...Есть двародасострадания.Одно-малодушноеи
сентиментальное,оно,всущности,нечтоиное,как
нетерпениесердца,спешащегопоскорееизбавитьсяот
тягостного ощущения привидечужогонесчастья;этоне
сострадание, а лишь инстинктивноежеланиеоградитьсвой
покой от страданий ближнего. Но есть и другоесострадание
- истинное, которое требует действий,анесантиментов,
оно знает,чегохочет,иполнорешимости,страдаяи
сострадая, сделать все, что в человеческихсилахидаже
свыше их.
"Ибоктоимеет,тому дано будет"- каждыйписатель можетс легким
сердцем признать справедливость этих слов из Книги Мудрости,применивих к
себе: кто много рассказывал, тому многое расскажется. Ничто так не далеко от
истины,как слишком укоренившееся мнение, будтописатель толькои делает,
что сочиняет всевозможные истории и происшествия, снова и снова черпая их из
неиссякаемогоисточника собственной фантазии. В действительности же, вместо
тогочтобыпридумыватьобразык события,емудостаточнолишь выйти им
навстречу, и они,неустанноразыскивающие своегорассказчика, сами найдут
его, еслитолько он неутратил дара (наблюдать и прислушиваться. Тому, кто
не раз пытался толковать человеческие судьбы, многие готовы поведать о своей
судьбе.
Эту историюмнетожерассказали,причем совершеннонеожиданно, и я
передаю ее почти без изменений.
Вмой последнийприезд вВену, как-то вечером, уставший от множества
дел, я отыскалодин пригородный ресторан,полагая, чтоон давновышел из
моды и вряд лимноголюден.Однако едваявошелвзал, как мне пришлось
раскаятьсяв своем заблуждении. Из-за первого жестолика поднялся знакомый
и, проявляя все признакиискреннейрадости, которой яотнюдь не разделял,
предложил подсесть кнему. Было бы неверноутверждать, чтоэтот суетливый
господин сам по себе несносный или неприятный человек: он лишь принадлежал к
томусортуназойливыхлюдей, что коллекционируютзнакомствастакиже
усердием, как дети - почтовые марки, чрезвычайно гордясь каждым экземпляром,
своей коллекции.
Для этого чудака - между прочим, дельного и знающего архивариуса - весь
смыслжизни,казалось,заключалсявчувствескромногоудовлетворения,
котороеониспытывал,еслиприупоминаниикакого-либо имени,время от
времени мелькавшегов газетах,могнебрежнообронить:"Этомой близкий
друг", или: "Да я его только вчеравидел", или: "Мой друг А. говорит, а мой
приятель Б. полагает", - итак доконцаалфавита. Знакомые актеры всегда,
моглирассчитывать на его аплодисменты,знакомым актрисам он звонилутром
после премьеры,торопясь поздравить их;не бывало случая, чтобы он позабыл
чей-нибудь деньрождения; пристально следяза рецензиями, он оставлялбез
вниманиямалоприятные,хвалебные жевырезал изгазет и от чистого сердца
посылалдрузьям. В общем, это былнеплохой малый,ибо в своем усердиион
руководствовалсясамымидобрыминамерениями и почиталзасчастье,если
кто-либо из его именитых друзей обращался к нему с пустячной просьбой или же
пополнял его коллекцию новым экземпляром.
Нетнуждыподробнейописыватьнашегодруга"приком-то" - какв
насмешку окрестиливенцы этихдобродушныхприлипал измноголикойпороды
снобов,- любой изнасвстречал ихизнает, что толькогрубостью можно
отделаться отихбезобидного,но назойливоговнимания. Итак, покорившись
судьбе, я подселк нему. Не проболталимы и четверти часа,как в ресторан
вошелрослыйгосподин с моложавым румяным лицомисединой на висках;по
выправкев нем сразу угадывалсябывший военный. Поспешно привстав с места,
мойсосед с присущим ему усердием поклонилсявошедшему, на что тот ответил
скореебезразлично,нежелиучтиво.Неуспелновыйпосетительсделать
подбежавшему кельнеру заказ, как мой друг "приком-то", подвинувшись ко мне
поближе, тихо спросил:
- Знаете, кто это?
Помняегопривычкухвастать любым, дажемалоинтереснымэкземпляром
своей коллекциии опасаясь слишком пространных объяснений, я холодно бросил
"нет"изанялсятортом. Однакомоеравнодушиетолько подзадорило этого
собирателя имен; поднеся ладонь ко рту, он зашептал:
- Это жеГофмиллер из главного интендантства; ну, помните, тот,что в
войну получил орден Марии-Терезии.
Поскольку этот факт вопреки ожиданию не произвел наменя ошеломляющего
впечатления,господин"приком-то"спатриотическимпылом,достойным
школьнойхрестоматии,принялсявыкладыватьвсеподвиги,совершенные
ротмистром Гофмиллером сначала в кавалерии, затем в воздушном бою над Пьяве,
когда он один сбил три вражеских самолета, и, наконец,когда его пулеметная
ротатроесуток сдерживаланатиск противника. Рассказсвой господин "при
ком-то"сопровождал массой подробностей(я ихздесь опускаю) и то идело
выражал безмерноеизумление по поводу того, что я никогда не слышал об этом
выдающемсячеловеке,которомуимператорКарлсамоличновручилвысшую
австрийскую военную награду.