Впрочем, разведчиков в зале оказалось только трое: остальные, как мне объяснили, находятся далеко от Города. Завершив круг знакомств, я поговорил с представителями других верховных гильдий — в зале был по крайней мере один делегат от каждой из них. У меня постепенно складывалось впечатление, что работа за пределами Города отнимает у гильдиеров максимум времени и сил: то один, то другой из собеседников сетовал, что на церемонии нет большинства из его товарищей по гильдии, поскольку они, увы, заняты вдали от Города и не смогли приехать.
Во время этих разговоров меня поразила неожиданная мысль. Не то чтобы она не посещала меня и раньше, но в сознании как‑то не запечатлевалась. Мой отец и его коллеги‑разведчики выглядели значительно старше остальных гильдиеров. Клаузевиц отличался крепким сложением и в своем плаще смотрелся очень внушительно, но поредевшие волосы и морщины выдавали преклонный возраст — по самой скромной оценке, ему было не меньше двух с половиной тысяч миль. Да и мой отец сегодня, когда я увидел его в обществе ровесников, показался мне совершенным стариком. Человеком того же поколения, что и Клаузевиц, хотя логика не допускала этого. Ведь в таком случае ему, когда я родился, должно было исполниться примерно тысяча восемьсот пятьдесят миль, — а я уже усвоил, что по обычаям Города детей надлежит заводить не откладывая, сразу по достижении возраста зрелости.
Представители других гильдий выглядели много моложе. Некоторые были, по‑видимому, лишь на десять‑пятнадцать миль старше меня, и это, признаться, меня обнадежило: теперь, когда я вступил в мир взрослых, я хотел разделаться с ученичеством при первой же удобной возможности. Подразумевалось, что продолжительность ученичества твердо не установлена, и если Брух сказал правду и положение человека в Городе действительно зависит от его дарований, то стоит проявить рвение — и я стану полноправным гильдиером за недолгий срок.
Однако среди присутствующих не было человека, которого я хотел бы увидеть больше всего. Джейза в зале не оказалось.
Разговорившись с одним из гильдиеров‑движенцев, я рискнул спросить про него.
— Джелмен Джейз? — переспросил гильдиер. — Думаю, что его нет в Городе.
— Неужели он не мог вернуться ради меня! — воскликнул я. — В яслях мы жили в одной каюте…
— Джейза не будет на протяжении многих миль.
— Где же он?…
Гильдиер лишь улыбнулся в ответ, и это меня порядком разозлило: теперь‑то, когда я принес клятву, они, кажется, могли бы мне сказать!…
Однако чуть позже я заметил, что в зале вообще не было учеников, кроме меня. Выходит, их всех нет в Городе? Если так, то и я, вероятно, скоро смогу покинуть его пределы…
Поговорив с гильдиерами еще две‑три минуты, Клаузевиц призвал к общему вниманию.
— Предлагаю вернуть администраторов, — объявил он. — Возражений нет?
Гильдиеры откликнулись на предложение одобрительным гулом.
— А если так, — продолжал Клаузевиц, то разрешите напомнить вновь принятому ученику, что это первый из множества будущих случаев, когда он связан условиями принесенной клятвы…
Клаузевиц спустился с помоста, и двое или трое из гильдиеров распахнули двери. Администраторы начали не спеша возвращаться в зал. Атмосфера существенно потеплела. Как только зал наполнился, я вновь услышал смех и тут же заметил, что поодаль накрывают на стол. Никто из администраторов, видимо, и не думал роптать по поводу того, что их безоговорочно выдворили с церемонии. По‑видимому, их выдворяли достаточно часто и сами они считали это в порядке вещей, но я поневоле задумался: догадываются ли они о происшедшем в зале и в какой мере? Когда что‑то во всеуслышание объявляют доступным немногим избранным, остальных тем самым толкают на всяческие догадки. И никакие установления не могут быть столь незыблемыми, чтобы простое удаление непосвященных из зала удержало их в неведении о том, что произошло.
