- Вы знаете о Фредерике?
- О Фредерике знают все, - резко ответил он. - Вы не первая выходите по
утрам из этой комнаты с синяками.
- Но разве ничего нельзя было сделать?
Христиан хрипло рассмеялся.
- "Милый, живой юноша!" Если верить сплетням, томногимдевушкамэто
нравится,дажетем,ктопоначалусопротивляется.Маленькаядеталь,
придающаяпикантностьгостиницефрауЛангерман.Фредерик-местная
знаменитость.Здесьвсекуслугамлыжников:фуникулер,пятьручных
буксиров, пятиметровый слой снега и... изнасилование по местномуспособу.
Видимо,Фредерикнерешаетсязаходитьслишкомдалеко,еслидевушка
сопротивляется по-настоящему. Ведь вас он оставил в покое, правда?
- Да.
- Но в общем-то вы провели отвратительную ночь. И это в доброй,старой
Австрии называется радостной и счастливой встречей Нового года!
- Боюсь, это лишь небольшая деталь общей картины, - заметила Маргарет.
- Что вы имеете в виду?
- Песню о Хорсте Весселе,нацистскиеразговоры,избиениеженщин,в
комнаты которых врываются силой...
- Чепуха! - громко, с неожиданнойзлостьюоборвалееДистль.-Не
смейте так говорить!
- А что особенного я сказала? - удивилась Маргарет и почувствовала, что
к ней вновь,безособых,казалосьбы,причин,начинаетвозвращаться
беспокойство и страх.
- Фредерик пробрался ввашукомнатунепотому,чтооннацист.-
Христиан снова перешел на спокойный и терпеливый тонпедагога,какимон
разговаривал с ребятишками в группе для начинающих.-Фредерикпоступил
так потому, что он свинья. Он плохой человек, который по случайностистал
нацистом, и в конечном счете настоящего нациста из него никогда не выйдет.
- А вы нацист? - спросила Маргарет. Она сидела неподвижно,уставившись
в землю.
- Я? Конечно,нацист.Васэтошокирует?Ничегоудивительного.Вы
начитались этих идиотских американских газет. Ведь мы едим детей,сжигаем
церкви, малюем губной помадой и человеческойкровьюнаспинахмонахинь
непристойные рисунки и водим их нагишом поулицам,выращиваемлюдейна
специальных фермах и так далее и тому подобное. Это было бысмешно,если
бы не было так серьезно.
Наступило молчание. Маргарет захотелось немедленно встатьиуйти,но
прежняя слабость вновь охватила ее, и она побоялась, что тут же свалится в
снег, если попробует подняться. Она испытывала жгучую боль в глазах,ноги
налились тяжестью, словно она не спала несколькосутокподряд.Жмурясь,
она посмотрела на спокойные белые горы; сейчас, после восхода солнца,они
как бы отодвинулись на задний план и уже не казались такими внушительными.
"Какая ложь! - подумала она.-Идажепервоевпечатлениеотэтих
мирных, чудесных гор оказалось ложным, когда взошло солнце".
- Поймите меняправильно.-ВголосеДистлязазвучалипечальные,
просительные нотки.
-ВголосеДистлязазвучалипечальные,
просительные нотки. - Там, в Америке, вам легко осуждатьвсеподряд.Вы
богаты и можете разрешить себе любую роскошь: терпимость,такназываемую
демократию, моральные принципы. А мы здесь, в Австрии, не можем. -Дистль
умолк, как будто ждалвозражений,нодевушкапромолчала,ионСнова
заговорил - негромко и равнодушно:
- Конечно, вы понимаете все по-своему, и я невинювас.Вашдруг-
еврей, вы боитесь за него, и это заслоняет от васболееважныевопросы.
Да, да, более важные вопросы, - повторил он, словноэтисловадлянего
самого звучали особенно убедительно и приятно. - И один из такихвопросов
- судьба Австрии и немецкого народа. Нелепо делать вид, будто мывовсеи
не немцы. Так может думать американец, живущий за восемь тысячкилометров
от нас, но не мы. Что сейчас представляет собой наша нация? Семь миллионов
нищих, людей без будущего, зависимых отвсех,живущих,каксодержатели
отелей, да чаевые туристов и иностранцев.Американцамэтогонепонять.
Люди не могут вечно жить в унижении. Они сделают все, что от нихзависит,
только бы вновь обрести чувство собственного достоинства. Эту проблемумы
решим лишь тогда, когдаАвстриястанетнацистскойивойдетвсостав
великой Германии. - Дистль оживился, его голос зазвучал с новой силой.
- Это не единственный путь, - прервала его Маргарет, хотяипонимала,
что спорить бесполезно. Но он казалсятакимразумным,рассудительными
симпатичным. - Ведь должны же быть иные пути, кроме лжи, убийств и обмана.
- Дорогая моя, вы говорите чепуху, - ответил Христиан, печально покачав
головой, и терпеливопродолжалобъяснять:-Врядливыстакойже
уверенностью повторите свои слова, еслипоживетевЕвропелетдесять.
Послушайте,чтояскажувам.Допрошлогогодаябылкоммунистом.
Пролетариивсехстран,мирвсем,торжестворазума,каждомупо
потребностям, братство, равенство и так далее и томуподобное.-Дистль
засмеялся. - Чушь! Я не знаю Америки, но я знаю Европу. В Европе ничего не
добьешься, если руководствоваться разумом. Братство людей... Даведьэто
не больше, чем дешеваяболтовнявтороразрядныхдемагогов,которойони
занимаются в перерывах между войнами. Насколько японимаю,тожесамое
можно наблюдать и в Америке. Вы обвиняете нас во лжи, убийствах иобмане.
Что же, возможно, вы правы. Но в Европенельзядействоватьиначе,если
хочешь добиться нужных результатов. Мне не очень приятно говорить подобные
вещи, но только глупец может рассуждать иначе. Если вы слабы, вы ничего не
добьетесь, позор и полуголодное существованиебудутвашимуделом;став
сильным, вы приобретете все.Ну,атеперьопреследованииевреев.-
Христиан пожал плечами. - Досадная случайность.Кто-топочему-торешил,
что это единственный путь к власти. Я вовсе не утверждаю, что мне подуше
такой путь. Больше того, с моей точки зрения, всякая расовая дискриминация
- дикость.