Она привезла с собой холодную красавицу Каролину Эке и ее
мать - весьма чванную, надутую особу.
- Ты ведь с нами? Я оставила за тобой место, - сказала Люси журналисту.
- Ну нет, извините! Оттуда ничего не видно!.. - ответил Фошри. - У меня
билет в партер, я предпочитаю сидеть там.
Люси рассердилась. Может, онбоитсяснеюпоказаться?Нотутже,
успокоившись, она изменила тему разговора:
- Отчего ты мне не сказал, что знаком с Нана?
- Нана! Да я ее в глаза не видел!
- Неужто?.. А меня уверяли, что ты ее любовник.
Но стоявший впереди них Миньон приложил палец к губам, призывая,чтобы
они замолчали, ишепотомобъяснилЛюси,указавнапроходившегомимо
молодого человека:
- Бескорыстная любовь Нана.
Все оглянулись. Молодой человек был недурен собой. Фошри узнал его: это
был Дагнэ, который прокутил с женщинами тристатысячфранков,атеперь
промышлял по мелочам на бирже, чтобы иметь возможность иногда угощать их в
ресторане обедом или преподнести букет цветов.Люсинашла,чтоунего
красивые глаза.
- А вот и Бланш! - воскликнула она. - Бланш и сказала мне, чтотыбыл
близок с Нана.
Бланш де Сиври, блондинка, красивое лицо которой заплыло жиром, явилась
всопровождениитщедушного,ночрезвычайновыхоленногоиизящного
господина.
- Граф Ксавье де Вандевр, - шепнул Фошри на ухо Ла Фалуазу.
Пока граф здоровался с журналистом,междуБланшиЛюсипроисходило
бурное объяснение.Обедамы-однаврозовом,другаявголубом-
загородили проход своими юбками в частых оборках итакгромкоповторяли
имя Нана, что привлекли к себе всеобщее внимание.ГрафдеВандеврувел
Бланш. Но теперь имя Нана, подхваченное, точно эхо, ещегромчезазвенело
во всех четырех углах вестибюля. А ожидание разжигало интерес к актрисе.
"Что ж это, они и начинать не думают?"Мужчиныпосматривалинасвои
часы, запоздавшие зрители выскакивалиизэкипажей,недожидаясь,пока
кучер остановит лошадей; кучки на тротуаре рассеивались, инаопустевшей
сейчас световой дорожке возникали прохожие, которые медленно прогуливались
перед театром и, вытянув шею, заглядывали в театр. Подбежал,насвистывая,
мальчишка, остановился перед афишей, висевшей на дверях,крикнулхриплым
голосом: "Ау, Нана!" - иотправилсядальшевихляющейпоходкой,шлепая
башмаками. Раздался смех. Прилично одетые господаповторяли:"Нана,ау!
Нана!"Уконтролятесниласьпублика,тамразгорелсяспор,шумвсе
нарастал, голоса гудели, призывали Нана, требовали Нана; в толпе, какэто
поройбывает,проснуласьпотребностькнизменнойпотехеигрубая
чувственность.
Но вот в этом гаме раздался звонок. Смешанный гул голосов докатилсядо
самого бульвара:"Звонок,звонок!"Тутиначаласьтолкотня,каждому
хотелось пройти вперед, контролеры сбилисьсног.ВстревоженныйМиньон
взял под руку Штейнера, который так и не пошел взглянуть накостюмРозы.
ВстревоженныйМиньон
взял под руку Штейнера, который так и не пошел взглянуть накостюмРозы.
При первом же звонке Ла Фалуаз пробрался сквозь толпу,увлекаязасобою
Фошри,чтобынепропуститьувертюру.Поспешность,скакойпублика
устремилась в театр,раздражалаЛюсиСтьюарт."Ну,чтозагрубияны,
толкают женщин!" Она вошла последней вместе с Каролиной Эке и еематерью.
Вестибюль опустел, а там, вдали, все еще гудел бульвар.
- Право, можно подумать, что их пьесы всегда доставляют удовольствие, -
говорила Люси, поднимаясь по лестнице.
Стоя у своих кресел, Фошри и Ла Фалуаз сноваразглядывалитеатральный
зал. Теперь он весь сиял. Языки газаколебалисьвогромнойхрустальной
люстре, отбрасывая желтые и розовые лучи, которые струили внизнапартер
дождь света. Играл переливами гранатовый бархат кресел,асветло-зеленые
узоры на стенах смягчали блеск позолоты и яркую роспись плафона. Впотоке
ослепительногосвета,отбрасываемоговысокойрампой,багрянцемгорел
занавес, но роскошь тяжелыхпурпурныхдрапировок,напоминавшаяроскошь
сказочных дворцов, так мало соответствовала убогой,потрескавшейсяраме,
где из-под позолоты проступала штукатурка. Становилось жарко. Музыканты за
пюпитрами настраивали инструменты, илегкиетрелифлейты,приглушенные
вздохи трубы, певучие голоса скрипок таяли в нарастающемгомонеголосов.
Зрители разговаривали, толкались, рассаживаясь на местах, взятых с бою,а
в коридорах была такая давка, что двери с трудомпропускалинескончаемый
людской поток.Перекликалисьмеждусобойзнакомые,шелестелишлейфы,
мелькали фраки или сюртуки, тянулись вереницы юбок и причесок. Рады кресел
мало-помалу заполнялись;кое-гдевыделялсясветлыйтуалет,склоненная
головка с изящным профилем и шиньоном,вкоторомискрилисьдрагоценные
камни. В однойизложотливалатласнойбелизнойкраешекобнаженного
женского плеча. Дамы томно обмахивались веерами, следя спокойнымвзглядом
за суетливой толпой; а в партере стояли молодые люди, в глубоко вырезанных
жилетах, с гарденией в петличке, и наводили бинокли кончиками затянутыхв
перчатки пальцев.
Фошри и Ла Фалуаз стали искать знакомых. Миньон и Штейнер сидели боко
бок в ложе бенуара, положив руки набархатныйбарьер.БланшдеСиври,
казалось, одна занимала всю ложу бельэтажа у самой сцены. Но ЛаФалуазс
особым вниманием разглядывал Дагнэ,сидевшеговкреслепартера,двумя
рядами впереди него. Сосед Дагнэ, юноша лет семнадцати, никак не больше, -
должно быть, вырвавшийся из-под надзора школьник, - с изумлением озирался,
широко раскрыв прекрасные, по-детски невинныеглаза.Взглянувнанего,
Фошри невольно улыбнулся.
- А кто эта дама, там, на балконе? - спросил вдруг Ла Фалуаз.-Подле
нее сидит молоденькая девушка в голубом.
Он указал на дородную женщину,тугозатянутуювкорсет,впрошлом
блондинку, а теперь выкрасившую свои седые волосы вжелтыйцвет;наее
круглое нарумяненное лицо свешивались обильные, мелкие, по-детскизавитые
кудряшки.