– Идемте в следующую комнату.
Он открыл дверь в конце галереи. Я прошел за ним в небольшое помещение – во всяком случае, небольшое для этого дома – и оказался в зале без окон. На стенах размещалось семнадцать картин и пять голограмм, кроме того, две изумительных камеи и статуэтка. Все они изображали женщину, подобную той, что была на картине Килкуллена.
– Ну? – спросил он, дав мне бегло осмотреться.
– Очень сильное впечатление, – сказал я, и цвет мой снова стал гуще. – По‑моему, четыре из этих картин написаны еще до Галактической эры.
– Именно, – откликнулся он. – А статуэтка сделана до рождества Христова.
– Какую религию она представляет? – поинтересовался я.
– Никакой.
Я смутился.
– Но появление одного и того же женского образа в произведениях искусства, разделенных тысячелетиями и триллионами миль, наверняка означает, что она является весьма заметной мифической фигурой в истории вашей культуры?
Аберкромби был непоколебим.
– Она не имеет никакого отношения к истории моей культуры.
– Тогда как объяснить, почему ее образ появляется в столь многих и столь разнообразных произведениях?
– Понятия не имею.
– В высшей степени любопытно, – сказал я, отступая от картин и сравнивая три ближайшие. – Несомненно, это одна и та же женщина. Она везде одета в черное, и на каждом изображении у нее одно и то же неотступное печальное выражение.
– Надеюсь, вы не хотите сказать, что она сама позировала каждому из художников, – раздраженно произнес Аберкромби. – Между самой первой и последней семь тысячелетий. Среди людей встречаются долгожители, но рано или поздно мы все умираем. Как правило, рано.
– Я просто предполагаю, что у них может быть общий источник, древняя картина или скульптура, а все это – просто его интерпретации.
– Может быть, – произнес он с сомнением. – Но пока я ни черта не смог его обнаружить.
Я медленно обошел зал еще раз, изучая каждую работу в отдельности.
– У них есть еще одна интересная общая особенность, – сообщил я.
– Какая?
– Ни одна из них не принадлежит автору с именем.
– Вам никогда раньше не попадался ни один из этих художников? – удивился он.
– Нет, – ответил я.
– А Килкуллен?
– Я не знал его имени до аукциона.
– Так как же вы оценили картину в пятьдесят тысяч кредитов? – вспылил он.
– Я проанализировал возраст картины, место создания, школу, качество письма, и принял во внимание относительную неизвестность художника, – пояснил я.
Некоторое время он, кажется, обдумывал сказанное мной, затем кивнул.
– Вы видите у них еще что‑нибудь общее?
– Еще одно, что их связывает – это вы, – ответил я. Поколебался, допуская, что он может обидеться на мой следующий вопрос, но решил все‑таки его задать. – Могу я поинтересоваться, что вас в них привлекает, мистер Аберкромби? Одна и та же модель на столь многих портретах, безусловно, интригующая тайна, но я должен обратить ваше внимание на то, что многие из них написаны сравнительно грубо и по‑любительски.
– Я коллекционер, – заявил он с легким раздражением.
– Значит, для вас имеет значение она, – предположил я.
– Мне нравится ее лицо, – был ответ.
– Прекрасное лицо, – согласился я. – Но у вас, безусловно, должны быть и другие причины.
– Почему вы так думаете?
– Позавчера вечером я видел, как вы предложили 375 тысяч кредитов за картину, которая совершенно очевидно стоит 50 тысяч.
– Ну и что?
– Я просто заключаю, что помимо восхищения ее красотой у вас были и другие причины предлагать такую крупную сумму.
Он минуту вглядывался в меня, затем заговорил:
– Мне восемьдесят два, здоровье ни к черту, жена умерла, два сына убиты в Сеттской Войне, я не видел свою дочь и не говорил с ней почти тридцать лет, у меня одна внучка и ту я терпеть не могу, а мое состояние оценивается в 600 миллионов кредитов. Что, по‑вашему, мне делать с деньгами – оставить их женщине, которую я при встрече не узнаю, или другой, чьего вида я не выношу?
Я невольно попятился, ошеломленный легкостью, с какой он отрекается от устоев Дома и Семьи, и от тех обязательств, которые они накладывают. А он продолжал:
– 50 тысяч, 375 тысяч, какая, к черту, разница? Я отдал бы за Килкуллена и пять миллионов, если б понадобилось. Я могу позволить себе купить все, что угодно, если захочу, черт возьми. Все равно, когда я окажусь в могиле, от денег толку не будет.
Он помолчал.
– И вот тут появляетесь вы.
– Пожалуйста, объясните, мистер Аберкромби.
– В тот вечер вы проговорились, что уже видели эту модель, – жест в сторону одной из картин, – раньше. Дважды.
– Это верно.
– Вы сказали, картина и голограмма.
– Да. Картина с Патагонии IV, хотя ее купил житель Нью Родезии, а голограмма – с Байндера X.
– Мне они нужны. И любые другие, которые сможете разыскать.
– Я не слышал о других, мистер Аберкромби.
– Они наверняка есть, – убежденно сказал он. – Я охочусь за ними уже 25 лет, и не знал о тех двух, которые вы видели.
– Я даже не знаю, как и где начинать поиск, – сказал я.
– Вы знаете, где искать эти две, – возразил он. – Знаете, где их продали, и можете выяснить, кто их купил.
– Предположим, это я смогу, – согласился я. – Но это не значит, что новые владельцы согласятся расстаться с ними.
– Продадут, никуда не денутся, – пообещал Аберкромби. – Вы их мне только найдите, а уж оттуда я их добуду.
Он выдвинул челюсть.
– Потом поохотимся и за остальными.
– Весьма сомневаюсь, что смогу за неделю найти даже те две работы, что я видел, мистер Аберкромби, – произнес я.
– Найдете за месяц, – сказал он. – Что здесь такого?
– Вы наняли меня всего на неделю, – возразил я.
– Я нанял вас на столько, сколько понадобится, – резко отозвался он.
– Но у меня обязательства перед галерей Клейборн, – возразил я.
– Предоставьте галерею Клейборн мне.
– Я не хочу показаться дерзким, мистер Аберкромби, но я приехал на Дальний Лондон по программе обмена, и я должен…
– Послушайте, – прервал он меня. – Если мне придется купить Клейборн со всеми потрохами, чтобы получить то, что я хочу, я куплю его! Ясно?
Мне в голову не пришло, что ответить, и я промолчал.
– Вам заплатят, – продолжал он чуть мягче. – Оклад, расходы, сами скажите, сколько.
– Но я здесь, чтобы приобрести знания о работе галереи Клейборн, чтобы поделиться ими впоследствии с другими членами моего Дома, и точно так же один человек из сотрудников Клейборна в данный момент учится у Дома Крстхъонн.
– Ваш Дом занимается бизнесом, чтобы делать деньги, правильно?
– Да, разумеется.