Неужели так и не наступит расплата? И кто будет расплачиваться - я или он?
Сейчас мы подъезжаем к белому двухэтажному особняку за чугунной плетенкой ограды. Гаревая дорожка ведет к подъезду. Никакой вывески. Понятно почему - здесь не рекламируют свой бизнес. Мы оба это знаем. Он молчит, а у меня нет права голоса. Две жизни в одном теле, как пара рельсов, которые не разойдутся до первой стрелки. Когда же будет наконец эта стрелка?
С Кордоны сняли наручники и закрепили зажимы для датчиков. Кресло на колесиках подвезли к аппарату, похожему на спрута с разноцветными проводами щупалец. Вместо глаз у него рычаги управления, а вместо рта прорез с валиком для бумажной ленты и с упором для перьев автоматических самописцев. "Детектор лжи", - подумал Кордона и спросил, сорвавшись на хрип:
- Проверять будете?
Парни, неизвестные Кордоне, переглянулись. Один - лысый, обрюзгший, видимо любитель выпить; другой - подтянутый, кривоносый, хищный.
- Сиди смирно, - предупредил он, - объяснять ничего не буду: некогда и незачем. Датчики реагируют на движение, давление, дыхание и пот. Соврешь что-нибудь да просигнализирует.
- А потом? - спросил Кордона.
Оба парня - теперь уже в белых халатах - переглянулись.
- Узнаешь. Лучше не ври. Тебе же лучше, - сказал лысый.
- Включаю, - перебил его напарник.
Что-то загудело, как бормашина. Кордона ничего не почувствовал, кроме стесненности в движениях.
- Теперь отвечай кратенько на любой вопрос.
- Только "да" или "нет"? - прохрипел Кордона.
- У нас более совершенная аппаратура. Реагирует на любую реплику, если она лжива. Но не распространяйся. Лучше короче.
- Где русские? - спросил кривоносый.
- Какие?
- Отвечай без вопросительных знаков. Где твои русские? В Гамильтоне?
- Я не знаю, о ком вы говорите.
Удар тока пронизал все тело Кордоны. Смайли это ощутил, но даже не дернулся. Дернулся Кордона.
- Что они ищут на острове?
- Не знаю.
Аппарат не среагировал. Парни в белых халатах переглянулись. Но так и должно было случиться: не зная русских, Кордона не знал, что они могут искать, а Смайли тоже не знал, что могут искать русские, находящиеся, как и он, в состоянии прострации.
- Они не откровенничают с тобой, Смайли?
- Я не Смайли, - признался Кордона.
И солгал. Новый удар тока потряс его тело. Он взвизгнул.
- Не визжи. Не поможет. Лучше не ври. Имя?
- Кордона. Фернандо Кордона.
Опять удар тока. Кордона подпрыгнул вместе с креслом, опутанный проводами.
- Говорили: не ври, - сказал кривоносый. - Мы тебя пятый год знаем.
Кордона заплакал.
- Я не вру. Я контрабандист. Я подпольный торговец наркотиками. Я провез из Штатов сто ампул... Матерь Божия! Спросите у Чарли из "Майами-Бич".
Аппарат не ответил. Кордона облегченно вздохнул. И опять переглянулись парни в халатах. Неужели Смайли связался с наркотиками?
- Сменил бизнес, Смайли?
- Да.
Еще раз подпрыгнуло под током тело Кордоны.
- Зачем же врешь?
- Я не вру. Я ничего не менял. Я всегда провозил наркотики. На Багамы, на Ямайку, на Гаити. И сейчас провез. Ампулы у Элис из "Альгамбры" или у Чарли. Я не Смайли, я только похож на Смайли.
- Не Смайли? - переспросил лысый.
- Нет.
Тело Кордоны снова подпрыгнуло, но уже без сознания.
- Может, свяжемся с Интерполом, Мак? - спросил кривоносый, выключив аппарат.
- Слабак, - сказал лысый.
- Если заставить себя верить в то, что говоришь, аппарат не подействует. Сила воли нужна. Я знал многих, которые обманывали эту штуковину. Значит, в Интерпол?
Лысый кивнул.
