– Я ждала этого момента много лет.
– Не сомневаюсь, – ответил Айсберг, останавливаясь.
– Мне осталось уничтожить последние сорок кораблей, – объявила она, – и после этого я буду полностью в твоем распоряжении. – Минуту спустя она пробормотала: – Теперь уже двадцать три, девятнадцать, семнадцать… Айсберг, должна отметить, в этот раз ты проявил незаурядную изобретательность, чтобы добраться до меня.
– Мне повезло.
– Тебе повезло бы еще больше, если бы ты оставался на своей планете, – ответила она, по‑прежнему пребывая в полной неподвижности. – Восемь… семь… уже четыре… – Она опять замолчала на несколько секунд. – Все, остался единственный корабль – корабль Помазанного. – Наконец она повернулась к Айсбергу. – Ну как, позволим ему прожить немного дольше, чтобы он мог в полной мере осознать масштабы своего поражения?
– Мне нет до него никакого дела, – ответил Айсберг.
– Да, конечно. Моисей Мухаммед Христос волнует тебя ничуть не больше, чем меня. – Она помолчала, глядя прямо в глаза Айсбергу. – Тогда давай займемся нашими с тобой делами. Я всегда знала, что рано или поздно это случится.
ГЛАВА 31
Айсберг разглядывал молодую женщину, стоящую перед ним.
– Пенелопа, я помню тебя трогательной маленькой девчушкой, – сказал он, мысленно возвращаясь к их первой встрече. – Маленькой, испуганной, уязвимой. – Он помолчал и добавил: – Мне следовало убить тебя тогда.
Она улыбнулась.
– Это тебе вряд ли бы удалось.
– Возможно, – согласился он. – Уже в то время ты вполне могла постоять за себя.
– Сейчас тоже, – ответила она. – С тех пор я стала старше и значительно сильнее.
– Да, Пенелопа, эти годы не прошли для нас даром, – сказал Айсберг, выдержав ее пристальный взгляд. – Ты обрела силу, я – мудрость.
– Стал ли ты достаточно мудрым, чтобы убить меня? – с усмешкой спросила она.
– Думаю, да, – ответил он абсолютно серьезно.
Она рассмеялась.
– Чтобы расправиться с тобой, мне даже не понадобится мое могущество. Ты не стал мудрее, просто постарел, вот и все. Ты толстый хромоногий старик. Ты запыхался и весь вспотел, пока неспешным шагом отмерял свою последнюю милю. Твое сердце бьется чаще, кровь стучит в висках, и ты никак не можешь восстановить дыхание. Мне ничего не стоило бы убить тебя просто голыми руками.
– Погляди в будущее, и ты увидишь, что произойдет в этом случае, – предложил Айсберг.
– Ты умрешь.
– Но не один.
– Ты имеешь в виду свой жилет.
– Если ты ударишь меня или выстрелишь в меня, я упаду. А если я упаду, то за какие‑то полсекунды все карты Моцарта устареют. Взрывчатки, закрепленной на моем теле, хватит, чтобы образовался кратер диаметром в двадцать миль с центром в этом месте.
Она посмотрела на него.
– Итак, четыре миллиона человек погибли этим утром лишь для того, чтобы позволить тебе приблизиться ко мне со своими планами и своей взрывчаткой, и после этого ты еще называешь меня монстром?
– Я никак не называю тебя, Пенелопа, – сказал он. – Я палач твой, а не судья.
– И ты действительно уверен, что это будет так просто? – спросила она. – Неужели ты думаешь, что не найдется ни одного варианта будущего, в котором детонатор не сработает, а взрывчатка не | взорвется?
Айсберг почувствовал пустоту в желудке, как в тот момент, когда уже выпрыгнул с самолета, а парашют еще не раскрылся.
– Ты блефуешь, – сказал он, но при этом в голосе его было больше уверенности, чем он на самом деле чувствовал.
Она безмятежно покачала головой.
– Мне нет никакой необходимости блефовать. Я могла привести твою взрывчатку в негодность в любой момент.
– Но ты не сделала этого? – нахмурившись, сказал он.
– Нет, Айсберг, не сделала. – Она посмотрела на него долгим, пристальным взглядом. – Ты ведь приготовился умереть сегодня, не так ли?
– Да.
– Я тоже, – ответила она. – Наши смерти, как и наши жизни, тесно переплелись. – Она помолчала и добавила: – Но сперва я хотела бы поговорить с тобой.
Он выглядел удивленным.
– О чем нам с тобой говорить?
– О, о многих вещах, – ответила она. – Это так странно: я испытываю к тебе чувство ненависти, но в то же время чувствую, что ближе к тебе, чем к кому‑либо другому из живущих. И ты единственный никогда не лгал мне. – Она продолжила после паузы: – Угрозы нападения больше нет. У нас теперь сколько угодно времени на разговоры, – тут Пенелопа иронично улыбнулась, – вся оставшаяся жизнь. И у меня есть к тебе несколько вопросов.
– Какие вопросы? – подозрительно спросил он.
– Самые простые.
– Ладно. Давай спрашивай.
– Почему все живое сторонится меня? Не только люди, но и животные. – Она запнулась и выдавила из себя: – Даже щенки.
Айсберг был застигнут врасплох. Это был не тот вопрос, которого он ожидал. Наконец Айсберг ответил:
– Потому, что ты не такая, как все, – сказал он. – Потому, что ты больше не человек.
– Среди людей встречаются хромые и старые, слабоумные и с врожденными уродствами, – сказала Пенелопа. – Но все они живут со своими семьями. Почему из всех сыновей и дочерей вашей расы я одна была изгнана?
– Потому, что никто из неудачников, к которым ты себя причисляешь, не обладает могуществом, дающим возможность по своей прихоти уничтожать целые планеты. Ты же не только обладаешь могуществом, но и постоянно его применяешь.
– Только для того, чтобы защитить себя. – Она помолчала. – Тебе известно, что ни один человек не рискнул дотронуться до меня с того дня, как Мышка умерла почти двадцать лет назад?
– Нет, – сказал Айсберг. – Я не знал этого.
– Котята шипят, а щенки прячутся, – продолжала она. – Птицы улетают прочь. Даже пресмыкающиеся в моем саду уползают, скрываясь в норах, когда я появляюсь.
– У меня нет лучшего ответа, – сказал Айсберг, испытывая неловкость. До его ушей доносился звук двигателя работавшего где‑то неподалеку трактора. – У тебя есть еще вопросы?
– Ты ненавидел меня с первой минуты нашей встречи, – сказала она. – Почему? Что такого я тебе сделала?
– Пенелопа, я вовсе не ненавижу тебя, – ответил он. – Невозможно ненавидеть всплеск радиации, угрожающий твоему кораблю, или метеоритный поток, падающий на твою планету. Если ты один в джунглях, то не ненавидишь хищников, подкрадывающихся к тебе среди ночи. Ничто из вышеперечисленного не является ни хорошим, ни плохим. Они всего лишь сила природы, и если хочешь выжить, ее надо преодолеть. – Помолчав, он добавил: – У меня к тебе нет ни капли ненависти. Я не таю на тебя зла. Я обвиняю тебя только в одном – в смерти Мышки.
– Она не оправдала мое доверие.
– Ты была ребенком, – ответил он. – Ты не понимала тонкостей.