Он всегда помогал тем, кто в нужде.
- Это был ученый и джентльмен.
- Несомненно. Он был одним из первых знаменитых англичан,
пришедших в кино. Можно сказать, именно он заложил тот фундамент,
на котором я... на котором все мы строили в дальнейшем. Он был здесь
нашим первым полномочным представителем.
- А по-моему, студия могла бы и не увольнять его. Что для них
его жалованье? Он и так уж, наверно, недолго бы обременял их кассу.
- Люди доживают здесь до преклонного возраста.
- Не в этом дело,- сказал сэр Эмброуз.- На это были свои
причины.- Он выдержал паузу и продолжал столь же интригующе и
фальшиво: - Пожалуй, лучше все же рассказать вам, потому что это
касается каждого из нас. Не думаю, чтобы многие из вас навещали
старину Фрэнка в последние годы. Я навещал. Я стараюсь поддерживать
связь со всеми англичанами, которые здесь живут. Так вот, вам, наверно,
известно, что Фрэнк приютил у себя молодого англичанина по имени
Деннис Барлоу.- Члены клуба переглянулись, одни уже поняли, о чем
пойдет речь, другие строили догадки.- Я не хочу сказать о Барлоу
ничего дурного. Он был уже известным поэтом, когда приехал сюда.
Вероятно, он просто не сумел добиться здесь успеха. Нельзя строго
судить его за это.
Каждый из нас подвергается здесь суровой проверке. И самые
достойные побеждают. Барлоу потерпел неудачу. Когда я узнал об этом,
я поехал навестить его. Со всей прямотой, какую допускали приличия, я
посоветовал ему убраться восвояси. Я считал своим долгом по
отношению ко всем вам сделать ему подобное предложение. Мы не
заинтересованы в том, чтобы какие-то неимущие англичане отирались
здесь, в Голливуде. И я сказал ему об этом прямо и честно, как британец
британцу.
Вероятно, большинство из вас знает, что он сделал после этого
разговора. Поступил на собачье кладбище.
В Африке, если белый скомпрометирует себя и бросит тень на
свой народ, власти отсылают его обратно на родину. Мы здесь, к
сожалению, не обладаем такими правами. Беда наша в том, что за
безрассудство одного из нас страдать приходится всем. Неужели вы
думаете, что при других обстоятельствах "Мегало" стала бы увольнять
беднягу Фрэнка? Когда же они увидели, что он живет под одним кровом с
типом, который работает на собачьем кладбище... Ну, подумайте сами!
Вы ведь не хуже моего знаете здешние нравы. Ни в чем не могу
упрекнуть наших американских коллег. Люди здесь великолепные, они
создали самую великолепную кинопромышленность в мире. У них здесь
свои мерки - это есть. Но кто станет их в этом упрекать? В мире
конкуренции твой лицевой счет зависит от того, не ударишь ли ты в грязь
лицом. А это, в свою очередь, зависит от репутации - от твоего лица, как
выражаются на Востоке. Потеряй лицо - и ты все потеряешь. Фрэнк
потерял лицо. Этим все сказано.
Что до меня, то мне жаль молодого Барлоу. Не хотел бы я сегодня
оказаться на его месте. Я только что его навестил. Считал, что этого
требуют правила. Надеюсь, что всякий из вас, кому доведется с ним
встретиться, будет помнить при этом, что главным его грехом была
неопытность. Он не хотел послушать совета. И вот...
Я поручил ему все приготовления к похоронам. Как только
полиция передаст ему останки, он отправится в "Шелестящий дол". Я
подумал, что надо занять его каким-нибудь делом, отвлечь от тяжелых
мыслей.
Мы в такую минуту должны не уронить марку.
Мы в такую минуту должны не уронить марку. Может, нам даже
придется раскошелиться - не думаю, чтобы у старины Фрэнка осталось
много, но деньги наши не будут потрачены зря, если нам удастся при
этом поддержать престиж английской колонии в глазах
кинопромышленников. Я уже связался с Вашингтоном и просил прислать
на похороны нашего посла, но похоже, что они не смогут. Я сделаю еще
одну попытку. Это очень важно. Думаю, что студии тоже не останутся в
стороне, если только увидят, что мы держимся твердо...
Солнце опустилось за поросший кустарником западный склон
холма. Небо еще было ясным, но тени уже стлались по жесткой неровной
траве крикетного поля, неся с собой пронзительный холод.
Глава III
Деннис относился к числу скорее чувствительных, чем глубоко
чувствующих молодых людей. Он прожил свои двадцать восемь лет, так
и не соприкоснувшись непосредственно с жестокостью и насилием, но
принадлежал к поколению, которое смакует чужую близость со смертью.
До того самого утра, когда, вернувшись усталым с ночной смены, он
обнаружил хозяина дома в петле под потолком, ему ни разу не
приходилось видеть человеческий труп. Зрелище было грубое и
ошеломляющее; однако рассудком он принял это событие как часть
установленного порядка вещей. Человеку, жившему в менее жестокие
времена, подобное откровение могло поломать всю жизнь; Деннис
воспринял происшедшее как нечто такое, чего всегда можно ожидать в
том мире, который он знал, и потому, направляясь сейчас в "Шелестящий
дол", испытывал только любопытство и приятное возбуждение.
С самого приезда в Голливуд ему тысячу раз доводилось слышать
название этого грандиозного прибежища мертвых; оно упоминалось в
местных газетах, когда чьим-либо особенно прославленным останкам
воздавались особенно пышные почести или когда это заведение
приобретало какой-нибудь новый шедевр для своего собрания шедевров
современного искусства. В самое последнее время Деннис ощутил к этой
фирме повышенный интерес чисто профессионального свойства, ибо их
бюро "Угодья лучшего мира" самим возникновением обязано было
скромному соперничеству с великим соседом. Жаргон, на котором
Деннис теперь ежедневно изъяснялся в конторе, был почерпнут именно
из этого возвышенного и чистого источника. И сколько раз после какого-
нибудь удачного погребения мистер Шульц ликующе восклицал: "Это
сделало бы честь самому "Шелестящему долу". И вот теперь, точно
священник-миссионер, совершающий свое первое паломничество в
Ватикан, или верховный вождь из Экваториальной Африки, впервые
восходящий на Эйфелеву башню, Деннис Барлоу, поэт и собачий
похоронщик, въезжал в Золотые Ворота.
Это были огромные ворота, самые большие в мире, и они сверкали
подновленной позолотой. Особая надпись возвещала о том, что все
конкурирующие Золотые Ворота из стран Старого Света уступают им по
своему размеру. Сразу за воротами открывались полукруг золотистого
тиса, широкая дорога, усыпанная гравием, и аккуратно подстриженная
лужайка, посреди которой возвышалась диковинная массивная стена из
мрамора, имевшая форму раскрытой книги. На ней полуметровыми
буквами было высечено:
СОН
И привиделся мне сон, и увидел я Новую Землю, избранную для
СЧАСТЬЯ. Там, в окружении всего, чем ИСКУССТВО и ПРИРОДА
могут возвысить Душу Человека, я увидел Счастливый Приют
Упокоения Бесчисленных Незабвенных. И узрел я Ждущих Своего Часа,
что стояли на берегу узкого потока, еще отделявшего их от тех, кто
ушел первым.