На словах все выглядит просто, но на самом деле к тому времени я уже боялась Анико Берга и предприняла все, чтобы о моем намерении узнали, только когда меня уже не будет, кроме того, я постаралась замести следы. Меня тут же объявили предательницей, особенно потому, что я забрала с собой большую часть дорогостоящего медицинского оборудования. Но иначе поступить я не могла, потому что мне пришлось забрать Эйрин из больницы, и ей требовался уход в моем новом убежище. Мы переехали в Фрайбург, единственное знакомое мне место, где я надеялась не встретить никого из Убежища. Я не знала, что волна паранойи в Убежище поднялась еще выше, Анико Берг использовал мой побег, чтобы объявить меня шпионкой. Когда сам Берг был убит федеральной полицией в инциденте, начавшемся как спор из‑за использования земли, а закончившемся маленькой, но яростной войной, несколько его учеников сбежали, сохранив уверенность, что я продала их правительству.
Поэтому мне пришлось прятаться и очень мало общаться с окружающим миром. Не знаю, охотятся ли еще ученики Берга за мной, убежденные, что я виновата в смерти их лидера, но я удивлюсь, если они сдались, – это люди без воображения, и им трудно менять свои взгляды, тем более, что отказ от старых взглядов будет означать, что они позволяли обманывать себя.
С этим я ничего не могу сделать, но, может быть, я смогу что‑то сделать для Эйрин. А если не смогу, то мне незачем жить… но по крайней мере я смогу плюнуть в лицо тем, кто сделал это с Эйрин, прежде чем умру.
Печальный конец рассказа Флоримель поверг всех в молчание. Рени почувствовала смущение от ярости немки, у нее было ощущение, будто искренность ее собственных попыток раскрыть загадку болезни брата подверглась сомнению.
Одна вещь не давала ей покоя.
– Но если ты прячешься, – спросила Рени после раздумий, – если ты подозреваешь, что эти люди все еще ищут тебя, зачем ты сказала нам свое имя?
– Я не сказала вам свою фамилию, – ответила Флоримель, и на лице ее появилось странное выражение: одновременно сердитое и улыбающееся. – И почему вы думаете, что это мое настоящее имя? Неужели вы выходили в Сеть под своим именем? Если да, я вас перестану уважать.
– Нет, конечно нет, – ответила уязвленная Рени. Маленькая Эмили подалась вперед, глядя на них широко раскрытыми глазами. Она гораздо внимательнее слушала рассказ Флоримель, чем можно было подумать, хотя Рени было неясно, что мог понять в этой истории человек, впервые попавший в сетевую симуляцию. Но вопрос девушки свидетельствовал о ее проницательности.
– А твой ребенок? Как ты могла ее бросить?
Флоримель, которая знала о последних событиях из жизни девушки по рассказам Рени о Новом Изумрудном городе, посмотрела на Эмили с пониманием – она отгадала, чем вызван ее интерес.
– Мою дочь? – Она помедлила. А когда снова заговорила, защитный барьер пал. Горе и страдание явно проступили на лице ее сима. – Я не бросила ее, я вам говорила, что взяла с собой оборудование, когда покинула Убежище Гармонии. Это замечательное оборудование. Она подсоединена ко мне, между нами – телепатическая связь. У нас общий выход в Сеть. Так что я знаю, где она, по крайней мере, знаю, что она жива. Я могу чувствовать ее, хотя она и погружена в этот ужасный сон, и… и она всегда со мной…
Флоримель закрыла лицо дрожащей рукой. Мартина прервала затянувшееся молчание.
– Я ощущала присутствие еще одного человека, – удивленно сказала она. – Я пыталась понять, как это может быть. И надо сказать, это было так ново для меня, что я даже не была уверена, что права, но я чувствовала, что с тобой кто‑то есть, с самого начала.
– Ее настоящее тело покоится рядом с моим, в моих объятиях, – Флоримель отвернулась, избегая взглядов слушателей.