А Смайли все-таки обманул их. Его, именно его, тело, уже потерявшее сознание Кордоны, хотя и скорченное током, источало блаженство. Откуда мог знать Кордона, что он отчужденный? Не Кордона и не Смайли. Все ложь. И да - ложь, и нет - ложь. Не знает русских - ложь, потому что он Смайли. Не торгует наркотиками - ложь, потому что он Кордона.
"Лысый прав - слабак! Будь я в этом черепе, обманул бы эту штуковину. С удовольствием бы обманул. Редкий случай, когда ложь доставила бы мне удовольствие. Зато я теперь все знаю о лжи: как чувствуешь, когда лжешь по привычке, когда во спасение, когда из страха и когда из мести".
- Я тоже, - сказал Голос.
8. РАССКАЗ О СОВЕСТИ
Розовый сумрак качался вокруг Янины, как на лодке в мертвую зыбь в предрассветном тумане, чуть-чуть подсвеченном солнцем. Она уже ничего не чувствовала - ни сердца, еще минуту назад тревожно стучавшего в груди, ни крови, приливавшей к щекам, ни жары. Казалось, она умерла и душа ее, по христианскому вероучению, еще витает над телом. "Какая чушь, - усмехнулась мысль, - просто отключилось сознание. Как во сне или под гипнозом".
- Это не гипноз, - сказал Голос, - гипноз еще будет. Это как в театре увертюра к драме. Играет оркестр, в зале тихо, вот-вот взовьется занавес.
- Раздвинется, - машинально поправила Янина.
- Все равно. Когда-то он подымался, когда-то его вовсе не было. Впрочем, я никогда не сидел в зрительном зале и не слышал оркестра. Как мало я еще знаю и как много надо узнать.
- От меня?
- И от тебя. Я сделаю с тобой то, что сделал сейчас с твоими друзьями. Или не совсем то. Почти, как у вас говорят о приближенных вариантах. Я не раздваиваю твоей личности - только психику, освободив некое надсознание, которое и даст мне то, что ты в силах дать.
- Что же именно? - Мысль рождалась нормально, как рождается она в процессе ничем не осложненного мышления.
- Что есть совесть? - спросил в ответ Голос.
В живой беседе Янина бы засмеялась. Потом задумалась. Потом ответила, может быть, даже не очень уверенно. Сейчас чистая ее мысль откликнулась не задумываясь.
- Реакция нервной системы на противоречия между поступками человека и его нравственными принципами.
- Это философски, а математически?
- Затрудняюсь ответить. Впрочем... кто-то пустил крылатое словечко: совесть - это обратная связь. А можно и так: оптимальный вариант столкновения двух взаимно исключающих величин. В данном случае - функций сознания и мышления. Исключение такого столкновения исключает и совесть. Можно найти и другую формулу. Ответов много.
- Я знаю все, - сказал Голос, - и все о реакции организма на такое, как ты говоришь, столкновение. Все изменения, какие вызывает оно в сердечно-сосудистой системе, дыхании, функциях эпителия и потовых желез и даже в химическом составе крови. Но я не знаю твоих эмоциональных состояний. Эту информацию и даст мне опыт. Он не долог и физически безболезнен. Внимай.
Розовый сумрак, качавшийся в отчужденных глазах Янины, растаял, будто развеянный ветром. Но ветра не было: "кондиционерки" создавали приятную прохладу при закупоренных окнах и закрытых дверях. Янина сидела в уголке шикарного нью-йоркского бара вместе с Рословым. Почему нью-йоркского? Этот вопрос могло задать только надсознание Янины, хорошо знавшей, что находится она в палатке "белого острова"-рифа, в сознании же Янины из бара такой вопрос даже не возникал, она воспринимала и свое пребывание в Нью-Йорке и в этом баре в компании с Рословым как нечто должное, заранее обусловленное. Рослов рассказывал ей содержание какого-то ковбойского фильма, просмотренного им по телевизору в гостинице, рассказывал смачно, по-актерски подыгрывая, но Янину это не развлекало. Рослов сейчас напомнил ей трактирщика из Забже в ее трудном послевоенном детстве, когда она мыла посуду в трактире, помогая перебивавшейся без мужа матери. У трактирщика была такая же иссиня-черная борода, и он так же прятал глаза, когда говорил сальности забегавшим девчонкам. Рослов сегодня не развлекал, даже отталкивал какой-то своей необычностью.