Эмиль вилкою изобразил в воздухе корону над головой Рафаэля. Нотариус задумался на минуту, а затем снова начал пить, сделав выразительный жест, которым он, казалось, признавал, что не в его власти причислить к своей клиентуре Валенсию, Балансу, Константинополь, Махмуда, императора Валента и род Валантинуа.
- В разрушении муравейников, именуемых Вавилоном, Тиром, Карфагеном или Венецией, раздавленных ногою прохожего великана, не следует ли видеть предостережение, сделанное человечеству некоей насмешливой силой? - сказал Клод Виньон, этот раб, купленный для того, чтобы изображать собою Боссюэ <см. Комментарии в конце текста>, по десять су за строчку.
- Моисей, Сулла, Людовик Четырнадцатый, Ришелье, Робеспьер и Наполеон, быть может, все они - один и тот же человек, вновь и вновь появляющийся среди различных цивилизаций, как комета на небе, - отозвался некий балланшист <см. Комментарии в конце текста>.
- К чему испытывать провидение? - заметил поставщик баллад Каналис.
- Ну уж, провидение! - прервав его, воскликнул знаток. - Нет ничего на свете более растяжимого.
- Но Людовик Четырнадцатый погубил больше народу при рытье водопроводов для госпожи де Ментенон, чем Конвент ради справедливого распределения податей, ради установления единства законов, ради национализации и равного дележа наследства, - разглагольствовал Массоль, молодой человек, ставший республиканцем только потому, что перед его фамилией недоставало односложной частицы.
- Кровь для вас дешевле вина, - возразил ему Моро, крупный помещик с берегов Уазы. - Ну, а на этот-то раз вы оставите людям головы на плечах?
- Зачем? Разве основы социального порядка не стоят нескольких жертв?
- Бисиу! Ты слышишь? Сей господин республиканец полагает, что голова вот того помещика сойдет за жертву! - сказал молодой человек своему соседу.
- Люди и события - ничто, - невзирая на икоту, продолжал развивать свою теорию республиканец, - только в политике и в философии есть идеи и принципы.
- Какой ужас! И вам не жалко будет убивать ваших друзей ради одного какого-то "де"?..
- Э, человек, способный на угрызения совести, и есть настоящий преступник, ибо у него есть некоторое представление о добродетели, тогда как Петр Великий или герцог Альба - это системы, а корсар Монбар - это организация.
- А не может ли общество обойтись без ваших "систем" и ваших "организаций"? - спросил Каналис.
- О, разумеется! - воскликнул республиканец.
- Меня тошнит от вашей дурацкой Республики! Нельзя спокойно разрезать каплуна, чтобы не найти в нем аграрного закона.
- Убеждения у тебя превосходные, милый мой Брут, набитый трюфелями! Но ты напоминаешь моего лакея: этот дурак так жестоко одержим манией опрятности, что, позволь я ему чистить мое платье на свой лад, мне пришлось бы ходить голышом.
- Все вы скоты! Вам угодно чистить нацию зубочисткой, - заметил преданный Республике господин. - По-вашему, правосудие опаснее воров.
- Хе, хе! - отозвался адвокат Дерош.
- Как они скучны со своей политикой! - сказал нотариус Кардо. - Закройте дверь. Нет того знания и такой добродетели, которые стоили бы хоть одной капли крови. Попробуй мы всерьез подсчитать ресурсы истины - и она, пожалуй, окажется банкротом.
- Конечно, худой мир лучше доброй ссоры и обходится куда дешевле.
Поэтому все речи, произнесенные с трибуны за сорок лет, я отдал бы за одну форель, за сказку Перро или за набросок Шарле.
- Вы совершенно правы!.. Передайте-ка мне спаржу... Ибо в конце концов свобода рождает анархию, анархия приводит к деспотизму, а деспотизм возвращает к свободе. Миллионы существ погибли, так и не добившись торжества ни одной из этих систем. Разве это не порочный круг, в котором вечно будет вращаться нравственный мир? Когда человек думает, что он что-либо усовершенствовал, на самом деле он сделал только перестановку.
- Ого! - вскричал водевилист Кюрси. - В таком случае, господа, я поднимаю бокал за Карла Десятого, отца свободы!
- А разве неверно? - сказал Эмиль. - Когда в законах - деспотизм, в нравах - свобода, и наоборот.
- Итак, выпьем за глупость власти, которая дает нам столько власти над глупцами! - предложил банкир.
- Э, милый мой. Наполеон по крайней мере оставил нам славу! - вскричал морской офицер, никогда не плававший дальше Бреста.
- Ах, слава - товар невыгодный. Стоит дорого, сохраняется плохо. Не проявляется ли в ней эгоизм великих людей, так же как в счастье - эгоизм глупцов?
- Должно быть, вы очень счастливы...
- Кто первый огородил свои владения, тот, вероятно, был слабым человеком, ибо от общества прибыль только людям хилым. Дикарь и мыслитель, находящиеся на разных концах духовного мира, равно страшатся собственности.
- Мило! - вскричал Кардо. - Не будь собственности, как могли бы мы составлять нотариальные акты!
- Вот горошек, божественно вкусный!
- А на следующий день священника нашли мертвым...
- Кто говорит о смерти?.. Не шутите с нею! У меня дядюшка...
- И конечно, вы примирились с неизбежностью его кончины.
- Разумеется...
- Слушайте, господа!.. СПОСОБ УБИТЬ СВОЕГО дядюшку. тсс! (Слушайте, слушайте! ) Возьмите сначала дядюшку, толстого и жирного, по крайней мере семидесятилетнего, - это лучший сорт дядюшек. (Всеобщее оживление. ) Накормите его под каким-нибудь предлогом паштетом из гусиной печенки...
- Ну, у меня дядя длинный, сухопарый, скупой и воздержный.
- О, такие дядюшки - чудовища, злоупотребляющие долголетием!
- И вот, - продолжал господин, выступивший с речью о дядюшке, - в то время как он будет предаваться пищеварению, объявите ему о несостоятельности его банкира.
- А если выдержит?
- Дайте ему хорошенькую девочку!
- А если он?.. - сказал другой, делая отрицательный знак.
- Тогда это не дядюшка... Дядюшка - это по существу своему живчик.
- В голосе Малибран пропали две ноты.
- Нет!
- Да!
- Aral Ага! Да и нет - не к этому ли сводятся все рассуждения на религиозные, политические и литературные темы? Человек - шут, танцующий над пропастью!
- Послушать вас, я - дурак?
- Напротив, это потому, что вы меня не слушаете.
- Образование - вздор! Господин Гейнфеттермах насчитывает свыше миллиарда отпечатанных томов, а за всю жизнь нельзя прочесть больше ста пятидесяти тысяч. Так вот, объясните мне, что значит слово "образование".
Для одних образование состоит в том, чтобы знать, как звали лошадь Александра Македонского или что дога господина Дезаккор звали Беросилло, и не иметь понятия о тех, кто впервые придумал сплавлять лес или же изобрел фарфор.