- Ты что делаешь, паскуда? - Первые слова, выдавленные майором, не отличались свежестью интонации, но уже внушали надежду на выздоровление. Ты что, сучонок, творишь? Ты табельное оружие... Ты знаешь, что за это полагается?..
- А ты, майор, мать твою, чем думаешь? Задницей, как всегда? - Дема едва сдерживался, чтобы не вскочить и не продолжить экзекуцию. - Да ты Бога должен благодарить, что я "макар" твой разоружил! Сдурел? Я, конечно, не ангел, но пулю в лоб еще не заслужил. И статью за меня ты бы получил с полной выкладкой. Здесь тебе не Афган - пацанов отстреливать.
- Ты Афган не трожь. - Майор выплюнул сгусток крови на пол и вытер рот рукавом. - Сам-то ты, шкура такая, дома отсиживался, когда сынки под пули ложились. Я ведь знаю, как тебя призывали. Бронь тебе выписали, супермену-убийце, по всем правилам. Кротов хлопотал. Сам Крот, ядрить его в душу. Для себя берег.
- Я не супермен. И не убийца, типун тебе на язык. И с Кротом я работать не стал, и даже не потому, что воров не любил и не люблю. Просто я сам по себе, понимаешь? По мне, что в Афгане людей убивать, что по заказу Крота, все един грех. Грех!
- Ты Афган с ворьем не равняй. - Антонов глянул не то что добрее, да не так уже зверино. - Может, кто там и в штабе отсиживался, а у нас, на передовой, в жарище раскаленной, индивидуалисты-гуманисты долго не выживали. Если бы теперь, в бардаке нашем российском, те законы ввести, порядку бы намного больше было.
- Порядок, говоришь? - Демид горько усмехнулся. - Это тот порядок, когда без "плана" визжать от страха хотелось? Когда мальчишки твои раненые по три дня на жаре валялись, потому что пробиться к ним не могли? И когда привозили их к тебе в палатку, то ты смотрел на их гангрену, на их черные распухшие ноги и ночью плакал и материл в бога душу мать всех, кто отправил их подыхать за огрызки бессмысленной идеи? Ты не был гуманистом, когда писал рапорт с просьбой послать тебя, сосунка-лейтенанта медслужбы, прикрытого со всех сторон папашей-генералом, в самое пекло? Ты думал о порядке, когда отпиливал руку сержанту Григоряну, при свечке, с дозой трофейного опиума вместо наркоза? Ампутировал тупым скальпелем и ножовкой, протертой спиртом, потому что знал - нельзя не ампутировать, иначе помрет твой друг Рафик Григорян, бабник и гитарист. О таком порядке ты говоришь?
Антонов покачал головой.
- Вот, значит, как? - сказал он. - Мысли мои читаешь, значит, как с листа? Выходит, что ты на самом деле телепат? Не врет твое досье? Слушай, как это бывает - мысли чужие слышать?
- Черт его знает как. Это от меня не зависит. Иногда прошибает вот так, как сейчас. Ты вспомнил Афган - и я вместе с тобой вспомнил. Твой Афган. Не нравится мне это - мысли читать, да что поделаешь? Таким уж уродом я на свет родился.
Антонов, охнув от боли, приподнялся и боком, как краб, держась за бок, поплелся по комнате. При виде изувеченного "дипломата" крякнул - уже скорее горестно, чем злобно. Не было, наверное, уже сил злиться на Демида.
- Что ж ты делаешь-то, идиот? Хочешь, чтоб меня с работы выперли? Кейс весь раздрочил. Знаешь, сколько он стоит? Я его, между прочим, по описи получил. - Майор со второй попытки опустился на колени перед ворохом бумаг и начал бессмысленно запихивать их обратно в "дипломат"
- По описи и сдашь. Объяснительную напишешь: как надрался до поросячьего визга, завалился к главному подозреваемому, кейс свой проворонил, оружие применил. Я готов нести ответственность. Протокольчик подпишу. Напишу: мадерки, мол, захотелось. Не мог удержаться на почве хронического алкоголизма. Годик скостят за чистосердечное раскаяние. Мне. И тебе - парочку.
- Налей... - Антонов протянул руку к бутылке. Дема метнулся к столу и перехватил бутылку, спрятал ее за спину.
- Да ты что! Мало выпил сегодня? Сдохнешь!
- Налей, прошу! - Майор устало опустился на диван.
