Хорошей вахты! - весело говорил Весеньев, сдавая вахту мичману.
Он бегом бросился в кают-компанию. Там вестовой уж приготовил ему стакан горячего чая.
Там же сидел, читая книгу, и друг его, лейтенант Оленич.
Они были друзьями еще с морского корпуса и с тех пор жили душа в душу, братски привязанные друг к другу.
Весеньев был такой веселый, такой жизнерадостный, что Оленич невольно спросил:
- Что с тобой, Боря?.. Отчего ты сияешь?
- А разве я сияю?
- Совсем... Точно собираешься идти на свидание с любимой женщиной, а не ложиться спать! - засмеялся Оленич.
Весеньев покраснел.
Он присел к столу рядом с Оленичем и тихо шепнул ему:
- Ты почти угадал, Володя... Я тебе ничего не говорил раньше, но теперь скажу... Ты ведь мой единственный друг.
И Весеньев рассказал о том, что любит миссис Джильду и собирается жениться.
- Ты с ума сошел! - воскликнул Оленич, когда его друг кончил.
- Отчего с ума сошел?
- Да ведь ты совсем не знаешь этой дамы. Я видел тогда на балу, и...
- И что же?
- И скажу тебе по правде, она мне не понравилась...
- Отчего?
- Трудно сказать... В ней есть что-то скрытное... Точно ей есть что скрывать.
- Ты, Володя, гнусно смотришь на женщин вообще и потому говоришь вздор. Придем в Сан-Франциско, и я тебя познакомлю с Джильдой... Тогда ты увидишь, какая это прелестная женщина.
- Но, во всяком случае, Боря, ты хоть спроси о ней у нашего консула. Он всех знает.
- К чему спрашивать?
- А как же? Быть может, твоя миссис Джильда просто авантюристка...
Весеньев стал белее сорочки и вздрагивающим голосом произнес:
- Оленич! Я люблю тебя, как брата, но если ты когда-нибудь осмелишься сказать о ней подобное слово... мы навеки враги.
Оленич пожал плечами с видом сожаления.
- Прости, Боря... Ведь я твой друг и потому позволил себе сказать...
- Гадость! - прибавил Весеньев. - О, я непременно познакомлю тебя с ней, и ты убедишься, что это за чудное создание.
- И однако муж ее, говорят, шулер...
- Может быть... Но разве она виновата... Может быть, она этого и не знает...
- Мудрено не знать, если весь город знает...
- Ну и пусть знает...
- И живет с ним и пользуется средствами шулера... Боря, голубчик, не торопись, умоляю тебя... Прежде разузнай, расспроси... Ты ведь доверчив, несмотря на свой ум, и наивен, несмотря на то, что считаешь себя знатоком людей... Связать себя на всю жизнь...
Оленич замолчал, взглянув на страдальческое лицо друга. Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.
И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы.
IV
Через день "Чайка", слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-франциский рейд.
Клипер еще накануне подчистился, прибрался и показывался теперь в чужие люди нарядным, изящным щеголем, возбуждавшим завистливое удивление на военных иностранных судах, стоявших на рейде. А их было немало.
И моряки разных национальностей ревниво смотрели, как ловко проходила среди купеческих кораблей "Чайка" и как хорошо она стала на якорь и быстро спустила все свои шлюпки на воду.
А Весеньев уже торопливо одевался в своей каюте в новую летнюю статскую пару и в пробковом "шлеме", обернутом белой кисеей, в светлых перчатках, с тросточкой в руках, имел вполне джентльменский вид.
Он отправился в город с первой же отходившей шлюпкой.
Оленич, бывший на вахте, проводил своего друга взглядом, полным сожаления. Он сегодня же вечером собирался поехать к консулу и разузнать от него об этой миссис Джильде Браун.
Несимпатична была ему эта маленькая брюнетка с грустными глазами... Теперь же, после признания Весеньева, он прямо-таки относился к ней враждебно и готов был поверить всяким дурным о ней слухам.
