Но свиданья,
Но осязаемого днесь
Мне не дано, - лишь только знанье
И упованье, что ты есть.
И если я тебя встречаю,
Как между нами повелось,
В тех, может быть, долинах рая,
Где лишь беспамятно я гость,
То просыпаюсь - и тоскую,
И вновь утешен, и вхожу
Не отстраняясь в жизнь мирскую,
Но лишь тебя, как Бога, жду.
25.02.1992
* * *
Луна и ветер - вот и сказка.
Пустыня ночи не пуста,
По ней крадется зевота,
К прохожим подступает с лаской
И тянет сонных к топи вязкой
Под байки баюна-кота.
Кот с зевотой во сне из топят:
Они их сновиденья копят,
А после делят в тишине:
Вон то - тебе, а это - мне.
Потом колоду достают
И дуются на сны в картишки;
Баюн, конечно, первый плут,
А зевота - второй плутишка.
Недолго дружба - вот уж вопли,
Дерутся, кровь из носу, сопли,
Визжат, сошлись на кулаках,
И высоко летят над ночью
Мяуканье и шерсти клочья
И застревают в облаках.
Меж тем в полночных чердаках,
Домком закрывши, домовые,
Ныряют в щели духовые,
Во три погибели ползут,
На теплых кухоньках вылазят
И по кастрюлям безобразят,
Что повкуснее, то крадут,
А после в спальные идут
И женок, спящих на спине,
Легонько тискают. Оне,
Проснувшись, будят мужика,
Что пьяно давит храпака.
Жена его трясет, ругает,
А он в ответ только моргает,
Он пуще прежнего храпит
И дела делать не хотит.
Но слышны скрежеты ночные,
Уж это, верно, водяные
- Водопроводно-трубяные
Застряли где-нибудь в кранах;
А все их понт - ходить в штанах:
Штаны за трубы зацепляют
И вой и грохот вызывают.
Эй, водяной, снимай штаны
Кончай выламывать краны!
Луна и ветер. Ночь все длится,
Кто спит давно, кому не спится.
Уж снова пели петухи.
И в час, как начались стихи,
Пока автобусы тихи,
В окно не гонят вони свинской,
По улице Екатеринской,
Дом не скажу, в квартире два
Всея окрестных ведьм глава,
Капиталина Алексанна
Встает с пролёжана дивана,
Идет на кухню чай варить,
Который высосет пиит,
Которого за то поносит
И в день три раза костерит,
Что редко мусор он выносит,
Что в кои веки моет пол,
Что зря бумагу переводит,
Что только шлюх домой приводит,
А себе бабу не нашел,
Что записался в кришны-вишны
И много спит, но мало ест,
Спектакль, излюбленный окрест,
Который слушает подъезд,
Которому все это слышно.
Но это днем, а ночь покамест,
В губернском городе на Каме
Вовсю летают светляки,
И та, что поднялась с дивана
- Капиталина Алексанна
Газ кормит пламенем с руки.
И змей идет и пламя лижет,
Шипит, когда водой обрызжут
И в дно стучится, - кстати, знай:
Это Горыныч греет чай,
Это в его открытый рот
Давно воткнут газопровод,
Горыныч дух свой испускает,
А люди пользу извлекают.
Меж тем, какой-то водяной
Забрался в чайник с головой;
Ему смешно, ему тепло,
Но вот, как в пекле, припекло,
И ну метаться, ну греметь,
Стонать и в дырочку свистеть!
А так и надо глупый бес:
Зачем ты в чайник наш залез?
Но к делу - уж пора чифир
Варить чернее черных дыр.
И то - вот кружка, вот трава,
Какой вся Индия жива,
Вот кипяток бурлящий льют
И - пауза на пять минут.
Есть - иностранки родовитой
Чужих кровей, чужих краев
Цветок восходит духовитый
И славит царствие свое.
Он ароматы расточает,
Он многих, многих приучает
В своих владениях не спать
И много власти получает,
И посылает выкупать
Себя втридорога. "Желать и пить меня!" - его закон:
Не так уж безобиден он.
Но что тем часом наш пиит
Заглянем - неужели спит?
Вот чей-то голос... томный взгляд...
Смех раздается... так не спят!
Ба, это ведьмочки гостят!
Вон та, что к левому колену
Приткнула задик - это Лена,
А на колено на друго
Уселась толстая Марго.
Теребят волосы, хохочут:
Поближе придвигают грудь
Такую, что её куснуть
Беззубый только не захочет,
А наш герой хотя и глуп,
Но кой-какой имеет зуб.
