Человек, употребляя зелье, подвергается не только воздействию наркотических веществ, но и иной физической реальности.
– И что происходит с психикой?
– Можно только гадать. Вопрос трудный. Молено сказать, философский, – он опять потянулся к Лике, чтобы ущипнуть её, на этот раз получил по руке сильнее. – Мы, суперы, имеющие доступ к вселенскому информационному полю, можем ответить на вопрос, откуда берутся в наших головах мысли?
– Не можем.
– Соображаешь, костолом. Одна из идей – мысли есть вселенские вибрации духовной энергии и заполняют все. Мозг и душа, будучи приёмником, настроенным на определённую волну, улавливают определённые передачи.
– Это только теория. Одна из многих, притом с большими дырами, – возразила Лика.
– Не спорь, родная… Ну вот, под воздействием этого кусочка иной физики душа и мозг перенастраиваются. Идёт сбой частот. В принимаемые программы вклиниваются иные, с совершенно другими частотами. Человек входит в разлад с окружающим, Это как ложка перца в торте. Но и это не самое худшее.
– Что самое худшее?
– Эти люди не просто принимают иные программы, но и служат их проводниками Они как лазерными лучами плавят мозги сограждан, вбивают в них иные передачи, Иные вибрации. Они становятся центром зарождающегося циклона И они частично уже не принадлежат человечеству.
– А кому принадлежат?
– Не знаю. Мне тебя надо спросить. Когда ты шёл по следу таинственного незнакомца, что ощущал?
– Ну… На меня повеяло чем-то… Похожее ощущение, как при контакте с Синим Шаром, – вот я и произнёс то, что боялся произнести, будто бы из опасения выкликнуть джинна из бутылки.
– Рагниты, – Диксон хлопнул в ладоши, будто услышал радостную новость. – Что и требовалось доказать.
– Но если рагниты проникли в «транспортёр Динозавров», то это… Это катастрофа.
– Не так страшен черт, как его малютки, – повторил Диксон русскую шутку, которой лет триста, и потянулся за шлемом.
* * *
Гиперзвуковая «Камбала» зашла на посадку и резко рванулась вниз. Она зависла на секунду над посадочной площадкой, качнулась падающим осенним листом, опустилась на резинобетон, неторопливо заскользила вправо и замерла под пятнадцатиметровой «ромашкой» обслуживающего комплекса.
– Пошли, – кивнул я Шестерневу. Дверь отъехала в сторону, и мне упруго ударила в лицо африканская жара.
– Не холодно, – поморщился Шестернев.
– А что ты хочешь? Сорок километров до Каира.
На аэродроме стояли большой «Боинг» и штук восемь самолётов малого класса. Горизонт вздымался тремя золотистыми паутинами антенн космической связи. В километре от аэродрома будто бы из песка вырастал и впивался в небо похожий на изъеденную ветрами скалу, беспорядочный, довольно уродливый и в своей уродливости противоестественно привлекательный шпиль здания Управления Космический Сообщений ОССН – оно было построено девяносто лет назад и воплотило в себе металлом, сталью, бронзой самые безумные идеи в очередной раз вспыхнувшего тогда конструктивистского бума.
Нас поджидал высокий мужчина лет сорока на вид с пышными усами, похожий на киплинговского колониального офицера. На нём была форма капитана третьей ступени УКС.
– Капитан Коллинз, – представился он.
Мы прошли мимо двух охранников. В отделанном натуральным мрамором холле было прохладно и пустынно. Равно как и в коридорах Управления.
– Людей не видать, – сказал я, проходя в пустой лифт.
– Людей здесь полно. Здание – целый город. Просто у каждого своя ниша. А вот и мои владения.
Он пригласил нас жестом пройти вперёд. Мы очутились на площадке, нависшей над лабиринтом. Внизу на десятки метров шли ряды мощных голографических и биокомпьютеров. Сюда сходилась информация от сотен космических кораблей, орбитальных самолётов.
Впереди висела звёздная карта, усеянная разноцветными точками орбитальных станций, пунктирами траекторий, слабо светящимися плоскостями эклиптики планет Солнечной системы.
– Моё рабочее место, – Коллинз сел на жёсткий, неудобный стул. – Хорошо, что вы прилетели сами, а не послали запрос. Вместе легче разобраться в этой мешанине. Ну, начали?
– Начали, – кивнул я, усаживаясь на такой же стул.
– Любимый собеседник – Большой компьютер Управления…
Блок по пассажироперевозкам Марс – Земля, – приказал Коллинз, и в СТ-проёме возникли столбцы цифр и значков.
Минут через сорок мы наткнулись на то, что искали.
– Такого я не ожидал, – удивлённо произнёс Коллинз. – Рейс «Марс – Земля» номер восемнадцать дробь два. Лайнер «Фудзи». На пересадочную станцию «Кольцо» прибыло семьдесят пять пассажиров. По данным регистрационного компьютера Американского сектора.
– А на самом деле?
– Есть ещё информационные отвалы. Драгоценные крупинки информации, растворившиеся в тоннах породы. Тут картина другая – пассажиров было семьдесят шесть.
– Некто не хотел, чтобы о нём осталась информация в регистрационном компьютере, – сказал я. – Сможем восстановить его регистрационные данные?
– Попытаемся, – кивнул Коллинз. Он начал колдовать с компьютером. – Как этот лишний пассажир умудрился стереть данные из регистрационного компа?
– Умеет.
– Я думал, это почти невозможно.
– Зазор между «невозможно» и «почти невозможно» достаточно велик, – отделался я ни к чему не обязывающей репликой.
Незачем распространяться, что некоторые люди могут творить и «полностью невозможные» вещи. Вспомнить, как на моём, тогда ещё оперативника класса "А", горизонте возникла Лика – она умудрилась влезть в информационный банк федерального миграционного управления.
Минут через сорок Коллинз приказал:
– Развёртка.
В СТ-проёме поползла мешанина цифр, обрывки слов, какие-то сумбурные линии и световые всплески.
– Что-то не то, – Коллинз вновь принялся за работу, но через четверть часа признал своё поражение. – Ничего больше не вытянуть. Блок данных изуродован. Безвозвратно.
– Это мы ещё посмотрим, – сказал я.
* * *
С изобретением силиконовых суперполимерных покрытий Венеция утратила свою привычную обшарпанность, ушли в прошлое влажные потёки на стенах, набухшая, готовая обвалиться штукатурка. Город стал привычно чист и стерилен, каким и положено быть городу двадцать второго века. За полторы тысячи лет своего существования Венеция была свободной республикой, владениями Франции, Австрии, потом Италии. Большой передел мира «тёмных десятилетий» вернул ей независимость и правление Большого Совета во главем с дожем – тогда было модно стряхивать тысячелетнюю пыль со старых понятий, названий и государственных институтов. Здесь сложилось несколько необычное законодательство, делавшее это место притягательным не только для туристов, но и для преступников всех мастей. Большие Кланы обожали проводить в Венеции свои съезды, поскольку в соответствии с местными законами выдача международных преступников была усложнена до предела, а проведение акций совместно с полицией других государств, а также международными полицеиструктурами категорически воспрещалось. Почему-то охрана спокойствия бандитов считалась вопросом государственной чести и предметом национальной гордости. Здесь же пытались установить либеральный режим к наркотикам, включая сильнодействующие, практически легализовали волновые и компьютерные наркотики, после чего сюда было двинули страждущие со всей Земли и начался сущий ад. Продержались эти новшества недолго – ОССН пригрозил широким набором санкций.