"И чего нашел он в ней привлекательного?" - задавал вопрос себе Оленич, вспоминая эту брюнетку, какою он ее видел на балу: в желтом газе с красным, сильно декольтированную, с красной гвоздикой в темных, беспорядочно спутанных волосах. Чересчур истомленное лицо, большие глаза, правда, грациозна, но в ее манерах что-то кошачье, что-то лукавое...
"Бедный Борис!"
А "бедный Борис" в это время ступил на набережную, предвкушая радость встречи. Жара была нестерпимая, и он тотчас же нанял коляску и попросил везти себя за город на виллу Браун.
- Знаете?
- Знаю! - ответил кучер-ирландец.
- А чем занимается мистер Браун, вы знаете? - спросил Весеньев.
- Это его дело! - резко отвечал ирландец и прибавил, - а в карты вы все-таки с ним не играйте, сэр!
Не доезжая до виллы, Весеньев просил кучера остановиться.
Отпустив коляску, он пошел пешком, рассчитывая обрадовать Джильду внезапным появлением.
"То-то обрадуется!" - думал он, вспоминая ее последнее, особенно нежное письмо, выученное почти наизусть молодым лейтенантом.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в калитку сада. Масса чудных роз, олеандров, фиалок, гелиотропа и резеды наполняли сад благоуханием.
"Она, конечно, одна, в гамаке, с книгой в руках", - подумал Весеньев и, свернув в узкую каштановую аллейку, направился к высоким секвойям, распространяющим смолистый аромат.
Вдруг раздался мужской голос, грубый и наглый, как показалось Весеньеву, и вслед за тем веселый, громкий и самодовольный смех.
"Это не муж", - пронеслось в голове Весеньева.
И у него екнуло сердце. Все радостное настроение внезапно пропало. В душе сделалось мрачно, и сад показался вдруг мрачным-мрачным... И все вокруг словно потеряло прелесть.
Он хотел уверить себя, что это голос брата или отца... Наконец какой-нибудь хороший знакомый... Но этот голос... этот подлый голос звучал какими-то торжествующими звуками, наполнявшими сердце Весеньева тоской.
"Разве уйти?" - подумал он.
Но сам подвигался вперед, замедляя шаги и чувствуя, как замирает сердце, словно бы его ожидало несчастье.
Он ищет жадными, лихорадочно загоревшимися глазами эти две знакомые секвойи... и они в нескольких шагах.
Между ними протянут гамак, и в нем, вся в белом, словно окутанная пеной, эта маленькая женщина... Белые туфельки видны из-под юбки. Голова лежит на подушке... Глаза полузакрыты... И это матовой белизны лицо кажется еще прелестнее.
А около, почти у самой головы Джильды, на складном стуле сидел плотный коренастый господин лет под сорок, хлыщеватого вида, с лицом, которое показалось Весеньеву до невозможности пошлым и глупым.
А между тем этот пошляк-янки, в каком-то ярко-зеленом пиджаке, взял волосатою грубою рукой маленькую бледную руку Джильды и жадно поцеловал эту руку своими толстыми сочными губами раз, другой, третий...
Скрытый деревьями молодой человек все это видел и чуть не вскрикнул от негодования.
Напрасно он старался побороть жгучую, острую боль ревнивого чувства, охватившего его. Напрасно он хотел изобразить на своем лице презрительное равнодушие.
Он имел самый жалкий, страдальческий и растерянный вид, когда, перейдя дорожку, подошел к гамаку и, почтительно поклонившись, проговорил глухим, точно чужим голосом:
- Здравствуйте, миссис Браун.
Джильда слабо вскрикнула. В ее глазах блеснула радость, и в то же время что-то виноватое промелькнуло в этом взгляде.
- Вот неожиданно. Я очень рада вас видеть!
Она крепко сжимала руку молодого человека, но, несмотря на слова о радости, лицо ее было грустно.
- Мистер Блэк... Мистер Весеньев, русский моряк, - проговорила Джильда.
- Тот самый, что ходил к вам каждый день, миссис Джильда? - с бесцеремонным смехом выпалил янки.
И, смерив молодого человека далеко не дружелюбным взглядом, протянул ему руку.