Данила вздохнул.
Тимофей еще при сборах предупреждал, что затея может кончиться ничем. Женка, которую Богдаш улестил-таки и добился тайного свидания, сказала, что живет с мужем как раз за печатным двором, так что и ходит он на службу не через главные ворота, а огородами. Вот сейчас Желваку и предстояло попасть на Печатный двор именно этим, не всякому известным путем, минуя стрелецкие караулы. И там уж всеми правдами и неправдами, беря на душу грех, вызнать не творилось ли в печатне за дни осады чего странного.
Коней поставили в укромном местечке, в заветренном, у стены каменной церкви Заиконоспасской обители. Сами, стоя чуть ли не по колено в снегу, еще раз все уточнили.
- Знак - два свиста, тревога - долгий и короткий, - напомнил Богдаш. Ответный знак?
- Он же, короткий и долгий, - отвечал Семейка.
- Ну, с Богом! - напутствовал Тимофей и перекрестил Богдаша.
Тот коротко поклонился, как бы в благодарность, развернулся и по свежевыпавшему снегу пошел туда, где было у него условлено встретиться с шустрой женкой.
Данила, державший поводья Голована и Лихого, высунулся поглядеть Желваку вслед, но был пойман Тимофеем за шиворот.
- Не торчи! Спугнешь!
Семейка негромко засмеялся.
- Не спугнет он никого, свет. Та баба Богдашку сразу куда задумала поведет. Не то время, чтобы посреди улицы миловаться.
Он держал в поводу своего коня, Ворона, и Желвакова Полкана, темно-карего, довольно крупного для бахмата, аршина и пятнадцати вершков в холке.
- А любопытно, что там Богдаш разведает! Уж больно много надежды на ту бабу полагает, - неодобрительно бурчал Тимофей. - А и окажется, что такая же, как все, бестолковая.
- Он сказывал, она за печатным мастером замужем, - напомнил Данила. Не может быть, чтобы от мужа ничему путному не научилась.
- Больно хорошо ты про баб думаешь, - осадил его Тимофей. - Вот послушай...
Он рассказал про дуру-бабу, из мастериц царицыной Светлицы, что додумалась принести в Верх корешки приворотные - бабки ее научили мужа приворожить, так она с теми корешками и расстаться не могла, и сама же их там и потеряла. Дело вышло шумное, дальше некуда, первое, что взбрело на ум нашедшей эту дрянь сенной девке, - испортить хотят государыню, и с чадами вместе! Многих мастериц тогда на дыбу поднимали...
Потом Семейка вспомнил что-то еще про бабью дурь - и так они коротали время, дожидаясь условных двух свистов, а их все не было и не было...
Молчал же Богдаш по уважительной причине - женка, с которой условился встретиться за деревянной церковкой Заиконоспасской обители, все не шла и не шла!
Желвак сперва переминался с ноги на ногу, потом стал и вовсе приплясывать. Он для соблазнительного дела обул нарядные желтые сапоги, не предназначенные для ночных зимних дозоров. И шапку нацепил щегольскую, корабликом, с бархатными отворотами, с золоченым запоном посередке, и под шубой был на нем полосатый зипун до колен, не простой, а тафтяный на подкладке, со многими пуговицами. Под зипуном же - чистая вышитая рубаха, и порты хорошие, и пояс шелковый плетеный, и и еще за пазухой печатный пряник с пышнохвостым петухом для подарка красавице. Ничего дороже пряника Богдаш ввек бы женке дарить не стал.
Уже пришло Желваку на ум, что красавица попалась ревнивому супругу, что поймана, прибита, и ждать далее не имеет смысла. Тут заскрипел снег под черевичками и появилась она - взволнованная, даже и на вид перепуганная.
- Ступай, ступай прочь скорее... - зашептала она.
- Муж гонится? - Богдаш приосанился. Уж заехать-то в ухо чурбану, от которого женка, заскучав, по сторонам поглядывает, он был всегда готов.
- Да убирайся же ты, Христа ради! .. - взмолилась красавица.
- А что стряслось-то? - не слыша шума погони и поняв, что это - одни бабьи глупости, коли не лукавство и притворство, Богдаш попытался обнять свою избранницу.
