Минк просто считал, что _Они - Он - Оно_, как быихтамниназвать,
должны быть воплощением основной естественной справедливости и равенства в
человеческой жизни, а если это не так, значит, ипротивитьсябесполезно.
Не могут же _Они - Он - Оно_, зовите как угодно, вечно мотатьимытарить
человека и не позволить ему в какой-то день, в какой-томигсамомудать
сдачи, по справедливости, по праву. Пусть_Они_егомотаютимытарят,
пусть _Они_ даже просто сидят и смотрят, как все складывается против него,
как удары сыплются ему на голову без передышки,будтопозаказу;пусть
_Они_ просто сидят и смотрят, а может быть (ну что ж, почему быинет-
человекуэтонипочем,еслионтольконастоящийчеловекиразтак
полагается посправедливости),дажерадуются;можетбыть,_Они_его
испытывают, проверяют - настоящий он человек или нет, хватит унегосилы
выдерживать всякие мытарства и мотания, чтобы заслужить право датьсдачи,
когда придет его черед.Нокогда-нибудьнастанетчас,ион,всвою
очередь, заработает это право по справедливости, законно,точнотакже,
как_Они_заработалиправоиспытыватьегоидажерадоватьсяего
испытаниям; настанет час, когда _Им_ тоже придется доказывать ему,чтои
_Они_ - настоящие, как он доказал _Им_, что он -настоящийчеловек,тот
час, когда он не только сможет на _Них_ понадеяться,нозаработаетсебе
право надеяться на _Них_ и знать, что теперь-то _Они_ его неподведут;и
_Они_ не посмеют, никак не осмелятся подвести его, иначе _Они_ так же сами
себе опротивеют, как он в конце концов опротивел себе, оттогочтотерпел
все, что приходилось терпеть от Джека Хьюстона.
Так что он еще в то утро отлично знал, что Флем сюда не явится. Ноему
просто невмоготу стало ждать, просто подошел тот час, когдаимсДжеком
Хьюстоном больше нельзябылодышатьоднимвоздухом.Значит,разего
двоюродного брата тут нет, ему оставалось только одно - право надеяться на
_Них_, право, заработанное тем, что за всю свою жизнь он ни разу ничегос
_Них_ не спрашивал.
Все началось весной. Нет, раньше, прошлой осенью. Нет, даже еще раньше,
задолго до того. Началось это в ту самую минуту, как родился Хьюстон,уже
с задатками наглости, нетерпимости, упрямства. Нет, не втуминуту,как
они оба, Хьюстон и Минк Сноупс, стали дышатьоднимвоздухом-воздухом
Северного Миссисипи, потому что он, Минк, никогданискемнеспорил.
Никогда он спорщиком не был. Просто всю жизнь его так моталоимытарило,
так ему невезло,чтоволей-неволейприходилосьнеотступноиупорно
защищать самые насущные свои права.
Но только с лета, перед той первой осенью, судьба Хьюстона неразрывно и
окончательно связалась с судьбой Минка, и это было ещеоднимпроявлением
извечной обиды: никто, даже _Они_, и меньше всего _Они_,несоблаговолил
предупредить Минка, к чему приведетэтаперваявстреча.Случилосьэто
после того, как молодая женаХьюстонапошлаискатькуриныегнездана
конюшню, где стоял жеребец, и жеребец этот убил ее, ну и, конечно,каждый
порядочный человек решил бы, что ни одинпорядочныймужнизачтоне
заведет себе второго такого жеребца.
Случилосьэто
после того, как молодая женаХьюстонапошлаискатькуриныегнездана
конюшню, где стоял жеребец, и жеребец этот убил ее, ну и, конечно,каждый
порядочный человек решил бы, что ни одинпорядочныймужнизачтоне
заведет себе второго такого жеребца. Но Хьюстон был не такой. Хьюстонбыл
не только достаточно богат, чтобы держать кровногожеребца,которыймог
убить его жену, онбылещенастольконаглиупрям,что,пристрелив
жеребца, убившего жену, ипренебрегаявсемиприличиями,тутжекупил
другого, точь-в-точь такого же, может, на тот случай, чтопридетсяопять
жениться, а сам хоть и делал вид, что такубиваетсяпожене,чтодаже
сосед" боялись к нему постучаться, но все же раза два-три в неделюскакал
по дороге на этомконе,будущемубийце,ирядом,словноборзаяили
жеребенок, бежал его огромный волкодав, и он подъезжал к лавкеУорнераи
даже не спешивался; все трое останавливались надороге:упрямый,наглый
всадник, жеребец, косящий злымглазом,ипес,которыйскалилзубыи
ощетинивалзагривок,стоилотолькоподойти,-иХьюстонприказывал
кому-нибудь из сидевших на открытой галерее зайти в лавку ипринестиему
то, за чем он приехал, как будто тут сидели негры.
А в то утро он, Минк, шел в лавку (унего-тонебылолошади,чтобы
съездить за жестянкой табаку, или склянкой хинина, или куском мяса), ион
только что поднялся на невысокий холмик, когда услышал топот копыт, частый
и громкий, и он уступил бы Хьюстону дорогу, если б успел, но жеребец почти
налетел на Минка, когда Хьюстон резко осадил его, аподлыйпесчутьне
прыгнул ему на грудь,рычапрямовлицо,иХьюстон,крутоповернув
вздыбленногожеребца,заплясавшегонаместе,крикнул:"Какогочерта
стоишь, ты же слышал, что я еду? Прочь с дороги!Хочешь,чтобыонтебе
мозги вышиб, видишь, с ним не справиться!"
Что же, может, это и называется убиваться по жене, будтонепотвоей
вине она погибла, будто не ты сам прикончил тогожеребца.Хватиложеу
него наглости, или просто денег хватило, купить второго коня,точь-в-точь
похожего на того, что ее убил. Но ему, Минку, до этого дела не было,надо
было только дожидаться, пока раньше или позже этотсволочнойжеребецне
убьет самого Хьюстона, но тут случилось то, на что Минк и нерассчитывал,
чего не предвидел и даже не предполагал.
Началось все с дойной коровы, единственной его коровы,потомучтоон
был не такой богач, как Хьюстон, а просто человек независимый и ни укого
одолжений не просил, за все самрасплачивался.Она,этасамаякорова,
каким-то случаем прохолостела, а он оказался ни с чем - не только просидел
всю зиму без молока, но и впереди его ждал такой же год, да ителенкане
было, а он заплатил пятьдесят центов за случку, потому что меньшечемза
долларможнобылоповестикоровутолькокнепородистомубыку,чей
хозяин-негр требовал плату вперед.