Серьезными идеями не бросаются, их приберегают для себя, а несерьезные - кому они нужны.
Так Сапожников и ходил по жизни с очередной своей идеей, болтающейся изо рта, и был похож на повешенного.
У всех делались сонные глаза, когда он приближался. А уж жена Барбарисова - та человек и вовсе деловой. Что мужу полезно, то и хорошо. А Сапожников такого накрутил в своей жизни, что сам черт не разберет. Жена Барбарисова - человек четкий, и запах ненадежности ей ни к чему. У них с мужем одна задача - вести свой парный конферанс в жизни так, чтоб не освистали. А для носителя истины Сапожников выглядел до безобразия несерьезно.
Как она могла любить Сапожникова, если слышала, как он, вместо того чтобы поведать, как было у Людмилы Васильевны, сказал:
- Я бы хотел идти ночью по улице, а в домах горят окна. И чтобы я зашел в любой подъезд, поднялся по лестнице, и позвонил в любую дверь, и сказал хозяевам: "Здравствуйте. Я - Сапожников. Можно, я у вас в гостях посижу? Я обещаю любить вас весь вечер и постараюсь быть не скучным".
- Я бы тебя сразу выперла, - сказала она.
- Это потому, что ты не знаешь, что такое счастье.
- Я не знаю?! Ну ты, конечно, знаешь! Еще бы! Голодранец несчастный. Никак в себя не придешь, не угомонишься. Зачем опять все разрушил? Зачем от Людмилы отказался? Она бы тебя из дерьма вытащила. Ну? Отвечай, зачем?
- Зачем? - я ответить не могу. Могу ответить - почему.
- Ну?!
- Так надо.
- И все?
- И все.
Она хлопнула дверью. Закачались бомбошки на люстре. А Барбарисов спросил, понизив голос:
- Ты что же, действительно знаешь, что такое счастье? Ну, обрисуй, обрисуй.
И тогда Сапожников сказал:
- Туман шел клочьями через лес. Крикнула птица. Велосипедист приостановился и позвонил в колокольчик. Потом вытащил губную гармонику и протрубил сигнал "Солнечного зайчика"...
Барбарисов сказал: "Н-да..." - и хотел добавить, в смысле "и все?", но жена крикнула из-за двери:
- Ты слушай его, слушай! Он тебя образует... дрянь неблагодарная! Барбарисов, сделай звук потише, я по телефону говорю!
Барбарисов погасил звук в телевизоре. К роялю подошел певец в манишке и разинул рот. Он все надувался внутри манишки и разевал рот.
- Включай! - крикнула жена. - Можешь включать!
Появился звук.
- Скорей на балкон!-закричал певец, взмахнул руками и попытался взлететь. Но не взлетел.
- Это он про Нисетту, - сказал Сапожников. - Чтоб на балкон шла. Про Альпухару и гитару. Слова и музыка не скоординированы с поведением артиста...
- Это тебе не балет, - сказал Барбарисов.
На экран выпорхнула балетная пара. Он был в трико, она в шароварах. Некоторое время балерина, разминаясь, ходила вокруг партнера и примеривалась. Потом разбежалась и вскочила на него. Но он не поддался и отшвырнул ее. Но она снова кинулась на него и вцепилась как клещ. Тогда он стал бороться с ней, пытаясь ее стряхнуть, но она не уступила. Сколько он ни швырял ее, ни крутил по воздуху, ничего не получалось. Тогда ему ничего не оставалось, как унести ее за кулисы и там прикончить под вой труб и фуканье барабана.
- А ты знаешь, жена права, - сказал Барбарисов. - Насчет Людмилы Васильевны.
- Да, права, - сказал Сапожников. - Но и я прав.
Сапожников вернулся домой. Он не раздеваясь заснул и плакал во сне.
- Кто живой? - спросила Рамона. - Эй, кто живой? Никто не откликнулся. Тогда Сапожников подошел к ней, тихонько опустился в воронку и сказал ей на ухо:
- Рамона...
Галка оглянулась.
- А ведь мы с тобой вдвоем остались, - сказал Сапожников.
- Вдвоем, - согласилась Рамона. - Теперь у нас пойдет хорошая жизнь. Как на курорте... Детей мы эвакуировали, мужчины наши убиты, бояться нам нечего...
- А дальше что?
Галка пожала плечами.
- Будем пугать фрица, пока сможем, - сказала она, - а дальше помрем.
