Да напомни этому негру,пустьпокормитее
пораньше, чтоб мне не ждать".
Но он ничего не услыхал. И только тогдаонпонял,чтождалкорову,
рассчитывал, что ее, так сказать, доставят ему на дом. Его вдруг прошибло,
пронзило страхом, он в ужасе понял, как непрочноспокойствие,вкотором
он, как емуказалось,жилсТойночи,двамесяцаназад,когдаон
столкнулся с Хьюстоном у загона и тот пригрозил ему револьвером, понял, до
чего хрупко то, что ему казалось спокойствием, и как ему теперь надобыть
постоянно начеку, так как, очевидно, любой пустяк можетсноваотшвырнуть
его назад, к той минуте, когда Билл Уорнер сказал, чтонадоотрабатывать
восемнадцать долларов семьдесят пять центов, из расчетапятьдесятцентов
за день, только для того, чтобы вернуть своюсобственнуюкорову.Теперь
придется выйти на свой выгон ипоглядеть,непоставиллиКвиккорову
потихоньку, а потом скрылся, удрал:теперьпридетсязажигатьфонарьи
выходить в темноту - искать то, чего он наверняка ненайдет.Малотого,
придется объяснять жене, куда он идет с фонарем. И, конечно,пришлосьей
ответить грубым, непристойным, коротким словом, когдаонаспросила:"Ты
куда идешь? Разве Джек Хьюстон тебя не предупредил?" - даещеприбавить,
не от грубости, а оттого, что она к нему лезла:
- Разве что ты выйдешь да вместо меня...
- У, бесстыдник! - крикнула она. - При девчонках такие слова!
- Ну да! - сказал он. - А то, может, их пошлешь? Может, онивдвоемза
одноговзрослогосойдут.Хотяжрутонитак,что,наверно,иодна
справится.
Он пошел к хлеву. Конечно, он так и знал, коровытамнебыло,ион
обрадовался. Все это, - ведь он заранее знал, что если кто-нибудьизних
привел корову, то все равно надо выйти и проверить, -всеэтопошлона
пользу, предупредило его (хотя ничегохудогоещенеслучилось),какую
штуку _Они_ норовят ему подстроить. Хотят швырнуть его, пнуть, сбить с ног
и тем погубить окончательно: _Они_немоглипоборотьегоничем-ни
деньгами, ни нуждой, не могли истощить его долготерпение. Только одним они
моглибыпоборотьего:захватитьврасплох,отшвырнутьназад,вто
состояние свирепой, слепой ярости, когда он терял рассудок.
Но теперь все было в порядке. Он даже выгадал: завтра утром,когдаон
возьмет веревку и пойдет за коровой, не Квик, а сам Хьюстонегоспросит:
"Чегожетынепришелвчеравечером?Твойпоследний,
восемнадцати-с-половиной-долларовый день кончился вчера квечеру".Ион
ответит самому Хьюстону: "День считается от заридозари.Значит,этот
восемнадцати-с-половиной-долларовыйденькончилсясегодняутром,если
только этот ваш хворый негр уже успел покормить мою корову".
Всю ночь он спал безпросыпа.Потомпозавтракалинарассветене
торопясь пошел по дороге к Хьюстонову загону смоткомверевкинаруке,
остановился, облокотясь на верхнюю жердину, пока Хьюстон не подошелине
остановился футах в десяти от него.
- С тобой расчет не закончен, - сказал Хьюстон.-Тебеещедвадня
отрабатывать.
- Так, так, - сказал он негромко и мирно, почти что ласково. - Конечно,
человек, у которого есть загон, полный породистых быков и телок, не говоря
уж о новой загородке, которую ему даром выстроили ни за чтонипрочто,
он,конечно,можетиошибитьсянасчеткакой-томелочишки,каких-то
долларов и центов, особливо когда ихивсего-товосемнадцатьсемьдесят
пять, не больше. А у меня только и есть что восьмидолларовая корова,я-то
полагал, что ей восемь долларов красная цена. И не так ябогат,чтобне
уметь сосчитать до восемнадцати с половиной.
- Да я не про эти восемнадцать, - сказал Хьюстон. - Я говорю...
- И семьдесят пять центов, - сказал Минк.
- ...про девятнадцатый. Ты должен еще доллар.
Он не двинулся с места, не переменился в лице, он только сказал:
- Какой еще доллар?
- Штрафной, - сказал Хьюстон. - Закон говорит,чтоесликтоприютит
бродячую скотину, а хозяин не придет за ней до вечера в тотжедень,он
должен заплатить один доллар штрафу за ее содержание.
Он стоял не шевелясь, даже рука не сжала свернутую веревку покрепче.
- Так вот почему вы так поторопились в тот день и не дали Лонуотвести
ее к себе, - сказал он. - Лишний доллар захотели получить.
- Черт с ним, с лишним долларом, - сказал Хьюстон, - икчертуЛона.
Пусть бы забирал. А держал я ее у себя, чтобы тебе неходитьлишнегодо
Лона. Не говоря уже о том, что яеекаждыйденькормил,аЛонКвик,
наверно, не стал бы. Вон там и кирка, и лопата, и носилки, в углу, куда ты
их вчера поставил. Можешь когда угодно...
Но он уже повернулся, уже пошел спокойнымровнымшагомсосвернутой
веревкой на руке по дорожке к шоссе, нонедомой,авпротивоположную
сторону, к лавке Уорнера, за четыре милиотсюда.Оншелвэтоясное,
ласковое молодое летнее утро межзеленеющихперелесков,гдеужедавно
отцвел шиповник, терн и дикая слива, межзасеянныхполей,гдегустои
крепко поднялись хлопок и кукуруза, но все же не такгусто,какнаего
маленьком участке (видно, хозяева этих участковработалидалеконетак
спокойно и неторопливо, как, по его представлению, работалон);спокойно
шагал он по свежей испелойземле,докраевналитойжизнью,молнией
мелькали птицы в гомоне и гаме, зайчаташнырялиподногами,ихтонкие
тельца казались двухмерными, если не считать быстроту третьимизмерением,
- шагал к лавке Уорнера.
Трухляваядеревяннаяверанданадтрухлявымдеревяннымкрыльцом,
наверно, сейчас пустовала. Мужчины в комбинезонах, -закончивдела,они
обычно сидели весь день на корточках или стояли, прислонясь кстенке,на
улице или в самой лавке, -должнобыть,сегодняушливполе:копают
канавы, чинят загородки иливедутпервуюпрополкулибовручную,либо
культиватором. Да и в лавке было пусто.