Она испуганно вскрикнула:
- Кернель?
- Да...
- Но это же... Это же где-то в южных землях!
Чистые глаза сразу наполнились слезами. Я привлек ее к себе, поднял голову за подбородок, нежно поцеловал в глаза, выпив слезы.
- Это недолго... Король сказал, что обернемся за сутки.
Она прошептала сразу распухшими от горя и слез губами:
- Но как это можно?
- Можно, - ответил я тихо.
Она сказала еще тише:
- Но почему ты?
- Не знаю, - ответил я честно. - Похоже, что только я что-то могу сделать лучше других. Лавиния, я вернусь быстро!.. И сразу же пойду к королю. И к королеве. Я им расскажу все...
Она ахнула, прижала ладонь к губам. Глаза ее со страхом и надеждой смотрели в мое грозное лицо. За королевой должок, мелькнуло в моем черепе. Да и король на меня рассчитывает, он не должен сопротивляться. Правда, церковь будет категорически против, церковный брак свят, нерушим...
- Я боюсь, - прошептала она. - Не делаем ли мы дурно?
- Нет, - ответил я.
В ее чистых глазах блестели слезы.
- Но я клялась перед алтарем быть мужу верной... Не оставлять его ни в богатстве, ни в бедности, ни в здравии, ни в болезни...
Я нежно поцеловал ее щеки, глаза.
- Я люблю тебя, Лавиния. И бог тебя любит, он тобой любуется, он никогда не захочет тебя огорчить или сделать тебе больно. Все, что мы делаем, угодно богу. Бог на нашей стороне! Вот увидишь.
- Я так боюсь... за нас, Ричард!
- Все будет правильно, - сказал я горячо. - Бог с нами. Вот увидишь он с нами. А люди... люди могут ошибаться. Как и законы, что придумали люди, они - временные. Сегодня одни, завтра другие. А те законы, что установил бог, вечные. Мы с тобой живем по божьим законам.
Мелькнула мысль, что отец Дитрих, великий инквизитор, тоже будет на моей стороне. На нашей. Хотя я формально нарушаю церковные каноны, но всегда есть исключения... И хотя это звучит подленько, вроде бы мощу лазейку, мол, для всех низзя, а мне, замечательному, по блату можно, но ведь действительно существует мораль для простолюдинов... назовем ее мораль простого человека, электората, и мораль господ, как их называл Ницше. Как всем нельзя уйти в рыцари, кто же тогда будет пахать и сеять, как всем нельзя в монахи - род людской пресечется, так для всех нельзя распустить строгие вожжи нравственности - рухнет общество...
- Я тебя люблю, - сказал я твердо.
Она крепко-крепко прижалась к моей груди.
- Это я тебя люблю, Ричард. Я умру без тебя. Мне уже плохо и страшно только при мысли, что ты покинешь Зорр хоть на день!
- Я вернусь, - ответил я - почудилось, что уже когда-то говорил. - Я вернусь, Лавиния!
Она слегка отстранилась, чтобы мои руки приподняли ее ночную рубашку. Ее чистое нежное тело было целомудренным и трепетным. Я обнял ее, как изгнанный Тристан обнимал Изольду, жену короля Марка, как обнимал ее человек, обреченный тайком урывать любовь, которая на самом деле принадлежала ему по праву.
Глава 5
Алая заря охватила полнеба, из-за края городской стены показался край сверкающего диска. Меня пошатывало, я шел с блаженной улыбкой идиота. Душа порхала, взмывала, я взмывал с нею.
До моего дома рукой подать, мимо как раз проплывала каменная громада костела. Я сделал шаг в сторону, плечо ударило в тяжелые створки. Навстречу потекли струйки ладана, а когда я вступил под высокие строгие своды, запахи словно бы рассеялись. В окна с цветными стеклами проникли первые лучи утреннего солнца.
Я медленно пошел по широкому проходу. Луч света наискось высветил широкий квадрат впереди. Остальной зал казался темнее, таинственнее. Далеко впереди, у алтаря, спиной ко мне стоял на коленях человек в черном плаще. Капюшон был надвинут низко на глаза.
Молился он молча, я подошел и опустился на колени рядом.