– Машины поддерживают жизнь в наших телах и мускулатуру в тонусе. Так что Эйрин – со мной, как видите, – она глубоко вздохнула. – И если она покинет меня, я буду знать.
Удивительно, но первыми потянулись к ней Т‑четыре‑Б и Эмили. Флоримель не возражала, но и неясно было, замечает ли она их. Помолчав с полминуты, она встала, пошла от костра по недоделанной местности, пока не превратилась в маленькую фигурку на сером фоне.
После рассказа Флоримель даже Т‑четыре‑Б не мог разговориться. Сначала он вяло отвечал на вопросы Рени. Да, его зовут Хавьер Роджерс, произнес он с потерянным видом, хотя раньше с ним такого не случалось. Да, он жил в пригороде Феникса, хотя родом он из Со‑Фи [1] , что прозвучало как имя девушки, из Южного Феникса, Центральное Авеню, центр.
– Я не очень здорово болтаю, я – типа боец, – настаивал он.
Под напором он поведал довольно интересную и странную историю, полную молодежного сленга. Он был наполовину индейцем, его мать жила в резервации и однажды влюбилась в водителя грузовика. Побег из дома с мужчиной, как поняла Рени, был последним романтическим приключением в ее жизни: и она, и ее возлюбленный начали увлекаться выпивкой и наркотиками, лишь ненадолго прерываясь, чтобы произвести на свет семерых детей. Хавьер был старшим. После дюжины неприятных происшествий, пьяных драк, мелких преступлений и жалоб соседей социальные службы вмешались и забрали детей у родителей. Мама и папа Роджерсы вряд ли это заметили, так стремительно падали они на дно. Младшие дети воспитывались в некой семье, но Хавьеру эта семья не нравилась, и после нескольких ссор с их приемным отцом он сбежал.
Затем он несколько лет прожил на улицах Южного Феникса с бандой чиканос [2]и индейцев под названием Лос Хисатсином, что значит «Старики» на языке древнего племени из Аризоны, которое было старее, чем племя Хохокам. У банды был большой старый пульт Криттапонг Мультиворкс в заброшенной квартире в центре города, и они частенько выходили в Сеть. Члены банды Лос Хисатсином не были чужды мистике, как описал Т‑четыре‑Б, они стремились к «глубокому счастью, да, очень глубокому». Но были у них и гораздо более практичные занятия: они покупали отбракованные и демонстрационные картриджи в Мексике, на фабрике по зарядке картриджей, и нелегально перевозили их через границу, чтобы затем продать на черном рынке в Фениксе или Туксоне. В конце концов, как и следовало ожидать (хотя он так и не считал), Т‑четыре‑Б был арестован за, как он выразился, «незначительное правонарушение»: его задержали за рулем фургона, набитого крадеными товарами, что усугублялось отсутствием водительских прав. По причине возраста его отправили в заведение для малолетних преступников, а затем на воспитание, но не в семью, а по специальной полудомашней программе. Он достаточно благополучно прошел ее и в течение полугода не совершал нарушений, после чего молодого человека отпустили под опеку родителей отца, пожилой четы, которые видели своих внуков раз в десять лет. Бабушка и дедушка Роджерс с опозданием попытались взять также опеку над младшими детьми, но это им не удалось. Они получили Хавьера как утешительный приз. Нельзя сказать, чтобы они были очень рады такому приобретению – светящиеся узоры татуировок с головы до пят, не говоря уже о судимости, – но сделали, что могли. Они отдали его в школу и купили недорогую консоль, чтобы он тренировался и, может быть, в будущем нашел работу.
Сразу стало ясно – в этой части рассказа Т‑четыре‑Б впервые заговорил с жаром, но, как всегда, невнятно, – что он рожден для работы в Сети. («Крутой сетевик» – так он себя назвал.) Его старики стали подумывать, что их ставка принесет выигрыш. Все было, конечно, непросто – больше всего в Сети его привлекала возможность находиться в банде, хоть и виртуально, но нельзя не отметить, что юный Хавьер стал ощущать свободу и свои возможности как никогда раньше.