- Может быть, Пэррот все-таки это слышал где-нибудь раньше? предположила Янина. - Возникала же такая мысль? Возникала. Зря ее опровергли. А если еще раз придирчиво разобраться: мог он это слышать или нет?
- Где?
- В холле отеля, в баре, в харчевне. Мало ли где! Может быть, в роли лодочника ездил с кем-нибудь на экскурсию. Может быть, наняла его какая-то компания. Трудно предусмотреть все человеческие пути и перепутья даже у такого человека, как Пэррот. В конце концов, подслушал чей-нибудь разговор в лечебнице.
- И запомнил, не переврав?
- Причуды памяти.
- Вероятность не большая, чем у "разумного индуктора", - сказал Рослов.
- А вероятность Голгофы у Смэтса? - вставил Смайли. - Откуда такие подробности, которых даже в Библии нет? Мог он это придумать, прочесть об этом, в кино увидеть, услышать от кого-то? Не думаю. Я его давно знаю. Умен, но необразован, выбился из постовых. Откуда он знает латинские слова и названия, о чем говорили римские солдаты в Иерусалиме, как одевались, что думали? Из книг? Боюсь, что в здешней городской библиотеке вы ничего похожего не найдете. Да он ничего и не читает, кроме детективов и комиксов. А в евангелиях написано не так и не то. Где-нибудь слышал? От кого? От барменов и рестораторов, у которых брал взятки? Или у скупщиков краденого? Нет, мисс, не верю я в его "причуды памяти". Не та память!
Так они и не договорились, условившись продолжить разговор тотчас же по прибытии на остров, а до тех пор молчать, благо уже поутру возникла новая тема. Новость выложил Смайли в открытом море, когда яхта пошла с попутным ветром и капитанские его обязанности не требовали сложных маневров с парусом. Оказалось, что накануне, после разговора в саду отеля, у него в номере ожидали гости: "знакомые парни из Штатов, которым не нужен полицейский, чтобы открыть дверь без ключа или произвести обыск без ордера".
- Кто же именно? - поинтересовался Рослов.
- Не будем уточнять, - поморщился Смайли. - Считайте, что визит их не обязателен, но удивить не может. Не удивился и я, хотя они сидели за моим столом и пили мое виски. "Присаживайся, - говорят, - будь хозяином". Я присел: "Чем могу?" - "Выкладывай, - говорят, - все, что знаешь: с кем едешь, их намерения, цель, кто разрешил и тому подобное". В ответ я посоветовал им прочитать нью-йоркские газеты за месяц, где они найдут о вас потрохов на целую книгу, а едете вы изучать магнитную аномалию в районе "белого острова", на что имеется соответствующее разрешение губернатора и полиции. "Все это мы знаем, - говорят, - а что везете, какую технику?" - "Никакую, - удивляюсь я, - а что они в Лондон везут, в чемоданах у них посмотрите. Вы это умеете". Ухмыльнулись: "Уже посмотрели".
- А я ничего не заметила, - удивилась Янина. - И в шкафу, и в чемодане - все в порядке.
- Я не проверял, но, в общем, следов обыска не заметил, - подтвердил Шпагин.
- Люди опытные, - сказал Смайли, - заметных следов не оставляют. А чтоб незаметные обнаружить, особая проверка нужна. Спичку где-нибудь в вещах положить или ниточку, а потом как следует посмотреть, не сдвинута ли.
Рослов промолчал. Он все заметил и не удивился. Кто-то должен был проявить интерес к их поездке, и от ее результатов зависело, будет ли он повышен или понижен в дальнейшем. В том секторе мира, где они находились, наука неотделима от интересов монополий, и любое мало-мальски значительное открытие не будет обойдено вниманием "парней", подобных ночным визитерам Смайли. Рослов просто не думал об этом, он даже рассказ Смайли слушал не очень внимательно, заинтересованный только в одном - в ожидающей их загадке, ключа к которой, казалось, не было. А вдруг был? Самые невероятные предположения сталкивались в сознании, высекая искры такой смелости и безумия, что он даже не решался поведать их спутникам.
