– Уж лучше давайте я схожу за машиной и пригоню ее сюда.
Индеец кивнул, но тут же поморщился, когда боль с новой силой пронзила череп.
– Черт! – выругался он, хватаясь за затылок. – И долго это будет продолжаться?
– Что, сэр? – спросил Бруссар.
– Каждый раз, стоит мне только пошевелить головой, меня словно кто‑то изнутри бьет тупым инструментом.
– Не знаю, сэр. Джилл сказала, что несколько дней у вас будут неприятные ощущения.
– Эти ее «неприятные ощущения» оборачиваются для пациента настоящей пыткой. Достань мне обезболивающее.
Бруссар сунул руку в карман и достал оттуда ингалятор.
– Вдыхать по одному разу через каждые четыре часа. Индеец отобрал у него ингалятор и сделал два полных вдоха.
– У меня нет времени валяться в постели и медленно приводить чувства в порядок, – проворчал он.
– Что‑нибудь еще, сэр, прежде чем я отправлюсь за машиной?
– Две вещи. Во‑первых, где моя одежда?
Бруссар подошел к стенному шкафу и велел дверце открыться.
– Здесь, сэр. А вторая?
– Принеси мне передатчик и не произноси при этом ни звука. Затем отправляйся за машиной и заезжай за мной через час.
Бруссар вышел из палаты и вернулся через несколько секунд, неся в руке крошечный аппарат, покоившийся на мягкой прокладке. Он вручил его Индейцу, отдал честь и вышел.
Индеец подождал, когда дверь за ним закроется, затем вставил передатчик в левое ухо.
– Доброе утро, сукин ты сын, – поприветствовал он.
– Как поживает твой желудок, Джимми? – спросил Тридцать Два. Его голос был далеким и слабым.
– Замечательно.
– Ну теперь‑то ты наконец усвоил урок.
– Ты и представить себе не можешь, как много всего я тут усвоил.
Наступило долгое молчание.
– Ты ничего не хочешь у меня спросить? – наконец задал вопрос Индеец.
– О чем? – поинтересовался Тридцать Два.
– Ну, например, почему ты ничего не видишь.
– Полагаю, ты просто лежишь с закрытыми глазами, вот и все.
– Да, но только с одним, – сообщил Индеец.
– Это просто ребячество, Джимми, – сказал Тридцать Два. – Я здесь для того, чтобы помогать тебе, а я не могу делать это, если не вижу то, что видишь ты сам.
– Да нет, наоборот. Это я здесь, чтобы помочь тебе, – возразил Индеец. – И мне думается, первым делом я помогу тебе заново оформить наш контракт.
– Чего ты добиваешься, Джимми?
– Нам с тобой придется изменить кое‑какие пункты вашего договора. Вам ведь нужна Пифия, верно?
– Да, нужна, и ты сам это прекрасно знаешь.
– И сколько вы готовы заплатить?
– Но мы же уже с тобой договорились, Джимми. Твоя свобода в обмен на Пифию.
– Моя свобода – это только первый взнос, – заметил Индеец, осторожно откидываясь на подушки и морщась от боли. – Теперь настало время потолковать о деньгах.
– Выкинь эти глупости из головы. Я никому не позволю водить Республику за нос.
– Это кто кого водит за нос? – возразил Индеец. – Я просто хочу получить честную плату за честный труд.
– Да ты никогда в жизни честно не трудился, – рявкнул Тридцать Два. – Мы пришли к соглашению, и ты обязан выполнять его условия.
– Нет, боюсь, что не обязан.
– Позволь тебе напомнить, что я могу прервать действие нашего контракта в одностороннем порядке в любой момент, и это будет для тебя весьма катастрофично.
– Ну‑ну, давай, попробуй, – предложил Индеец.
– Почему ты говоришь со мной таким тоном! – требовательно спросил Тридцать Два. – Что на тебя нашло, Джимми?
– Ничего на меня не нашло, а вот кое‑что из меня вышло, это точно. Хочешь посмотреть?
Он вытащил из уха передатчик, затем отвернулся лицом к стене, чтобы Тридцать Два не мог определить его местонахождение по виду из окна, снял повязку с глаза и посмотрел им на маленький приборчик в руке.
– Узнаешь? – спросил он.
Ответа не последовало, и тут Индеец сообразил, что если Тридцать Два что‑то и говорит, то его не слышно, пока передатчик не вставлен в ухо. Индеец снова завязал глаз, а затем аккуратно вложил трансмиттер наместо. В этот момент Тридцать Два как раз заканчивал;длинное ругательство.
– Я бы и бомбу тебе показал, да только ее уже уничтожили. – Индеец ухмыльнулся. – Теперь ты готов поговорить о цене?
– Это вымогательство, а с вымогателями я не разговариваю.
– Конечно, ты связываешь их по рукам и ногам видеокамерами, передатчиками и взрывными устройствами.
– Либо ты отправляешься за Пифией, как было условлено, Джимми, либо ты – мертвец.
– Ой, ты меня до смерти напугал!
– Я не шучу, Джимми. Ты можешь прятаться от нас час, день или даже неделю, но тебе никогда не выбраться с этой планеты.
– А может, я и не собираюсь с нее выбираться.
– Что ты имеешь в виду?
– Причина того, почему мы с тобой в конце концов говорим о цене, как бы громко ты ни вопил, – ответил Индеец, – заключается в том, что ты не единственная заинтересованная сторона.
– И кто же еще?
– На мой взгляд, таких по крайней мере двое, – ответил Индеец. – Во‑первых, тот парень, который должен вывезти Пифию отсюда.
– Ты даже не знаешь, кто он такой.
– Ты же сообщал мне имена, которые он использует, и, если он сюда доберется, «найти его будет нетрудно. – Индеец помолчал. – А уж когда он узнает, что Республика решила с ним расправиться, он не поскупится, чтобы узнать, кто его предал.
– Ну а кто второй? – поинтересовался Тридцать Два мрачно.
– Ну, думаю, это и так понятно. Пифия, конечно.
– Ты что, собираешься предать собственную расу? Никогда в это не поверю!
– А я ведь против нее лично ничего не имею, – пожал плечами Индеец. – Она мне пока ничего плохого не делала в отличие от некоторых других представителей моей собственной расы.
– Да это хуже любого вымогательства! – взорвался Тридцать Два. – Это измена!
– Ничего подобного, – холодно парировал Индеец. – Это всего лишь бизнес. – Он помолчал. – Я могу заключить сделку с тобой, а могу и с кем‑нибудь еще. Тебе же остается либо согласиться, либо отказаться… и желательно решение принять за оставшиеся пять минут. Если мы договоримся на моих условиях, я возвращаюсь в посольство и продолжаю работать на тебя. Если же нет, то могу гарантировать, ты не найдешь меня до тех пор, пока я не разыщу Свистуна и Пифию.
Тридцать Два не отвечал, и Индеец принялся в уме отсчитывать секунды.
– Четыре минуты, – объявил он. Ответа по‑прежнему не было.
– Три минуты.
– Сколько ты хочешь? – напряженно спросил Тридцать Два.
– Я – благоразумный человек, – ответил Индеец. – Ты утверждаешь, что Пифия – самая большая угроза свободе и безопасности Республики. Думаю, десять миллионов кредиток – цена вполне реальная.