Для чего он указал боярину Щекотову привесть
откуда ни на есть в тотКитай-городдо70сбитеньщиков,45
харчевников,30крупенников,14обжарщиков и прочую пищевую
силу по одному либо по два человека на каждую сортовую еду.Но
людиторговые и промысловые откупились от той милости, дабы не
соваться в неиспытанное, а сговорились меж собой есть до смерти
добрые домашние щи либо тюрю".--Умрищевздесьотринулсяот
чтения и довольно улыбнулся:
-- Да у нас в один районный центр требуется больше пищевиков, чем во
весь Китай-город: минималисты были, черти, одну тюрю любили!
Николай Вермо уже давно соскучился с этим неясным человеком
и встал, чтоб уйти прочь, тем более что на дворе уже разгорался
новый день, а здесь горела лампа.
-- Ну, я пойду,-- стеснительно сказал Вермо.-- До свиданья.
-- Ступайинесуйся,--ответил директор.-- Чем старина
сама себя пережила: она не совалась!.. Ступай, атомнетоже
вскоре надо поехать кой-куда: окоротить сующихся...
ПослеуходаинженераУмрищев взял из-под стола следующую
книгу и заинтересовался ею. Это была "Торговля пенькою в Шацкой
провинции -- в 17 веке". Он и пеньку любил, и шерсть, ипшено,
и быт мещерских и мордовских племен в моршанском крае, и черное
деревовречныхглубинах, и томленье старинных девушек перед
свадьбой -- все этополностьюозадачивалоиволновалодушу
Умрищева;онстаралсяпостигнуть тайну и скуку исторического
времени,всеболеедоказывалсамомусебе,чтовековечные
страсти-страданияпроисходятоттого,чтолюдиведутсебя
малолетним образом и всюду неустанносуются,нарушаяразмеры
спокойствия.
x x x
Вермовышелнасолнцеинеспешаотправилсячерез
центральную усадьбу на дальние гурты. Босыедояркиуженесли
ведрасмолоком,шагаяпоземле толстыми ногами; на пороге
ночлежной горницы сидел пожилой пастух,-- он ел что-то из чашки
на коленях и посматривал на доярок, на незнакомогочеловекаи
наотдаленныепастбища,где ему придется пробыть весь день и
много воображать, вследствие того что пастухунацелинемало
работы и все время думается разное в голову.
Вместе с ним из совхоза вышла молодая женщина и пошла с ним
нечаяннорядом.Онабыла немного привлекательна, но, видимо,
проста идоверчива,таккакшлаирассматривалачеловека
объективно,каквещь,ещенечувствуя к нему ни вражды, ни
любезности. А Вермо уже стеснялся ее какчеловек,укоторого
сердце всегда живет под напором скопившейся любви и который, не
испытавеще,бытьможет,женщины,ужебоитсяисчезнуть в
неизвестномнаправлениисобственнойстрасти,невнимательно
хранясебядлявысшейдоли.Но втайне, стесненным сердцем,
Николай Вермо мог любить людей сразу, потому что тело егобыло
ужезаранеепереполненобезысходнойжизнью.Оносмотрел в
последний раз женщину--онадействительносейчасдобраи
хороша:черныеволосы, созревшие в жаркой степи, покрывали ее
голову и приближались кглазам,блестевшимувереннымсветом
своего чувства существования; ее скромный рот, немного открытый
(отвниманияк постороннему), показывал прочные зубы, которые
потемнели без порошка, и грудь дышалапросторноитерпеливо,
готоваякормитьдетей,прижать их к себе и любить, чтобы они
выросли.
Оносмотрел в
последний раз женщину--онадействительносейчасдобраи
хороша:черныеволосы, созревшие в жаркой степи, покрывали ее
голову и приближались кглазам,блестевшимувереннымсветом
своего чувства существования; ее скромный рот, немного открытый
(отвниманияк постороннему), показывал прочные зубы, которые
потемнели без порошка, и грудь дышалапросторноитерпеливо,
готоваякормитьдетей,прижать их к себе и любить, чтобы они
выросли.Вермовозмужалотволнения,егостеснительность
прошла, и он сказал женщине хриплым, не своим голосом:
-- Как скучно бывает жить на свете!
-- Отчегоскучно?--произнеслаженщина.--Намтоже еще
невесело, но уже нескучно давно...
Инженер остановился; спутница его также дальше не пошла,и
онснованеподвижнорассматривал ее -- уже всю, потому что и
туловище человека содержит егосущность.Глазаэтойженщины
были сейчас ясны и осторожны: безлюдье лежало позади ее тела --
светлыйи пустой мир, все качество которого хранилось теперь в
этом небольшомчеловекесчернымиволосами.Женщинамолча
стоялапередсвоимдорожнымтоварищем,непонимаяили из
хитрости.
-- Скучно оттого, что не сбываютсянашичувства,--глухо
проговорил Вермо в громадном и солнечном пространстве, покрытом
дымомпастушьих костров.-- Смотришь на какое-нибудь лицо, даже
неизвестное, и думаешь: товарищ, дайятебяпоцелую.Ноон
отвернется--некончилась, говорит, классовая борьба, кулак
мешает коснуться нашим устам...
-- Но он не отвернется,-- ответила женщина.
-- Вы, например?-- спросил Вермо.
-- Я, например,-- сказала женщина из совхоза.
Вермо обнял ее и долго держалприсебе,ощущаятеплоту,
слушаяшум работающего тела и подтверждая самому себе, что мир
еговоображенияпохожнадействительностьигорежизни
ничтожно.Тщательно все сознавая, Вермо близко поглядел в лицо
женщины, она закрыла глаза, и онпоцеловалееврот.Затем
Вермоубедилсяещераз в истинности своего состояния и, сжав
слегкачеловека,ужехотелотойтивсторону,сохраняя
приобретенноесчастье,но здесь женщина сама придержала его и
вторично поцеловала.
-- Суешься уже?-- сказалогорченныйизабытыйголоссо
стороны.
Покадвоелюдейгляделидругвдруга, подъехал верхом
третий человек -Умрищев и загодя засмеялсятакомуявлению--
поцелую в степи.
-- Онамне очень понравилась!-- ответил Вермо, и ему опять
стало скучно от лица Умрищева.
-- Ну и пускай понравилась, а тынесуйся!--посоветовал
Умрищев.--Тебе нравится, а ты в сторону отойди -- так твое же
добро целей-то будет: ты подумай...
-- Проезжай, Умрищев,-- сказала женщина.-- На гуртедоярка
удавилась: я с тобой считаться иду!
-- Ну-ну,приходи,-- охотно согласился Умрищев.