Напротив, я знаю наверняка, что, уйдя на покой, он был вполне счастлив и вдвойне счастлив оттого, что она рядом. Может быть, мы говорим о разных людях?
- Я думаю, все зависит от того, как смотреть. Я, пожалуй, лучше помолчу.
- Нет-нет, - сказал Линд, - давайте уж начистоту. Кто такие эти Тресайзы? Из театральной среды, да?
- Сэр Джон Тресайз был одним из самых популярных романтических актеров своего времени, - произнес Магнус.
- Но репертуар у него был просто ужасающий, - отозвался Инджестри, который, казалось, закусил удила. - В двадцатые годы он играл то, что еще при Ирвинге было трачено молью. Ох, посмотрели бы вы, Юрген, на это. "Лионская почта", "Корсиканские братья" и этот непотопляемый "Владетель Баллантрэ". Я вам скажу: увидеть его в театре было все равно что заглянуть в глубокую бездну времени.
- Это неправда, - сказал Магнус, и по спокойствию его голоса я понял, что он готов взорваться. - Если бы вы дали себе труд вникнуть, то поняли бы, что он делал превосходные вещи. Несколько очень популярных постановок Шекспира. Великолепный Гамлет. Деньги, заработанные на "Владетеле Баллантрэ", он потратил на то, чтобы познакомить англичан с творчеством Метерлинка.
- Метерлинк стар как мир, - сказал Инджестри.
- Сегодня - может быть. Но мода переменчива. И представляя публике Метерлинка, сэр Джон Тресайз был новатором. У вас нет никакого снисхождения к прошлому?
- Ни малейшего.
- От этого вы теряете в моих глазах.
- Да бросьте вы! Сами ведь - актер до мозга костей. Вы же знаете, что такое театр. Из всех искусств он самый нетерпимый к прошлому.
- Несколько раз вы заметили, что я хороший актер, потому что вполне пристойно могу изобразить Робера-Гудена. Я рад, что вы так думаете. Вы никогда не задавали себе вопроса: у кого я этому научился? Что такого особенного в моей работе? Да то, что я даю зрителям возможность увидеть не только хорошие фокусы. Им нравится, как я играю роль фокусника. Они говорят, что у моей игры романтический флер. На самом деле они имеют в виду, что моя игра впитала искусные приемы девятнадцатого века. А где я им научился?
- Вы явно хотите мне сказать, что переняли их у старика Тресайза. Но это же две разные вещи. Я прекрасно его помню. Он был кошмарен.
- Я думаю, все зависит от точки зрения. Может быть, у вас были причины не любить его?
- Отнюдь нет.
- Вы же сказали, что были с ним знакомы.
- О, это было шапочное знакомство.
- Значит, вы упустили случай познакомиться с ним поближе. У меня такой случай был, и я им воспользовался. Может быть, мне это было нужно больше, чем вам, потому что знакомство с сэром Джоном дорогого стоило. А Миледи была замечательной женщиной. А потому завтра утром - желтые розы.
- Так вы позволите нам прислать фотографа?
- После того, что вы сказали, - нет. Я не страдаю непомерной щепетильностью, но некоторая ее доля у меня есть. Поэтому держитесь завтра от меня подальше, а если вы ослушаетесь, я не стану сниматься в тех нескольких кадрах, что вам еще нужно доснять. Вам ясно?
Все было ясно, и, помедлив несколько минут, - чтобы продемонстрировать, что с них не так-то легко сбить спесь, Инджестри, Юрген Линд и Кингховн покинули нас.
2
На следующее утро мы с Лизл сопровождали Магнуса в его сентиментальном путешествии. Лизл было интересно узнать, кто такая Миледи; нежность и почтение, с которыми Магнус говорил о женщине, казавшейся Инджестри смешной, разбудили любопытство Лизл. Меня же интересовало все, касающееся Магнуса. Ведь мне в конечном счете нужно было думать о моем документе. И потому мы оба отправились с ним за розами. Лизл принялась возражать, когда он купил дорогой букет из двух дюжин цветов.
- Если ты оставишь цветы на улице, их непременно украдут, - сказала она.
