Вдругойизбе Федератовна начала кушать молоко и сливки и
раскушала, что это совхозная продукция,отнюдьнеколхозная:
слишкомвысокпроцентжираипенкавкусна. Здесь старушка
ничего не сказала, а только вздохнула с протяжностью и положила
зло в запас своего сердца.
Наследующемдворемужик-колхозникэкстреннопомчался
куда-то,невидягостью, а гостья села на лопушок и обождала
его; в запертом сарае втотчаскто-тотомительнорычали
давился,ивскореоттуда же стали доходить мучительные звуки
расставания с жизнью. Федератовна подошла к сараю и заметилав
прореху,что там терзается корова и еще две коровы стоят около
нее, облизывая языками ее уже утомляющееся смертью лицо. Втот
момент мужик примчался обратно: он держал в одной руке топор, а
вдругой квитанцию и, отперев коровник, умертвил свое животное
топором, зажав квитанцию в зубах. Кончивдело,мужикзасунул
руку в пасть коровы и вынул оттуда громадную размятую картошку,
обмоченную кровью и слизью.
Вэтимоментынекоторыежителиуже управились заметить
таратайку Федератовны, и зажиточные ребятишки летали по дворам,
предупреждая кого нужно, что появилась сама старуха,чтобвсе
сиделисмирно,аостаточноекулачествопустьпрячетсяв
колодцы. Спустя ряд мгновенийвдеревнепотухрядпечеки
несколькопоследних,исхищренных кулаков полезли по бурьянным
гущам к колодцам и залезли в них по веревкам, а в колодцах сели
на давно готовые, прибитые к шахте табуретки и закурили.
Федератовнакактольковышласпоследнегодвора,как
глянуласвоей зоркостью на изменившийся дух деревни, так у нее
закипело все, что было внутри, даже съеденное кушанье.
Она пошла тогда к старомубедняку,своемудругу,Кузьме
ЕвгеньевичуИванову,которыйвтотчасоблеживалсяпосле
работы.
Кузьма Евгеньевич со всейсимпатиейвстретилстарушкуи
открыл ей тайну умрищевского колхоза.
-- Яведьздесь,какСоюзкиножурнал,--сказалстарик
Кузьма, любивший туманные картины еще со старого времени,-- все
вижу и все знаю... Тут что делается, кума, аж последняятеория
замирает в груди!.. Дай-ка я тебе чайку погрею в чугуне.
Погревчаю,бедныйстарикторжественнообъявил, что он
вчерашнийденьорганизационнопокинулколхозистал
революционнымединоличником,ибоУмрищевучредилздесь
кулачество.
Федератовна вцепилась здесь вбедняка-старикаи,склонив
егокнизузаотростокволос,началадрать оборкой юбки по
заднице:
-- Воттебе,революционныйединоличник!Воттебе
кулачество!Вот тебе Союзкиножурнал! Все видишь, все знаешь --
так не молчи, действуй, бунтуй, старый сукинсын!..Воттебе
теория,воттебе -- в груди она замирает! Не будь, не будь --
либералистом не будь! Старайся, старайся, активничай,выявляй,
помогай, шагай, не облеживайся, не единоличничай, суйся, суйся,
суйся, бодрствуй, мучитель советской власти!.
.Воттебе
теория,воттебе -- в груди она замирает! Не будь, не будь --
либералистом не будь! Старайся, старайся, активничай,выявляй,
помогай, шагай, не облеживайся, не единоличничай, суйся, суйся,
суйся, бодрствуй, мучитель советской власти!..
Укротившисьвэтомбоюивыпивчаю, чтоб не пропадала
кипяченая вода, Федератовна пошла проверять экономикуколхоза.
Она обнаружила, что на каждом дворе была полная живая и мертвая
утварь--отлошадидобороны,неговоряужепро
пользовательных, про молочных или шерстяных животных.Чтоже,
спрашивается, было обобществлено в этом колхозе?
Никакой коллективной конюшни или прочей общественной службы
Федератовна не нашла, хотя и прощупала всю деревню сквозь, даже
в погреба заглядывала и на чердаки лазила.
Сэтимнепонятныммнением и бушующим сердцем Федератовна
появилась к председателю Умрищеву. Умрищев, оказывается, жилв
тойсамойизбе,поусадьбекоторой бродил вол, таская ярмо
привода.
Умрищев сидел взанавешеннойкомнате,настолеунего
горелалампаподсинимабажуром,и он читал книгу, запивая
чтение охлажденным чаем. Кроме лампы на столе Умрищева кружился
вентилятор и подавал в задумчивоелицочеловекабеспрерывную
струювоздуха,помогающуюнеустанномыслить мыслителю. Зная
науку, Федератовна расследовала действие вентилятораинашла,
чтоон кружится силой вола, гонимого погонщиком, который ходил
вослед животному с лицомпавшегодухом,волпередавалсвою
живуюмощьнапривод,аотприводашлидалее--через
переходные оси-канаты, за канаты были привязаны веревки,ауж
вентилятор вращала суровая нитка.
-- Здравствуй, негодный!-- сказала Федератовна.
-- Здравствуй,старушка!-- ответил Умрищев.-- Что это тебя
носит по всей территории?! Ты бы лучше жила всидячку иберегла
силу в голову.
-- Тычтоэто?.. Где у тебя тут диалектика в действии? Ты
что -- ты кулачество здесь рожаешь?.. Я все, батюшка,знаю,я
все,батюшка, видела!.. Замолчи, несчастный схематик,-- сейчас
тебя тресну!
-- Садись,--сказалУмрищев,держаоднурукублиз
утомившейсяголовы,адругую кладя на зачитанную страницу,--
садись, старушка: встоячку я неговорю...Тыуменявидела
отсутствие обезлички -- первый этап моего руководства.
-- Какоетакоеотсутствиеобезлички?--какмолодая,
затрепетала вся Федератовна.-- А ты знаешь, что твои колхозники
пастухами у нас были, что они коров наших в гроб кладут,целые
гурты твои бабы обдаивают, что...
-- Тыне штокай, старушка,-- возразил Умрищев,-- ты тверже
руководи, соблюдай классовую политикувотношениирабсилыи
держись четче на своем посту.
Старухаподвигалапустыми деснами во рту и даже вымолвить
ничего не смогла от напора ненавистных чувств.
-- Ты погляди на мое достижение,-- указывал со спокойствием
духа Умрищев,-- у меня нетгнуснойобезлички:каждыйхозяин
имеетсвою прикрепленную лошадь, своих коров, свой инвентарь и
свой надел -- колхоз разбит на секции, в каждой секции --один
двориодинземельныйнадел,а на дворе одно лицо хозяина,
начальник сектора.