Командира, Первого Помощника и Пузатого Тыка опустили в отдельную могилу, а в головах воткнули знамя. Мерзавцы Черные закоптили его в дыму костра в свой ненавистный цвет, однако теперь знамя отстирали до прежнего алого состояния, истратив на это благородное занятие полусуточный запас воды. Командир Алых сказал две торжественные речи: над общей могилой юных героев и над трехместным пристанищем старшин. Все прошло как нельзя лучше, просто даже душещипательно.Отряд Алых просуществовал до проклятой стычки с Тринадцатой Колонной Черных, в ходе которой все подобранные Алыми ядрометы опять взорвались. Одержав довольно легкую победу, Черные не замедлили пополнить обозные запасы зарядами, захваченными у противника. Эти заряды подоспели весьма кстати, так как через неделю планировалось грандиозное наступление, Тринадцатая Колонна должна была прорывать оборону врага, а подвоз боеприпасов прекратился по непонятной причине.А через неделю сам Великий Черный Тюльпан в бешенстве швырял стулья в головы своих генералов, которые лепетали что-то невнятное относительно провала на фронте, массовых казней солдат Тринадцатой Колонны за предательство и контрнаступления Десятого Лепестка Алых...Неизвестно, сколько еще переходили бы злополучные боеприпасы из рук в руки, сея панику в сердцах и помрачение в умах, но тут маятник-меч гражданской войны был остановлен самым неожиданным образом. Соседи по галактике, стоящие на значительно более высокой ступени развития, заявили, что на их планете-метрополии истощились залежи жидких органических веществ. Это грозило остановкой всего производства. Оба Тюльпана, занятые войной, лишь отмахивались от предлагаемых контрактов. В конце концов соседи потеряли всяческое терпение, выжгли до тла один из континентов Тюльпании и принялись срочно возводить там добывающие комплексы.- Мы ощиплем этих наглых кур! - гневно выкрикнул в приступе патриотических чувств Великий Черный Тюльпан, который опомнился первым и тут же обратился с пламенной речью ко всему народу. Он стоял на крыше высочайшего из правительственных зданий, а сотни рупоров разносили его призывы по всей Черной Тюльпании.- Да, несомненно превратим этих чужаков в мокрых куриц,- не уступал ему настроенный самым решительным образом Великий Алый Тюльпан. А по всей Алой Тюльпании уже расклеивались плакаты, на которых Верховный пронзал стаи пришельцев патриотическим тетразубцем.После этого оба вождя пали друг другу в объятия, всенародно расцеловались и подписали Всеобщий Мирный Пакт. Отныне и во веки веков Тюльпаны сплетались в Единый и Неделимый Венок, который должен был превратиться в ""терновый венец на могиле любого агрессора"", как гласил Пакт. Говорят, при его подписании всемирно известная черная бородка лопаточкой Великого Черного Тюльпана полиняла от слез до розоватой стариковской седины (за что на следующее утро был казнен болван-парикмахер, не сумевший подобрать стойкую краску). А благородная алая шевелюра Великого Алого Тюльпана почернела от пота, и вместо мужественного лицо его сделалось из-за проклятой шевелюры почти мальчишеским (за что также сложил голову болван-парикмахер, но уже другой).Итак, Тюльпаны объявили мир, готовящийся к войне. Все население было брошено на сверхсрочный сбор металлолома. К сожалению, здесь еще не умели строить такие же мощные космические корабли, какими обладали непрошеные гости. Для начала предполагалось стереть в порошок добывающие комплексы пришельцев и установить побольше зенитных ядрометов, чтобы не допустить новой высадки, а потом...
Потом - ""Великие Тюльпаны с нами!"" Впоследствии захватчикам пришлось немало подивиться странному способу самоубийства аборигенов, так как ядрометы Армии Неделимого Венка самым непостижимым образом взрывались один за другим, губя всех и вся. Алый и Черный Тюльпаны совершенно рассвирепели, проводили показательные массовые казни конструкторов и изготовителей ядрометов (которые до самой петли уверяли перепуганных зрителей и палачей в верности и преданности всеобщему делу) и кончили взаимными упреками в измене.А пришельцы вытеснили оставшихся в живых аборигенов в резервации, выкачали из недр все запасы жидкой органики и исчезли в небе под победоносный рев стартовых ускорителей.
