Десятьюминутамипозже,когдапришелдокторБоден,Элен,сделав
невероятное усилие, поднялась на ноги и, опираясь нанегоинагосподина
Рамбо, вернулась к себе домой. Жанна, содрогаясьотрыданий,шлазанею
следом.
- Я буду ждать вас, - сказал доктор Деберль своему коллеге. - Вернитесь
успокоить нас.
В саду завязался оживленный разговор.
- Что за странные причуды у женщин! - восклицал Maлиньон. - И чегоэта
дама вздумала прыгать?
Полина, раздосадованная тем, что это происшествие лишило ееобещанного
удовольствия, сказала, что очень неосторожнокачатьсятаксильно.Доктор
Деберль молчал, он казался озабоченным.
- Ничего серьезного, - объявил, вернувшись,докторБоден.-Простой
вывих... Но ей придется провести по меньшей мере две недели на кушетке.
Тогда господин Деберль дружески похлопал по плечу Малиньона. Решительно
было слишком свежо, - его жене следовало вернуться домой. И, взяв Люсьена на
руки, он сам унес его, осыпая поцелуями.
V
Обаокнакомнатыбылираскрытынастежь.Вглубинепропасти,
разверзавшейся уподножиядома,-онстоялнасамомкраюобрыва,-
расстилаласьнеобозримаяравнинаПарижа.Пробилодесятьчасов.Ясное
февральское утро дышало нежностью и благоуханием весны.
Вытянувшись на кушетке, - колено у нее все еще было забинтовано, - Элен
читала у окна книгу. Хотя она уже не ощущала боли, но все еще была прикована
к своему ложу. Не будучи в состоянии работать даже над своим обычным шитьем,
не зная, за что приняться, она как-то раскрыла лежавшуюнастоликекнигу,
хотя обычно ничего не читала. Это была та самая книга, которою она заслоняла
по вечерам свет ночника, - единственная извлеченная ею заполторагодаиз
маленького книжного шкапа, где стояли строго нравственные книги, подобранные
для нее господином Рамбо. Обычно Элен находилароманылживымиипустыми.
Этот роман, "Айвенго" Вальтер-Скотта, сначала показалсяейоченьскучным.
Потом ею овладело странное любопытство. Она уже прочла его почтидоконца.
Порою, растроганная, Элен усталым движением надолго роняла книгу наколени,
устремив взор к далекому горизонту.
В то утро Париж пробуждался улыбчиво-лениво. Туман,стелившийсявдоль
Сены, разлилсяпообоимееберегам.Тобылалегкаябеловатаядымка,
освещенная лучами постепенно выраставшего солнца. Города не быловиднопод
этим зыбким тусклым покрывалом, легким,какмуслин.Вовпадинахоблако,
сгущаясь и темнея, отливало синевой, вдругихместахоно,напротяжении
широких пространств, редело, утончалось, превращаясь в мельчайшую золотистую
пыль, в которой проступалиуглубленияулиц;вышетуманпрорезалисерые
очертания куполовишпилей,ещеокутанныеразорваннымиклочьямипара.
Временами от сплошной массы туманатяжелымвзмахомкрылаогромнойптицы
отделялись полосы желтого дыма, таявшие затемввоздухе,-казалось,он
втягивал их в себя.
Временами от сплошной массы туманатяжелымвзмахомкрылаогромнойптицы
отделялись полосы желтого дыма, таявшие затемввоздухе,-казалось,он
втягивал их в себя.
И над этой безбрежностью, над этим облаком,спустившимсянаПарижи
уснувшимнадним,высокимсводомраскинулосьпрозрачно-чистое,
бледно-голубое, почти белое небо. Солнце подымалось внеяркойпылилучей.
Свет, отливавший золотом, смутным,белокурымзолотомдетства,рассыпался
мельчайшимибрызгами,наполняяпространствотеплымтрепетом.Тобыл
праздник, величавый мир и нежная веселость бесконечного простора,агород,
под дождем сыпавшихся на него золотых стрел, погруженныйвленивуюдрему,
все еще медлил выглянуть из-под своего кружевного покрова.
Всю последнююнеделюЭленнаслаждаласьсозерцаниемрасстилавшегося
перед ней Парижа. Она не могла наглядеться на него. Он был бездонно глубок и
изменчив, как океан, детски ясен в часы утра и охвачен пожаром в час заката,
проникаясь и радостью и печалью отраженного в нем неба. Солнце прорезало его
широкими золотистыми бороздами, туча омрачала его и вздымала в нем бурю.Он
былвечнонов:тонедвижноеоранжевоезатишье,товихрь,мгновенно
затягивавший свинцом все небо; ясные, светлые часы, когда нагребнекаждой
крыши играет легкий отблеск, - и ливни, затопляющие небо и землю,стирающие
горизонт в исступлении бушующего хаоса. Здесь, у окна, Эленпереживалавсю
грусть, все надежды, рождающиеся в открытом море. Ей даже чудилось, чтоона
ощущает на своем лице его мощное дыхание, его терпкийзапах,инеумолчный
рокот города порождал в ней иллюзию прилива, бьющего о скалы крутого берега.
Книга выскользнула у нее из рук. Элен грезила,устремивглазавдаль.
Она часто откладывала книгу в сторону: ее побуждало к этому желание прервать
чтение, не сразу понять, а повременить. Ей нравилось понемногу удовлетворять
свое любопытство. Книга вызывала у Элен волнение, душившееее.Втоутро
Париж исполнен был радостью и смутным томлением, какие она ощущала и в себе.
Вэтомбылавеликаяпрелесть:незнать,полуотгадывать,медленно
приобщаться, смутно чувствовать, что возвращаешься ко дням своей юности...
Как лгут эти романы! Она была права, что никогда не читалаих.Это-
небылицы, годные лишь для пустых голов, для людей, лишенных трезвого чувства
действительности.Ивсежеонабылаочарована.Еемыслинеотступно
возвращались к рыцарю Айвенго,такстрастнолюбимомудвумяженщинами-
прекрасной еврейкой Ревеккой и благородной леди Ровеной.Ейказалось,что
она любила бы с гордостью итерпеливо-яснымспокойствиемРовены.Любить,
любить! И это слово, которое она не произносила вслух, но которое, помимо ее
воли, звучало в ней, удивляло ее ивызывалонаустахееулыбку.Вдали,
подобно стае лебедей, неслисьнадПарижембледно-дымныеклочья,гонимые
легким ветерком, медленно проплывали густые массытумана.