- Твой жест ничуть не пострадает, если это будет не букет, а всего одна роза. Не бросай денег на ветер.
Я еще раз получил возможность подивиться отношению очень богатых к деньгам: то они снимают роскошный номер в "Савое", а то препираются из-за нескольких цветков. Но Айзенгрима не так-то просто было сбить с намеченного курса.
- Никто их не украдет, и ты увидишь почему, - сказал он.
И Магнус отправился пешком по Стрэнду, поскольку счел, что поездка на такси пойдет во вред торжественности его паломничества.
Памятник Ирвингу стоит на довольно большой открытой площадке; неподалеку на камнях мостовой деловито рисовал мелом уличный художник, рядом с памятником бродячий актер распаковывал веревки и цепи, ему помогала женщина. Магнус снял шляпу, возложил цветы к подножию, поправил, чтобы они лежали, как ему нравится, сделал шаг назад, задрал голову, улыбнулся и произнес что-то себе под нос. Потом спросил у бродячего актера:
- Чудесным освобождением промышляешь?
- Точно, - ответил тот.
- И надолго здесь?
- Да пока зрителям не надоем.
- Присмотри за этими цветами. Это Хозяину. Вот тебе фунт. Я вернусь до ленча, и если ты еще будешь здесь и они будут здесь, дам еще фунт. Я хочу, чтобы цветы пролежали тут не меньше трех часов, а потом - пусть забирает кто хочет. А теперь давай посмотрим твой номер.
Бродячий актер и женщина взялись за дело. Она застучала в бубен, а он, потрясая цепями, обратился к прохожим - свяжите, мол, меня, чтобы не освободиться. Собралось несколько зевак, но никто из них, казалось, не спешил связывать бродячего артиста. Наконец это сделал сам Магнус.
Не знаю, что было у него на уме, и мне даже пришла в голову мысль - не хочет ли он унизить беднягу, связав его и оставив бороться с цепями, - ведь Магнус и сам когда-то прославился в этом жанре, а поскольку человек он был цинический, то вполне мог отмочить такую шутку. Завязывал он этого парня тщательно, и, прежде чем закончил, собралось человек пятнадцать - двадцать зрителей. Не каждый день кому-то из этих жалких бродяг ассистирует прилично одетый джентльмен. Я увидел, как за спинами собравшихся остановился полицейский, и начал беспокоиться. Мое философское безразличие к человеческим страданиям отнюдь не такое полное, как мне бы хотелось. Если Магнус свяжет беднягу и оставит в таком виде, что делать мне? Вмешаться или убежать? Или просто торчать поблизости и смотреть, как будут развиваться события?
Когда наконец Магнус, довольный своей работой, отошел от парня, тот был надежно упакован в цепи и веревки. Парень упал на землю и принялся извиваться, как змея. Это продолжалось несколько секунд, потом он поднялся на колени, наклонил голову и попытался зубами добраться до одного из узлов, но не удержался, упал лицом вперед и, казалось, больно ударился. Зрители сочувственно вздохнули и встали чуть плотнее. И тут артист внезапно издал торжествующий крик и вскочил на ноги, а цепи и веревки клубком упали на мостовую.
Магнус зааплодировал первым. Женщина пустила по кругу поношенную шапку для сбора денег. Туда упали несколько медных и поменьше - серебряных монеток. Лизл расщедрилась на монету в пятьдесят пенсов, я нашел такую же. Сбор был неплохой. Я думаю, очень неплохой для первого выступления.
Когда зрители разошлись, артист негромко спросил у Магнуса:
- Вы что, профи?
- Да, профи.
- Я так и подумал. Не будь вы профи, вам бы ни за что так не завязать. Выступаете в городе?
- Нет. Но выступал когда-то. Давно. Точно на этом месте, где мы теперь стоим.
- Да ну?! Наверно, неплохо выступали, да?
- Неплохо. Я начинал здесь, под памятником Хозяину. Про цветы не забудь.
- Да уж не забуду, будьте спокойны. И спасибо.
Мы пошли прочь. Магнус улыбался; его переполняла невысказанная тайна.