ГЛАВА 3. Любовь
- Дрофкочка! Дрофкочка!Гусятяс Козодойн влетел в комнату переполненный окрыляющим восторгом.- Радуйся, Дрофкочка! Я все провез.Дрофка Козодойна неуклюже вспорхнула с мягенького насестика и радостно закудахтала:- Ах, мой цыпленочек! Ах, мой петушок! Ах, неужели это правда? Провез, провез! Ах, какое счастье, какое счастье!- Дрофкочка, Дрофкочка, будет тебе кофточка!Гусятяс подхватил жену под крылышки и словно пушинку завертел по комнате. Годы, годы! Как давно не приходило столь полное счастье...- Ты что, Гуся?! Какая кофточка? - обиженная Дрофка попыталась высвободиться. Нежные перышки на ее темени, уложенные по последней моде, встопорщились от возмущения. Господин Козодойн от души расхохотался и принялся поддразнивать ее:- Да ты просто забыла. Забыла, забыла! Я сочинил этот стишок, когда был едва оперившимся птенцом. Не кофточка тебе будет, а платье. Два, три, десять платьев! Сколько захочешь! Украшения! Порхалки! Загородное гнездышко! Потому что я все провез. Дрофкочка, Дрофкочка, будет тебе кофточка! И еще многое другое.- А ведь и правда забыла,- смутилась госпожа Козодойна, прильнув к груди мужа.- Ты придумал это, когда подарил мне ТУ кофточку, рябенькую...- На первую стипендию купил,- подтвердил Гусятяс.- Так где же контрабанда? - тихо прокудахтала Дрофка.- На складе, моя птичка,- ласково ответил Гусятяс и неожиданно предложил:- Летим смотреть сейчас же, не откладывая!Дрофка с новой силой ощутила крылатую радость мужа в воздухе. По воле Гусятяса их неказистая трехместная порхалка выполняла такие сложные пируэты, словно была спортивной машиной высшего класса, а не семейным экипажем предпринимателя весьма средненького достатка. Дрофка лишь вжималась в плечо Гусятяса, когда он выполнял очередную ""бочку"" или ""песочные часы"" и пищала:- Гуся, Гуся! Прекрати! Что ты творишь?! Ай!Лишь после того как они едва не врезались в землю, проделывая тройную ""мертвую петлю"", господин Козодойн утихомирился. И все же он нет-нет да баловался одной-двумя ""горками"", пока впереди не замаячили длинные складские здания. Выбираясь из порхалки Гусятяс небрежно швырнул на сидение плащ и пушистое кашне. Дрофка, которая продолжала отчитывать его за безумства в воздухе, застыла с разинутым клювиком.- Гуся, как ты обращаешься с вещами?!- Ерунда,- небрежно заметил Гусятяс. Тут сердце госпожи Козодойны впервые екнуло: сколь солидной должна быть контрабанда, если ее такой бережливый муж не боится заплатить прислуге лишнюю монету за дополнительную глажку вещей! Дрофка припорхнула следом за Гусятясом, счастливо бормоча что-то невнятное, а он победоносно шествовал к ближайшему складу. Из дверей небольшой конторки навстречу ему выпорхнул секретарь, испуганно кудахча:- Вот, господин Козодойн, взгляните. Штраф из полиции за нарушение режимов полета над городом.Гусятяс важно уставился на него. Секретарь явно не знал, как поступить. Господин Козодойн обычно вел себя тише вечернего бриза, поэтому квитанция со штрафом была для секретаря подобна яростному порыву муссона с дождем.- Может, взятку под крылышко? - предложил наконец он.- Вдвое дешевле...Гусятяс сделал шаг к секретарю.