- Вот как схватят - так и поймешь! Всю подноготную из тебя выбьют, пообещала она. - Уходи - потом придешь! Потом... завтра... к обедне...
А больше и сказать ничего не смогла - Богдаш принялся ее целовать.
- Уходи... сгинешь ведь! .. - выдохнула она, отпихивая от себя молодца.
- Да не бойся! Пойдем к тебе... заласкаю... - шептал в самое ухо Богдаш.
И тут словно гром небесный грянул!
- Ага-а-а-а!!! - заорал неведомый голос. - Вот он где! Имай его, подлеца!
Богдаш отскочил от женки, прямо на лету разворачиваясь.
Кроме пряника, было у него под полой шубы и еще одно угощеньице - не для красных девок и блудных женок, а для назойливый мужей. Звалось оно медвежий нож. Клинок был тяжелый и длинный, крестовина - большая, знающие люди сказывали, что таким чингалищем и впрямь можно медведя порешить, а уж очумелого муженька - и подавно!
Но против медвежьего ножа был не одинокий муж-чурбан с каким-нибудь ослопом, а целое воинство. Справа и слева оказались вдруг не кто-либо, а стрельцы с пищалями.
И объявился вдруг пылающий факел, осветивший возбужденные лица.
- Ну, сказывай! - гремел меж тем тот, кого Богдаш все еще почитал за обманутого супруга. - Кто тебя сюда подослал?!
- А ты кто таков? - грозно спросил Богдаш. - Тебе самому тут чего надобно?!
Он пытался разглядеть возмущенного мужика, но тот был в шапке и в тулупе с поднятым воротом, откуда торчала лишь борода, сам - гора горой, а глотка - мало чем послабее Тимофеевой.
- А надобно мне знать, какой злодей тебя нанял и сюда подослал! И что тот злодей-немец велел тебе отсюда вынести! Коли добром повинишься - то и не будет тебе ничего, а коли упираться станешь - повяжем, и правду уже на дыбе из тебя добывать станем! А ты - ступай сюда!
Это относилось к обомлевшей женке. Она не шелохнулась, только поднесла к губам сжатые кулачки да тихо ахнула.
- Ого?!? - изумился Желвак. - И что же я подрядился отсюда вынести? Букварей мешок?
Он покосился на стрельцов - те воткнули в снег древки бердышей, пристроили в нарочно сделанных выемках дула пищалей и честно целились в Желвака.
- Вот то-то они, враги государевы! - воскликнул мужик. - Сколько тебе в Немецкой слободе заплатили, чтобы ты здесь околачивался да чужих женок приманивал? Гаврила Михайлович! Выдь, глянь-ка на аспида!
- Не вопи, Степа, - тут из-за стрельцов вышел пожилой человек в тулупе внакидку поверх шубы с большим бобровым воротником, в руке у него тоже был факел. - А ты, молодец, не валяй дурака, а покорись Земскому приказу. Не то...
Тут стрельцы как-то особенно опасно шевельнули свои пищали.
- Не дам! - соблазненная Желваком женка вдруг кинулась между ним и пищальными стволами. - Вот только стрельни, Гераська! ..
Главный во всем воинстве крикун выскочил вперед и стал оттаскивать красавицу за руку.
- Караул! - закричала она. - Всю Москву на ноги подыму!!!
- Аспида не упускайте! - приказал пожилой человек.
Тут Богдаш понял, что в общей суматохе ему и впрямь может перепасть пищальная пуля.
Он сунул пальцы в рот и свистнул тревогу - долгим и коротким свистом.
Очевидно, чего-то этакого от него ждали - опытным глазом он уловил яркую искорку зажженного фитиля и кинулся боком в сугроб, и перекатился...
Выстрел не достал его, зато раздался точно такой же свист и глуховатый стук копыт.
- Держись, Богдаш! - громогласно потребовал Тимофей и вылетел из-за поворота.
В руке он держал пистоль и уже искал взглядом, куда посылать пулю.
- Что за черт! - воздев факел ввысь, воскликнул Гаврила Михайлович. Назад, молодцы! Ты, что ли, Тимофей?! . Твоя глотка звероподобная?!?
- Деревнин, мать твою!!! - отвечал из сугроба Богдаш вместо Тимофея.
- Стой, молодцы! Это конюхи! - крикнул своим подьячий.