Он явно слышал еще издали звон моих рыцарских шпор, но не шелохнул бровью даже тогда, когда я оказался бок о бок. Я уловил, что он закончил молитву, лишь когда услышал вздох, а его напряженная фигура заметно расслабилась. Я кашлянул, но он оставался в том же коленопреклоненном положении, головы не повернул, лишь сказал коротко:
- Я слушаю вас, сэр Ричард.
- Отец Дитрих, - произнес я, - душа моя уязвлена стала... Мне утром... уже сегодня!.. в далекий поход, хоть его и обещают сделать кратким, но я в страхе и растерянности...
Он проговорил, все еще не поворачивая головы:
- У тебя сильные руки, сэр Ричард. Ты крепко держишь меч, тебе повинуется молот древних людей, живших до потопа. Что еще?
Я помедлил, поколебался, сказал, решившись, как будто бросился с вышки в темную воду:
- У меня был гость.
Некоторое время он молчал, только кожа натянулась на скулах сильнее да выступили желваки. Глаза неотрывно смотрели в одну точку.
- И ты... пришел с этим сюда? В Святую Церковь?
- А куда мне еще идти? - возразил я. Он помолчал снова, сказал со вздохом:
- Прости, ты прав. В чем был соблазн Врага?
- Не знаю, - ответил я честно.
- Как это... не знаешь? Что он предлагал? Что сулил? Победы в турнирах? Власть над Зорром? Корону Срединных Королевств?.. Вечную молодость?
Я покачал головой.
- Отец Дитрих, меня на такую мелкую рыбу не поймаешь. Он это знает, даже не предлагал такой дури. По-моему, ему просто интересно со мной общаться.
Он отшатнулся, даже попытался отодвинуться от меня, елозя коленями по холодным каменным плитам. На лице были страх и отвращение.
- Общаться?.. - выкрикнул он и заговорил быстро, торопливо, слова слетали с губ, будто он выстреливал ими: - Не верь, не верь Врагу... У Врага нет ни друзей, ни приятелей! Есть только слуги. Но даже слуг нельзя назвать верными, ибо служат не по совести, а по выгоде! А такие слуги предадут при первой же возможности... Это уловка, сэр Ричард. Ты прав, прости меня!... Враг любого из нас ловит на то, чего тому жаждется. И умеет этим пользоваться как никто другой.
Я поник головой, не мне тягаться с дьяволом, проще новичку в шахматах побить гроссмейстера, а дьявол даже не гроссмейстер, он - абсолютный чемпион, никто лучше его не просчитывает ходы.
- Это моя вина, - сказал я горько. - Моя гордыня, моя спесь!.. Каждый человечек стремится ощутить свою важность... Говорят, такова природа человека. Или, по крайней мере, природа мужчины... Как я хотел, чтобы я что-то да значил в мире! Чтобы меня замечали, со мной считались!.. И вот теперь я оказался... ну очень важным... Мое появление может изменить здешние события, хотя я еще не понимаю как... Меня призвал дьявол, теперь уже не сомневаюсь, но что-то я не хочу играть по его правилам!
- Похвально, сын мой...
- Но, играя по своим, не играю ли я на самом деле по его правилам?
- Почему ты так решил, сын мой?
- Потому что именно он дает свободу! Свободу мысли, свободу чувств, свободу... свободу от всего!
Инквизитор помрачнел, сгорбился еще сильнее.
- Да, - проговорил он с трудом, - вот потому с дьяволом так трудно спорить. И состязаться. Даже самые стойкие из нас немножко... на стороне дьявола.
Я ахнул:
- Святой отче! Как можно?
Он опустил глаза.
- Можно, - ответил он хриплым голосом. - Подумай и увидишь, что это еще как можно.
Я встал, поклонился:
- Спасибо, отец Дитрих. Я постараюсь держаться. Не знаю, что получится, но... постараюсь.
Он тоже встал, лицо его было бледное, изнуренное, глаза запали в темные пещеры. Наши взгляды встретились, он сказал хриплым голосом:
- И еще одно... на прощание.
Я остановился.
- Да?
- Ты честен, но ты чересчур иной... Рядом с тобой всегда ходит беда. Сейчас я могу сказать только, что... берегись соблазнов! Я вижу... слишком часто в твоих видениях возникает женское лицо. У нее карие глаза, а высокие брови почти срослись на переносице...