- Страшно? - сказал Сапожников.
- Я знаешь почему в разведку пошла? - спросила Рамона.
- Потому что всю жизнь боялась.
- Ты?! - изумился Сапожников.
- Ага... - сказала Рамона. - Я всегда за кого-нибудь боялась. За детей, за чужих жен и мужей, за солдат, за командиров... Когда им чтонибудь угрожает, у меня в кишках холодно... А когда я одна - тут я становлюсь ловкая. Меня теплую не возьмешь. За себя чего бояться? Со мной ничего сделать нельзя. Убьют? Так ведь мне незаметно будет. А в плен захватят, станут пытать?.. Что ж, боль, она и есть боль. Потерплю сколько смогу, потом буду кричать. Громко... Главное, не боюсь ни хрена. - Тут она выматерилась и сказала: - Извини. Распустились мы на войне. У вас, наверно, девушки не матерятся...
- Еще как, - ответил Сапожников. - И женщины и дамы матерятся накрашенными ротиками, простота нравов.
- Хуже страха нет ничего, - сказала Рамона... А ты испугался.
- Нет! - сказал Сапожников.
- Факт, испугался. Слушай, - сказала Рамона нежным своим и глуховатым голосом, - мы выиграли войну... Неважно, что я не дожила, но мы выиграли войну, отвечай?
- Да.
- Да, мы выиграли войну, - сказала Рамона. - И я вижу знамя над рейхстагом и фашистские знамена в грязи на мостовой... Знаешь, почему мы выиграли войну, а они проиграли? Потому что нас спасли будущие, еще не рожденные дети... Если бы не они, нам бы не выдержать! Стреляй!- крикнула Рамона. -Стреляй, пока есть пули!
Началась стрельба, и рассвет стал лимонный и лихорадочно прекрасный.
- Запомни! - крикнула Рамона. - Нам без них не выдержать, но и они без нас пропадут!..
Тут стрельба кончилась, и рассвет опять стал глядеть серым глазом, налитым слезой.
- Давай гляди, - сказала Рамона. - Сейчас снова пойдут... Что-то больно тихо.
Она приподнялась поглядеть, и повалилась на бруствер.
Подполз Сапожников.
- В воронку меня не клади, - сказала Рамона. - В ней воды поллопатки. Дай здесь полежу. Меня отсюда не видно.
Язык у нее стал заплетаться.
- Рамона, когда ты умрешь, мне что тогда делать? - спросил Сапожников.
Она вдруг сказала совершенно отчетливо с силой : - Иди! Иди и скажи им... История складывается из наших биографий. Какие мы - такая история. Другого материала у нее нет!..
И голова ее откинулась. Сапожников взял автомат И пошел по полю ничего не боясь. "Рамона, - думал Сапожников. - Ваня Бобров. Цыган. Танкист. Я не знаю, где вы похоронены! Поэтому я хожу сюда, к большой стене! Считается, что это могила неизвестного солдата. Нет! Это могила солдата, известного всему свету!.."
Сапожников открыл глаза и долго курил в темноте.
Глава 26. МЕХАНИЧЕСКИЙ МЫШОНОК
В жизни Сапожникова готовился поворот.
Собралась как-то вся прежняя компания, которая собиралась в институтские еще времена, а потом естественным путем распалась.
Много лет прошло, как они расстались. Кого вирус пришиб, кого жены, а кого лавина в горах. Поредела компания.
Доктор Ника погиб в снежной лавине. Это совершенно случайно узнал Сапожников от аспирантки-психолога и засуетился, затосковал, стал по телефонам звонить. Все загрустили и собрались. И Сапожников пришел, смотрит - он такой же облезлый, как все, а потом смотрит - да нет же, это ему показалось, никто не облезлый. Подняли тост за тех, кого нет с нами, выпили за тех, кто есть с нами, за плавающих и путешествующих.
- Как же это Ника? - жалобно спросил Сапожников.
- Судьба прибрала.
- А куда? - спросил Сапожников.
- Перестань.
- Нет, я бы хотел знать, куда уходят люди? - настаивал Сапожников.
Но ему деликатно не отвечали. Только постепенно заводились.
- Ну и как твоя третья сигнальная? - спросил Барбарисов, чтобы разговор перевести.
И все вдруг замолчали. Каждый замолчал сам по себе и не думал, что замолчит сосед. А когда оказалось, что замолчали все, стало ясно, что это главный вопрос, который хотела выяснить старая компания.