Тут мамка с чаем: Ах вы, бляди!
Ужо я по голяшкам вас!
Таки пробрались на ночь глядя!
А девки - что ж, не первый раз,
Скорее помело седлают
И с визгом в форточку сигают.
К сему простое назиданье:
Где девки - нет стихописанья.
Луна и ветер - вот и сказка.
Пустыня ночи не пуста.
Сама рождает темнота
И сновиденья, и опаски,
И байки баюна-кота.
А Ветер Ветрович все дует,
Как будто выступил в поход,
Как будто кто его колдует
Или он с крышами враждует,
Или корабль какой несет.
И ночь покорна его власти,
Полощет, парусно-туга,
Звенит железо, стонут снасти...
И закогтив, добычу ясти
С луны принюхалась Яга.
Но фиг тебе и два фига!
2.06.1994
* * *
Мы всходили по серебристому небу.
Стоял каменный воздух.
Земля скрылась из виду
ни внизу и нигде.
Три вопроса я задал:
Чем держаться на этой отвесной стене?
Кто нас встретит у ночи, у тетушки черной?
И последний: зачем я тоскую?
- Перестань делать глупости, перед сном
берегись обжираться и не строй из себя, - отвечал добрый дядюшка солнце.
Он упал на песок у правдивого моря, волны тело несут.
Он упал, он разбился.
Завтра новое солнце.
И чифир варит чернокожая тетушка ночь, ходит с ложкой по кухне, трясет толстой грудью.
Там, в котле на огне две глазницы пустых, два зрачка или две черных дырочки, - назови их, как хочешь, отведай.
8.05.94
* * *
О нем вздыхала музыка,
А он - нашел, о чем,
Скатиться в море синее
Лазоревым ручьем.
Скатиться в сине море,
В русалочью купель,
И им, словно пастушкам,
Наигрывать в свирель.
О пасторальность моря!
Кипени белизна!
Рос терпких Диониса
Ковш полный допьяна!
Не пастырь и не пастор
Всего лишь пастушок,
Ток воздуха в свирели,
А в сердце браги ток,
А волны - как барашки,
А пена - дунь едва
Такой девахой станет,
Что кругом голова.
Какие, к черту, ангелы!
В рай к серафимам - шиш!
Льет музыка, под музыку
Пей музыку - пляши!
Бессмертный, бездыханный,
Без слуха, без ноги,
Пить-есть-ходить не можешь,
Пляши только моги.
Моги - затем, что море,
Что пены белизна,
Что рос у Диониса
Ковш полон допьяна,
А волны - как барашки,
И пляшут под свирель
Русалочки-пастушки,
И пена их купель.
И все это - не ангел,
Не пастырь - пастушок,
Сок воздуха в свирели,
А в сердце браги ток,
Наигрывает море
В веселыя сердцах
Пьянущий, краснощекий,
Мудрейший Ванька Бах.
1979
* * *
УДИВИТЕЛЬНО
Что со мной происходит?
Утром снились теплые горы и странное небо.
Когда встал, что-то было в ладони: два камня - прозрачный
и черный с полоской.
Да - наверно, оттуда.
*
Очень яркие краски, а дождь.
Но без солнца даже серый асфальт, а тем более - белое, синее, красное будто светятся сами, будто глаз окунули в вино - это - мягкая, точная радость.
*
Первый раз откликалось мне небо.
Нашлось слово на ветер
и воздух, обычно невидимый,
и ласточек этих.
Стоит только забыться - я там,
выше крыш, потерялся и не знаю позвать себя вниз.
Но меня кто-то знает.
*
Кто-то помнит меня.
Может, раньше встречались
или видел во сне,
или как-то иначе.
*
Вот и смерть - обошла все кругом и вернулась:
- Не умею найти его.
*
Даже здесь меня нет: среди знающих книг, здесь, в хохочущих залах, рука об руку с женщиной, здесь
- а я их любил - на вокзалах толкучих и в гомоне рынка: нет, не я
в том прекрасном и важном.
*
Вот и стран,
вот и танцев так много на улице стало!
Словно книга открылась - понимаю не все, но читаю - и все дает знак о себе и не только, и лицо у них есть, и позвать меня знают.
*
Что со мной?
Может, умер?
Во что превратился?
*
На траву посмотрел - даже вздрогнул: показалось, о чем-то спросил и услышал ответ.
Вновь разжал ладонь - роза в ладони.
Опять получилось.
*
А веч