- Ты ж ни хрена не знаешь, что случилось!
Демид собрался возразить, но глянул в глаза майора и понял. Молча плеснул в стаканы, сел рядом.
- Ну, за что пьем-то? За знакомство или рог salud [За здоровье (исп.).]? Хотя какое уж там здоровье?
Майор Антонов выпил свою порцию молча. Вытер губы ладонью. Приподнялся, разлил остатки мадеры. Показал глазами: пей, мол.
Выпили.
- А сейчас, - сказал Антонов, - я тебе сильно настроение испорчу. И я тут ни при чем. И Контора наша чертова тоже совершенно ни при чем. И вообще, если бы я знал, КТО тут при чем, я бы к тебе не пришел. Сам бы во всем разобрался, а потом бы Нобелевскую отхватил. Только мне это не по зубам, чувствую.
Майор взял со стола видеокассету, небрежно отброшенную Демой, подошел к видеомагнитофону, пихнул кассету в дыру.
- Включай, - сказал он. - Заводи кино, остряк. Комедия. Такую ты еще не видел. И пакетик приготовь. Как в самолете, если поблевать потянет.
Сердце Демида неприятно зашебуршилось. Он не знал, решительно не знал, что такое он мог там увидеть - связанное с ним, с Демидом, и могущее заставить надраться до свинского состояния такого непрошибаемого быка, как Антонов. Может быть, что-то забытое?
- Я не хочу, - сказал он. - Это может нарушить равновесие.
- Жми, жми на кнопочку! - Майор прикуривал, и пальцы его тряслись. Равновесие, бля! Нету больше никакого равновесия. Амба! Рухнуло все к чертовой матери! Не прячь башку в песок, парень! Знаешь, как у нас, медиков, говорят? Если ты не схватишь рак, то рак схватит тебя. Хватай, парнишка! Твоя неделя.
Дема щелкнул пультом. Майор смотрел молча. Он уже не боялся ответственности за разглашение служебной тайны. Что-то там случилось такое, заставившее встать его выше ответственности.
Или разделить ответственность с Демидом.
На экране появилась лаборатория. Та самая лаборатория, в которой вчера Демид так красиво и профессионально орудовал скальпелем, разрезая непонятного мутанта с непонятными зубами. Названного почему-то Королем Крыс.
Камера, которая снимала эту пленку, смотрела прямо на останки Короля Крыс. На холодильник с прозрачной дверью, на полках которого стояли сосуды и подносы с органами Короля Крыс, дожидающимися дальнейшего исследования. И стекло это было очень чистым, и было видно все как на ладони - почки, кишки, глазные яблоки и вся прочая мертвая дрянь, оставшаяся от дряни живой.
Минут пять ничего не происходило. Майор молча курил. Демид молча смотрел. Он не задавал вопросов, хотя ему хотелось вскочить и заорать ЗАЧЕМ ТЫ СКОТИНА ПРИНЕС В МОЙ ДОМ ЭТО?!! Он молчал и смотрел. Он уже догадывался.
Первым ожило сердце Короля Крыс. Оно слегка встрепенулось, как бы в недоумении, но потом вспомнило о своем предназначении: сжалось расслабилось - снова сжалось и вот уже начало биться ровными толчками, выплевывая из трубки аорты струйки формалина.
Почки присоединились позже. Поползли по дну стеклянной посудины, как тупые моллюски, не находя выхода. Кишечник вздрогнул от холода и поднял внимательную луковичку прямой кишки, как кобра, с любопытством озираясь вокруг. Этот-то явно знал, что делать. Он заскользил через край сосуда, переваливая одно за другим змеиные кольца через край, пополз, оставляя блестящие полосы слизи.
Пополз к мозгу. Мозг лежал неподвижно. Лежал неподвижно, хотя все органы уже ожили и двигались к нему - кто-то медленно барахтался, не в силах преодолеть стенок своей темницы, кто-то спешил с неумолимым упорством, расталкивая всех на своем пути.
"Господи, почему мы не сожгли все это напалмом?" Демид сидел бледный и мокрый. Его тошнило. Тошнило не от отвращения, а от страха. Никогда ему не было так страшно.
Мозг Короля Крыс, наполовину уничтоженный выстрелом, вздрогнул. Это нельзя было назвать движением куда-то. Он просто вздрогнул и слегка увеличился в размерах.