И никакие установления не могут быть столь незыблемыми, чтобы простое удаление непосвященных из зала удержало их в неведении о том, что произошло. Насколько я мог судить, часовых у дверей не ставили — и если кто‑нибудь дерзнул бы подслушивать в момент, когда я произносил клятву, что могло бы ему помешать?…
К счастью, времени на размышления у меня уже почти не было: оживление в зале нарастало с каждой минутой. Люди собирались группами и дружески беседовали, и шум все густел по мере того, как длинный стол заполнялся тарелками с едой и множеством разнообразных напитков. Отец водил меня от одной группы к другой, и я перезнакомился с такой бездной народу, что окончательно потерял способность воспринимать новые титулы и имена.
— А что, родителям Виктории меня разве не представят? — поинтересовался я, увидев мостостроителя Леру, который отошел в сторону с женщиной‑администратором, наверное, своей женой.
— Нет, нет… это позже.
Отец повел меня дальше, и я опять жал руки новым и новым знакомым.
Но где же Виктория? Теперь, когда с церемонией приобщения к гильдии покончено, пора бы и объявить о нашей помолвке. Да и я, пожалуй, был не прочь повидать невесту. Отчасти из любопытства, а более всего потому, что появился бы хоть кто‑то, кого я знал и раньше. Я чувствовал себя подавленным: все вокруг превосходили меня и возрастом и опытом, а с Викторией мы все же были ровесники. Она тоже едва вышла из яслей, знала тех же людей, что и я, прожила на свете столько же, сколько и я. И в этом зале, полном гильдиеров, она стала бы для меня приятным напоминанием о том, что навсегда позади. Я сделал сегодня такой гигантский шаг к зрелости, что для одного дня его, мне казалось, вполне достаточно.
А время шло. Я не ел с тех самых пор, как Брух разбудил меня, и при виде пищи понял, что чертовски голоден. Но и эта куда более соблазнительная часть программы не сумела приковать мое внимание. На меня свалилось слишком много впечатлений сразу. Еще полчаса, не меньше, я тупо следовал за отцом, разговаривал без особой охоты со всяким, к кому меня подводили, но чего я на самом деле жаждал — так это хоть минутку побыть наедине с собой и попытаться как‑то осмыслить все пережитое.
Но наконец отец оставил меня с группой администраторов службы синтеза (эта служба, как выяснилось, отвечает за производство всевозможной синтетической пищи и органических материалов, необходимых Городу) и направился туда, где находился Леру. Я заметил, как они перебросились двумя‑тремя фразами и Леру кивнул.
Спустя мгновение отец вернулся и отозвал меня.
— Подожди здесь, Гельвард, — распорядился он. — Я намерен объявить о твоей помолвке. Когда введут Викторию, подойдешь ко мне снова.
Отец быстро подошел к Клаузевицу и что‑то сказал ему. Навигатор вновь уселся в кресло на помосте.
— Гильдиеры и администраторы! — возвестил Клаузевиц, перекрывая гул голосов. — У нас сегодня есть еще один повод для торжества. Предстоит помолвка нового ученика с дочерью мостостроителя Леру. Разведчик будущего Манн, не угодно ли вам взять слово?
Отец прошел вперед и остановился перед помостом. Торопясь и сбиваясь, он произнес посвященную мне короткую речь. Словно не хватало всего того, что уже случилось сегодня, — эта речь еще более усугубила мое замешательство. Мы с отцом никогда не чувствовали себя свободно друг с другом и никогда не были так близки, как следовало из его слов. Мне хотелось как‑то сдержать его, хотелось выйти из зала, пока он не кончит превозносить меня, но я понимал, что по‑прежнему нахожусь в центре внимания. Неужели гильдиеры не отдавали себе отчета в том, что гасят во мне восторженность и ощущение торжества?
К большой моей радости, отец, кое‑как закончив речь, задержался возле помоста. На другом конце зала Леру объявил, что хотел бы представить присутствующим свою дочь.