– Ваш Дом занимается бизнесом, чтобы делать деньги, правильно?
– Да, разумеется.
– Тогда я буду платить вашему Дому 10 тысяч кредитов в месяц в течение всего срока вашей работы. Это с головой покрывает ваш личный доход. Проблема решена?
– Право, не знаю… – я растерялся, мой цвет бешено переливался. – Мне надо тщательно обдумать ваше предложение.
– Я облегчу вам задачу. Если вы отказываетесь, я вас немедленно увольняю, вы теряете работу, а ваш Дом не получит денег. Как это укладывается в вашу драгоценную идею бесчестия?
– Вы так не поступите, мистер Аберкромби?!
Он смерил меня холодным взглядом.
– А ты проверь, – сказал он ровным голосом. – Я не угрожаю попусту, и всегда добиваюсь того, что хочу.
– Значит, у меня нет выбора, – печально ответил я. – Придется принять ваше предложение.
– Отлично. Все улажено. Во второй половине дня я свяжусь с Рейберном и сообщу ему о нашем новом договоре.
– Гектор Рейберн мой коллега. Менеджер галереи Клейборн – Тай Чонг.
– Мадам Чонг, – повторил он хищно. – Я знаю ее, как облупленную.
– Она очень знающий специалист.
– Она еще и жалостливая обожательница инопланетян, которая иногда забывает о своей собственной расе.
– Не смейте так говорить о моей Достойной Леди! – воскликнул я, как мог, решительно.
– Ага! Значит, немного пороха все‑таки нашлось, – заметил он, улыбаясь. – Разрешите дать вам один совет, Леонардо. Поберегите его для себя и не тратьте на нее. Она из тех, чьей жалости хватает на одни выходные, а это самый худший вариант.
– Я вас не понял.
– Мадам Чонг из тех, кто прилетает в один из ваших миров на воскресенье, болтается с вами по улицам, требует той же чертовщины, что требуете вы, но приходит понедельник, в действие вступает Флот и летят головы, а она возвращается на Дальний Лондон с чувством выполненного долга, прикидывая, кого бы еще освободить в следующий выходной.
– Я не хочу больше слушать ничего подобного! Моя Достойная Леди всегда была ко мне добра и заботлива, – запротестовал я, отчаянно мигая цветами.
– Доброту на счет не положишь и в ваш Дом не отправишь. Я плачу вам звонкой монетой – и никто не указывает мне, что говорить в моем собственном доме.
Я снова не знал, что ответить.
– Вот и ладно, – подвел он итог. – Все решено.
– Когда мне начинать? – выдавил я наконец.
– Вы уже начали.
– Но я должен получить разрешение мадам Чонг.
– Это я беру на себя, – бросил он.
– Но…
– Вы не верите моему слову? – грозно поинтересовался он.
– Нет, мистер Аберкромби, – смиренно вздохнул я, – Где я буду работать?
– Где потребуется. Надо в библиотеку – идите в библиотеку. Надо будет слетать в скопление Альбион – летите. Надо будет что‑нибудь купить – покупайте. Все счета отправляйте на мое имя. Я позвоню в банк, оформлю на вас доверенность.
– А если понадобится изучить вашу коллекцию?
– Я прикажу роботам пропускать вас в любое время дня и ночи – но только в коллекцию. Остальной дом для вас закрыт. Вам ясно?
– Да, мистер Аберкромби.
– Еще одно.
– Я слушаю.
– Человек по имени Венциа, который в тот вечер поднял цену за Килкуллена до 350 тысяч, и взвинтил бы сумму гораздо выше, не напутай он со своим депозитом.
Попробуйте выяснить, зачем.
– Возможно, он, как и вы, очарован лицом модели, – предположил я.
– Сомневаюсь.
– Можно поинтересоваться, почему?
– Потому что я никогда не пытался держать свои покупки в тайне, а он до сих пор ни разу не попытался ничего у меня перекупить.
– Я займусь этим делом, мистер Аберкромби, – пообещал я.
– Не забудьте, – произнес он, отпуская меня.
Вот так я покинул работу у Тай Чонг, которая сочувствовала всем расам, и поступил на службу к Малькольму Аберкромби, который равно ненавидел все расы, включая, по‑моему, и свою.
Глава 4
Дорогая Мать Узора!
За шесть недель, пока я был на службе у мистера Малькольма Аберкромби, случилось очень многое, и теперь, вновь оказавшись на Дальнем Лондоне, я хочу изложить вам все подробно.
Но сначала, наверное, я должен остановиться на самом мистере Аберкромби, ибо ознакомившись с моим первым описанием, вы выражали некоторую тревогу по поводу моего поступления к нему на службу.
Он в самом деле весьма необычный человек. Первоначально мне казалось, что он расист, но я ошибся. Вернее будет сказать, что он равно ненавидит все расы, включая и человеческую. Однако я больше не чувствую себя неловко в его обществе, вероятно, потому, что ко мне он относится так же черство, как ко всем остальным, даже к собственной внучке.
И словно в опровержение моего суждения, он способен на проявления безграничной щедрости и лояльности, хотя не любит, чтоб его за это благодарили, и в тех случаях, когда я пытался, он становился очень суров.
Например, по делам мистера Аберкромби я должен был отправиться на Байндер X. Поскольку Байндер почти не торгует с Внутренней Границей, с Дальнего Лондона туда уходит всего один пассажирский корабль в неделю, и когда я обратился за проездными документами, мне сказали, что все места второго класса уже заняты, а инопланетянам (это человеческий термин для не‑людей, несколько странный, ведь сами люди являются инопланетянами более, чем на миллионе планет) не разрешено занимать каюты первого класса, хотя я был в состоянии оплатить такую каюту, и продана была лишь половина из них. Я доложил о своем затруднении мистеру Аберкромби, он сделал один‑единственный звонок – и вдруг я получил не просто каюту, а двухкомнатный люкс! Это была такое проявление щедрости, что у меня язык не повернулся признаться, что сразу после старта я ушел из каюты и почти все путешествие провел в салоне второго класса, общаясь с другими не‑людьми. Если он не в силах понять сути Дома, как же объяснить ему тепло и защиту Стада?
Когда я поблагодарил его за избавление от уже представлявшегося мне унижения, он ответил, что я у него на службе, и следовательно, оскорблен был он. Его обеспокоило не отношение к инопланетянам, как к существам низшего сорта; напротив, с этой концепцией он полностью согласен. Но он не терпит обращения со своими подчиненными, как с низшими существами, даже если этот подчиненный – я.
Воистину, этот человек создан из одних противоречий. Один из богатейших людей на Дальнем Лондоне, он может приобрести все, что пожелает, и тем не менее, деньги его, похоже, не радуют. Его познания в искусстве в лучшем случае весьма ограничены, однако он потратил на искусство значительную часть своего состояния. Большинство людей отказываются от использования роботов и найма на службу не‑землян, опасаясь посягательств первых и презирая вторых, но домом мистера Аберкромби управляют три робота, а я – единственное одушевленное существо, допущенное в этот дом. Мистер Аберкромби вложил огромные средства в местную больницу от имени одного из погибших сыновей, но сам настолько не доверяет врачам, что предпочитает скорее страдать от очень болезненной опухоли в нижней части позвоночника, чем позволить им удалить ее. Он отказывается говорить о своих покойных сыновьях, хотя я уверен, что он любил их, и постоянно говорит о своих дочери и внучке, которых – и в это трудно поверить – он ненавидит.