Очень может
быть, что она прежде всего освидетельствовала букет, чтобыузнать,нетли
там какого-нибудь billetdoux{Любовнаязаписка(франц.).},спрятанного
среди цветов; по письма не было.
- А что, Седли, у васвБогли-Уолахеумеютразговариватьнаязыке
цветов? - спросил, смеясь, Осборн,
- Чепуха, вздор! - отвечал этот нежный воздыхатель. -Купилбукетыу
Натана. Очень рад, если они вам нравятся. Ах да, Эмилия! Я заодно купилеще
ананас и отдал Самбо. Вели подать к завтраку.Оченьвкуснаиосвежаетв
такую жаркую погоду.
Ребекка заявила, что никогда непробовалаананасовипростожаждет
узнать их вкус.
Так завязалась беседа. Не знаю, под какимпредлогомОсборнвышелиз
комнатыипочемуЭмилиявскоретожеудалилась,-вероятно,чтобы
присмотреть, как будут нарезать ананас. ДжозосталсянаединесРебеккой,
которая опять принялась за свое рукоделие; зеленый шелкиблестящиеспицы
быстро замелькали в ее белых тонких пальчиках.
- Какую изумительную, и-зу-у-мительнуюпесенкувыспелинамвчера,
дорогая мисс Шарп, - сказал коллектор. - Ячутьнепрослезился,даювам
честное слово!
- Это потому, что у вас доброе сердце,мистерДжозеф.Всесемейство
Седли отличается этим.
- Я не спал из-за вашего пения всю ночь, а сегодня утром еще впостели
все пробовал припомнить мотив. Даю вамчестноеслово!Голлоп,мойврач,
приехал ко мне в одиннадцать (ведь я жалкий инвалид, как вам известно, и мне
приходится видеть Голлопа ежедневно), а я, ей-богу,сижуираспеваю,как
чижик!
- Ах вы, проказник! Ну, дайте же мне послушать, как вы поете!
- Я? Нет, спойте вы, мисс Шарп. Дорогая мисс Шарп, спойте, пожалуйста!
- В другой раз, мистер Седли, - ответилаРебеккасовздохом.-Мне
сегодня не поется; да к тому же надо кончить кошелек. Не поможете ли вы мне,
мистер Седли? - И мистер Джозеф Седли,чиновникОст-Индскойкомпании,не
успелдажеспросить,чемонможетпомочь,какужеоказалсясидящим
tete-a-tete {С глазу на глаз (франц.).} с молодой девицей, на которую бросал
убийственные взгляды. Руки его были протянуты к ней, словно бы с мольбою,а
на пальцах был надет моток шелка, который Ребекка принялась разматывать.
В этой романтической позе Осборн и Эмилия засталиинтереснуюпарочку,
вернувшись в гостиную с известием, что завтрак подан. Шелк былуженамотан
на картон, но мистер Джоз еще не произнес ни слова.
- Я уверена, милочка, вечером он объяснится, - сказалаЭмилия,сжимая
подруге руку.
А Седли, посовещавшись с самим собою, мысленно произнес:
- Черт возьми, в Воксхолле я сделаю ей предложение!
ГЛАВА V
Наш Доббин
Драка Кафа сДоббиноминеожиданныйисходэтогопоединканадолго
останутся в памяти каждого, ктовоспитывалсявзнаменитойшколедоктора
Порки.
Последний из упомянутых юношей (к нему иначе инеобращались,как:
"Эйты,Доббин!",или:"Нуты,Доббин!",прибавляявсякиепрозвища,
свидетельствовавшиеомальчишескомпрезрении)былсамымтихим,самым
неуклюжим и, но видимости, самым тупым среди юных джентльменов,обучавшихся
у доктора Порки. Отец его был бакалейщиком в Лондоне. Носились слухи,будто
мальчика приняли взаведениедоктораПоркинатакназываемых"началах
взаимности", - иными словами, расходы по содержанию иобучениюмалолетнего
Уильяма возмещались его отцом не деньгами, а натурой. Так он и обретался там
- можно сказать, на самом дне школьного общества, - чувствуя себяпоследним
из последних в грубых своихплисовыхштанахикуртке,котораячутьне
расползаласьпошвамнаегоширококостномтеле,являясобойнечто
равнозначноестольким-тофунтамчаю,свечей,сахара,мыла,чернослива
(который лишь в весьма умеренной пропорции шел на пудинги длявоспитанников
заведения) и разной другой бакалеи. Роковым для юного Доббинаоказалсятот
день, когда один из самых младших школьников, бежавших потихоньку в городв
недозволенную экспедицию за миндалем в сахаре и копченой колбасой, обнаружил
фургонснадписью:"ДоббиниРадж,торговлябакалейнымитоварамии
растительнымимаслами,Темз-стрит,Лондон",скотороговыгружалиу
директорского подъезда разные товары, составлявшие специальность этой фирмы.
После этого юный Доббин уже не знал покоя. На негопостоянносыпались
ужаснейшие,беспощадныенасмешки."Эй,Доббин!-кричалкакой-нибудь
озорник.-Приятныеизвестиявгазетах!Ценынасахарподнимаются,
милейший!" Другой предлагал решить задачу: "Если фунт сальныхсвечейстоит
семь с половиной пенсов, то сколько должен стоить Доббин?"Такиезамечания
сопровождались дружным ревом юных сорванцов, надзирателей и вообще всех, кто
искренне думал, что розничнаяторговля-постыдноеипозорноезанятие,
заслуживающее презрения и насмешек со стороны порядочного джентльмена.
"Твой папенька, Осборн, ведь тожекупец!"-заметилкак-тоДоббин,
оставшись с глазу на глаз с тем именно мальчуганом, который и навлек на него
всю эту бурю. Но тот отвечал надменно: "Мой папенька джентльмениездитв
собственной карете!" После чего мистер Уильям Доббин забился в самый дальний
сарай на школьном дворе, где и провел половину праздничного днявглубокой
тоске и унынии. Кто из нас не помниттакихчасовгорькой-горькойдетской
печали?Ктотакчувствуетнесправедливость,ктовесьсжимаетсяот
пренебрежения, кто с такой болезненной остротой воспринимает всякую обидуи
с такой пылкой признательностьюотвечаетналаску,какневеликодушный
мальчик? И сколько таких благородных душ вы коверкаете, уродуете,обрекаете
на муки из-за слабых успехов в арифметике или убогой латыни?
Так и Уильям Доббин из-за неспособностикусвоениюначалназванного
языка, изложенных в замечательном "Итонском учебнике латинскойграмматики",
был обречен прозябать среди самых худших учеников доктора Порки ипостоянно
подвергался глумлениям со стороны одетых в переднички румяных малышей, когда
шел рядом с ними втесныхплисовыхштанах,сопущеннымдолузастывшим
взглядом, с истрепанным букварем в руке, чувствуя себясрединихкаким-то
великаном.