, тростник
этот на диво прочен, так что, завязав лошадям глаза,
мы без труда перевели их по этому шаткому мостику.
Но стоило кому-нибудь из людей глянуть вниз,
балансируя на краю, как он падал ничком, не чувствуя
ни рук, ни ног, и так сорвались мой оруженосец и
помощник негодника Алонно, моего повара. О
последнем я не пожалел бы, а ныне желаю ему вечно
корчиться в когтях Нергала, ибо, пытаясь его
удержать, сорвался и добрый Роккье. Мы не сумели поднять тела
со дна пропасти - но сложили на краю ущелья
высокое надгробие в память о славном рыцаре. да упокоитСолнцеликий его отважную душу!В остальном же путешествие наше проходит день ото дняуспешнее, ибо начали уже попадаться на пути селения,возделанные земли, а с ними - дороги. Мы оставили горы иболота позади, ныне перед нами лежат бесконечные джунгли,полные уже испытанных и новых, неизвестных опасностей.Нам по-прежнему не везет с проводниками - негодяисбегают ночью в страхе, едва услышат в заросляхсвирепый рык тигра. Но эти благородные хищники еще ни разуне нападали на лагерь.
Еще одна забавная мелочь, которая, льщу себянадеждой, способна вызвать у тебя, брат мой,недоверчивую улыбку: можешь себе представить, не в Аргосе ине в Зингаре, а здесь, на самом краю света, я наконецвстретился с Конаном из Киммерии, известным у ЧерногоПобережья под именем Амры. Встреча наша не быламирной, я столкнулся с ним в лесу случайно, почтибезоружный. И все же он едва не поплатился жизнью за всесвои бесчинства у наших берегов. Ему удалось улизнуть отменя, и с тех пор он рыщет вокруг нашего войска, надеясьзастать меня врасплох - мы неоднократно натыкались на следыего стоянок. Я в ответ усилил ночные посты и еще неотчаялся заполучить его и привезти в Зингару тебе на потеху- если не всего, то хотя бы голову.Голубей в клетке осталось не более десятка, и потомуя не рискну выпустить птицу, покуда мы идем подудушливой сенью здешних лесов. Едва я достигну хотьмало-мальски приличного города, я снова дамзнать о себе.За сим остаюсь, преданный тебепринц Римьерос, герцог Лара.
Тщательно запечатав тончайшую рисовую бумагу в два слоя кожи, Римьерос вынул из клетки голубя и приладил письмо на лапку птице. Здравый смысл подсказывал ему, что из пяти выпущенных голубей до Кордавы добирался в лучшем случае лишь один, но все же время от времени он отправлял новое письмо - не столько для брата, сколько для матери.
Королева Теодорис была одной из тех троих, кого принц посвятил в свои честолюбивые замыслы свержения брата с королевского престола. Ради своего младшего сына она готова была перевернуть землю и небо, он же отвечал ей снисходительной привязанностью, позволяя обожать себя, лишь бы это не слишком ему докучало. Материнская любовь может оказаться весьма полезной вещью, если мать эта - вдовствующая королева Зингары.
Узнав, что король посылает младшего брата с дарами к Императору Кхитая, королева сначала пришла в ужас, но, будучи женщиной мудрой, скоро рассудила, что если дать принцу надежный эскорт, ничто не помешает ему вернуться на родину живым и невредимым не позднее, чем через два года. К тому времени подозрения правящего брата - если у него таковые и возникли скорее всего рассеются, а принц Римьерос вернется народным героем, отважным рыцарем, побывавшем на краю света и преодолевшем несказанные опасности ради славы и процветания родной Зингары. Она изложила все это сыну, и он, хоть и нехотя, но сделал вид, что воодушевлен предстоящей поездкой и гордится возложенной на него миссией.Итак, королева осталась в самом сердце вражеского лагеря, но не преминула отправить с принцем второго участника заговора - барона Марко. У старого воина были свои счеты с нынешним королем Зингары: в самом начале правления тот дважды, отступая, провел неприятельские войска через земли барона. Заманивая аквилонцев вглубь страны и одновременно лишая их добычи, зингарские полководцы распорядились жечь за собою все поселки и деревушки. Аквилонцы, разозлившись, довершили разорение, равняя с землей все, что еще оставалось. Их небольшое войско удалось после этого разбить сравнительно легко, и король был в восторге от подобного метода изматывания противника.Однако старый воин, ветеран многих битв и походов, барон Марко открыто возмутился подобным безжалостным обращением правителя с собственным народом, а более всего - с принадлежащими лично ему землями... и тут же попал в немилость. После чего королеве, ценившей по достоинству его поистине собачью преданность, не стоило большого труда постепенно внушить опальному царедворцу мысль, что несправедливо обиженный Римьерос - настоящее воплощение всех заветных чаяний народа.В этом был тонкий расчет: убедить барона Марко в том, что для Зингары налучшим королем будет Римьерос, означало убедить почти всю армию.