А остров уже виднелся и манил издали - белая тарелка на густой синьке моря, вместилище тайн и опасностей. Казалось, только ступи на эту белую гладь, и тайны начнут свое грозное шествие.
Взобравшись на мокрую коралловую горку и укрепив палатку на оставшихся от прежней экскурсии Смайли больших медных крючках, наши путешественники разочарованно убедились, что чудеса передумали и не желают себя обнаруживать. Помолчали, подождали минут десять в спасительной тени и недоуменно переглянулись. Жестянки с пивом, без труда извлеченные из рюкзаков, не прыгали и не приклеивались друг к другу, нож Смайли лихо кромсал сыр и не стремился вырваться, и даже часы ходили по-прежнему. Не только магнитных бурь, но даже крохотной магнитной тяги не замечалось. И видений не было - ни снов, ни миражей. Отлично просматривался лазурный купол неба без единого облачка, синее зеркало океана, рыжие гребни волн, бегущих по скошенной поверхности рифа, и белая стекловидная горка с робинзоновской палаткой над бухтой.
- Н-да, - сказал Шпагин по-русски, - кина не будет.
Рослов и Смайли молчали, каждый по-своему: Рослов - задумчиво, Смайли смущенно, как устроитель концерта, на который не прибыли обещанные знаменитости.
- Одно странно, - заметила вскользь Янина, - чаек нет. Ни одной.
Никто не ответил. Шпагин вздохнул, поморщился и снял шлем.
- На кой ляд эта штука... - продолжал он по-русски и тотчас же перевел для Смайли: - Вы понимаете, Боб, вещица, мягко говоря, едва ли нужная, да и неудобная.
- Согласна, - подхватила Янина и сбросила шлем. - Я в нем как в кастрюле.
Но Смайли шлема не снял. Сидел вытянувшись, похожий на мотогонщика. Неожиданная обычность острова, словно исподтишка насмехающегося над ними, его растревожила. Неужели русские ничего не увидят, а он останется в дураках? А может быть, чудеса происходят не постоянно, а циклично? Может быть, сейчас некий антракт, пауза, когда хитряга остров по-человечески отдыхает от всяких чудес?
- Я бы не рисковал, друзья, - сказал он. - Кто знает, что может случиться через четверть часа? Пиратов я тоже не сразу увидел.
В шлеме сидел и Рослов - он попросту забыл об этом тяжелом и неудобном изобретении "капитана". Он ждал чего-то бессознательно, безотчетно, напрягаясь всем существом своим.
"Ты думаешь, шлем предохранит тебя от контакта?" - спросил его кто-то неслышно, безмолвно, откликнувшись где-то в сознании, как эхо. "Для нас не имеет значения диамагнитность покрытия. Есть прямая связь с твоей психикой. В конце концов, человеческий мозг - это только информационная машина, подчиняющаяся всеобщим законам управления и связи". - "А как же с обратной связью?" - мысленно спросил Рослов, не зная, кого и зачем, но спросил первое, о чем мог подумать в этой ситуации кибернетик. "Обратная связь - это наш сигнал, непосредственно воспринятый твоими рецепторами". "Где же эти рецепторы?" - "В твоем сознании. Неужели математику не ясно, что любая информация может быть принята и передана без дистанционных датчиков?" - "Вы имеете в виду зрение и слух?" - осмелился спросить Рослов. И получил ответ: "Нам они не нужны". - "А кто это "мы"?" - "Мы" или "я" - по существу одно и то же. Если для общения тебе удобнее единственное число - пусть буду "я". Но у меня нет личности. Вернее, нет компонентов, формирующих это понятие".
Весь этот мысленный спор Рослов провел сидя, скрестив ноги, как йог в трансе, неподвижно, сосредоточенно, полузакрыв глаза. И вдруг услышал крик Шпагина и тревожный вопрос Янины:
- Что с тобой?!
- Где вы, Анджей?
- Началось, - сказал он, - я уже разговариваю.
- С кем?
- С Богом, - сказал Рослов, - с той самой загадочной системой, которая объявляет себя экстремальной.
"Пэррот - ничтожество, - снова услышал он беззвучный Голос.