Полнота оргии возможна только при полной свободе. Вы должны иметь в виду, что в гашише, как в увеличительном зеркале, принимает чудовищные размеры не только сам находящийся в его власти, но и все окружающее его – обстоятельства и среда; у вас не должно быть ни обязанностей, требующих срочного и точного исполнения, ни семейных забот, ни любовных терзаний. Не нужно забывать этого. Заботы, беспокойство, воспоминание об обязанностях, угнетающих ваши волю и внимание, будут звучать среди ваших приключений точно погребальный звон и отравлять вам ваше удовольствие. Беспокойство превратится в жуткий страх, печаль – в муку. Если все эти предварительные требования соблюдены, если стоит хорошая погода, если вы находитесь в благоприятных условиях, например среди живописной природы или в поэтически обставленном помещении, если притом вы имеете возможность слушать музыку, то у вас есть все, чего можно пожелать.
В опьянении гашишем наблюдаются обыкновенно три легко различимые фазы, и первые симптомы первой фазы представляют у новичков необыкновенно любопытное зрелище. Вам приходилось, вероятно, слышать рассказы о чудесном действии гашиша: ваше воображение заранее создало представление о каком-то идеальном состоянии опьянения: вы с нетерпением ждете, будет ли соответствовать действительность вашим ожиданиям. Этого достаточно, чтобы с самого начала уже вызвать у вас беспокойство, весьма благоприятное для подчинения всепокоряющему яду. Большинство новичков в первой фазе этого посвящения жалуется на медленность действия гашиша; они ждут его с ребяческим нетерпением, и когда ожидаемые явления не наступают, они начинают издеваться и изливать свое неверие, очень забавное для ветеранов, которым хорошо знакомы все фазы действия гашиша.
Первые признаки, подобно симптомам давно ожидаемой грозы, появляются и разрастаются на фоне этого самого неверия. Ваше насмешливое недоверие превращается в веселость, бессмысленную и неудержимую. Эти приступы беспричинной веселости, которых вы почти стыдитесь, упорно повторяются, сменяясь приступами оцепенения, во время которых вы тщетно пытаетесь сосредоточиться. Самые простые слова, самые обыденные представления принимают какую-то новую и крайне странную окраску; вас поражает даже, что вы не замечали этого раньше и находили их такими простыми. В вашем мозгу непрерывно создаются самые непредвиденные ассоциации и сопоставления, бесконечная игра слов, полные комизма сцены. Демон окончательно овладел вами; бесполезно бороться против этой веселости, мучительной, как щекотка. Время от времени вы смеетесь над собою, над собственной глупостью и безумием, и ваши сотоварищи, если они у вас есть, также будут смеяться над вашим состояньем и над своим собственным; но так как они смеются добродушно, то вы не сердитесь на них. Эта странная веселость – то затухающая, то вновь вспыхивающая, эта радость, смешанная с болью, эта неуверенность, нерешительность длятся обыкновенно недолго.
Вскоре связь между мыслями становится так слаба, общая нить, руководящая вашими восприятиями, так трудно уловима, что разве только ваши сотоварищи в состоянии понимать вас. Но и это нет никакой возможности проверить: быть может, им только кажется, что они понимают вас, и заблуждение это обоюдное. Все эти безумства, эти взрывы хохота, производят на зрителя, не охваченного опьянением, впечатление настоящего сумасшествия или какой-то дикой забавы маньяков, Точно так же благоразумие трезвого свидетеля, правильное течение его мысли забавляют и развлекают вас, как проявления особенной формы безумия. Вы поменялись ролями. Его хладнокровие толкает вас к самой резкой иронии.
Не правда ли, что положение человека, охваченного безумной веселостью, непонятной для того, кто не находится в таком же состоянии, глубоко комично? Безумный начинает смотреть с жалостью на разумного, и с этого момента идея собственного превосходства появляется на горизонте его интеллекта. Идея эта будет развиваться, расширяться и взорвется, как метеор.
Я был свидетелем подобной сцены, в которой действующие лица зашли довольно далеко; но смешная сторона ее была понята только тем, кто был знаком, хотя бы по наблюдениям над другими, с действием гашиша и с той огромной разницей душевного диапазона, которую он создает между двумя людьми, приблизительно равными в нормальном состоянии. Известный музыкант, совершенно незнакомый со свойствами гашиша, попадает в общество, где несколько человек уже приняли наркотик. Ему стараются объяснить чудесное действие этого вещества. В ответ на эти удивительные рассказы он томно и любезно улыбается, как человек, желающий немного порисоваться. Но чувства их обострены действием яда; они насквозь видят его внутреннюю усмешку и отвечают ему оскорбительным смехом. Эти взрывы радости, эта игра слов, эти искаженные лица, вся эта нездоровая атмосфера раздражают его, заставляют его заявить им, что все это – довольно плохие шутки, вероятно, утомительные для самих шутников. Точно блеск молнии, все лица озаряет взрыв хохота. Веселье удвоилось. «Эта шутка, быть может, доставляет удовольствие вам, – говорит он, – но мне – нисколько»… – «Вполне достаточно, чтобы она доставляла удовольствие нам», – отвечает кто-то с присущим больному эгоизмом. Не зная, имеет ли он дело с настоящими сумасшедшими или с симулирующими сумасшествие, наш герой полагает, что благоразумнее всего удалиться; но кто-то запирает дверь и прячет ключ. Другой, опустившись перед ним на колени, просит у него прощения от имени всего общества и дерзко, хотя и со слезами на глазах, заявляет ему, что все они, глубоко скорбя о его духовной ограниченности, тем не менее относятся к нему с искренней симпатией. Он покоряется и остается; он уступает даже настойчивым просьбам – усладить их своей игрой, Но звуки скрипки, разливаясь по зале, точно разносят новую заразу и охватывают (слово недостаточно сильно) одного за другим больных. Раздаются хриплые вздохи, громкие рыдания, слезы текут ручьями. Изумленный скрипач останавливается и, подойдя к тому, чей восторг был наиболее шумен, спрашивает, что с ним и чем можно помочь ему? Один из присутствующих, хорошо знакомый с этими явлениями, предлагает лимонад и фрукты. Но больной, охваченный экстазом, смотрит на обоих с невыразимым презрением. Лечить человека, который болен от избытка жизни, от безмерного счастья!
Как видно из этого эпизода, какое-то удивительное благодушие окрашивает собою все другие чувства, вызываемые гашишем, – благодушие мягкое, ленивое, немое, обусловленное расслаблением всей нервной системы. В подкрепление этого наблюдения я приведу рассказ моего знакомого, испытавшего это состояние опьянения.
Рассказчик сохранил необыкновенно отчетливое воспоминание о всех своих ощущениях, и мне стало совершенно ясно, к какому нелепому и почти безвыходному положению привело его это несоответствие между собственным настроением и окружающей средой. Не помню в точности, был это первый или второй опыт этого человека в употреблении гашиша. Принял ли он слишком большую дозу, или наркотик, без всякой видимой причины (что случается довольно часто), произвел слишком сильное действие? Он рассказывал мне, что на фоне его блаженства, высшей радости от чувства полноты жизни и сознания своей гениальности, появилось вдруг ужасное предчувствие.