МОИ ДРУЗЬЯ - Эмманюэль Бов 12 стр.


В первую встречу лучше не форсировать ход событий.

Она меня проводила, она протянула руку мне с отвагой, не складывая локоть.

Поскольку мы были одни, я задержал ее руку в своей.

Я оказался на площадке. Она была в дверном проеме. Она смотрела мне на уши, чтобы узнать, не покраснел ли я.

– До свиданья, сударыня.

– До свиданья, сударь.

Мне осталась секунда, чтобы, прежде чем закроется дверь, назначить свидание.

– Завтра, в три, – пробормотал я.

Она не ответила.

Не глядя на ступеньки, легко, как фея, я сбежал вниз.

VI

Несколько секунд спустя я был на улице, красный до затылка. Мне не хватало воздуха, как когда ветер.

Я посмотрел на себя в витрину. Вена, которую я не знал, пересекала мой лоб сверху донизу.

Мне хотелось вернуться в отель и поцеловать Нину. Я ей понравился. Нужно быть застенчивым, как я, чтобы не воспользоваться подобной ситуацией. Конечно, она жалеет, что я не был более предприимчивым. Моя мягкость, должно быть, ее раздражила.

Но, если она умна, она будет мне признательна за то, что я выказал ей уважение. Неприлично целовать особу, которую почти не знаешь.

Итак, у меня будет любовница, которая меня любит, и которая, отдаваясь, ничего не будет требовать взамен.

Чтобы ночь казалась менее длинной, домой я вернулся поздно.

Сняв куртку, облокотился на окно. Теплый воздух мне напомнил вечера прошлого лета. Луна, вся в водяных разводах, освещала край облака.

Потом я лег.

Нужно спать, иначе завтра буду плохо выглядеть. Лицо у меня несимметрично. Челюсть выдается влево. Когда я устаю, это бросается в глаза.

И все же мне не удавалось заснуть. То и дело я перестилал постель, подходил голый к окну, чтобы замерзнуть, но Нина не шла из головы. Я видел ее перед собой в тумане почтовой карточки, без ног, или же придумывал способ привести ее ко мне так, чтобы консьержка не заметила.

Поскольку я все не засыпал, я решил пересмотреть в воображении все события моей военной жизни. Любопытно, как места, где был несчастен, становятся в памяти приятными.

Точно так же, когда я только изредка пою песни моего детства, чтобы не притупить воспоминаний, которые они вызывают, я думаю о моей солдатской жизни только тогда, когда не могу иначе. Мне нравится хранить в голове запас воспоминаний. Я знаю – они там. Этого мне достаточно.

Я задремал, когда молочница, которая, вероятно, возвращалась из кино, хлопнула дверью.

Она закрыла окно, потом помылась. Вечерами она никогда не моется. Я слышал те же звуки, что и перед дверью Бийара. Я заметил, что новые события приходят сериями.

Я вылез из кровати.

Из-за холода задрав большие пальцы ног, я принялся расхаживать по комнате, смутно надеясь, что молочница меня увидит через дырку в стене.

Уснул я только на заре. Я не слышал ни будильника Лекуанов, ни метлы консьержки, которая каждая утро нарочно толкает мою дверь.

Когда я проснулся, квадрат солнца уже пересек мою кровать и дрожал на стене.

Было поздно. Я торопливо поднялся, глаза, как щелки, щека смята скомканной простыней, как лист бумаги

Одевшись, я долго причесывался.

Моя щетка такая старая, что ее щетина застревает в одежде

Мне пришлось вытаскивать щетинки одна за другой.

Потом я вышел.

Прекрасный день весны. Солнце над головой. Я наступаю на свою тень.

У меня есть безопасная бритва. Но лезвие бреет плохо.

Поэтому я вошел в парикмахерскую.

Хозяин подметал волосы. Он был без пиджака. Металлические резинки окружали его руки поверх локтей. Заколка придерживала галстук.

Побрил он меня очень хорошо.

Ровно в три часа, с натянутой кожей, с припудренным лицом я постучал в дверь Бийара.

Нина должна меня ждать.

Вены на моей руке были толще, чем обычно.

Никто мне не ответил. Нина, по причине кокетства, должно быть, заставляла меня ждать.

Я постучал, на этот раз сильней.

Прижав ухо к двери, я слушал. Таким манером слышно лучше.

Ни один звук не нарушал молчания.

Тогда забарабанил кулаком. Все то же молчание. Нины там не было. Поскольку не было там никого, я заглянул в замочную скважину. Я увидел низ окна со шторой, слишком длинной.

Нина меня не ждала; Нина меня не любила.

Внезапно меня охватил дурацкий ужас. Если девушка мертва, там, в комнате, меня заподозрят.

Я поспешно спустился по лестнице, спрыгивая с двух последних ступенек каждого марша.

Таким образом закончились мои отношения с четой Бийаров. Я больше к ним не приходил, даже чтобы вернуть свои пятьдесят франков.

Я избегаю площадь Сен-Мишель. А если бы Бийар захотел, мы могли быть счастливы.

Я ищу друга. Я думаю, что не найду его никогда.

ПЛЕМЯШ, МОРЯК

Я люблю бродить вдоль Сены. Доки, водохранилища, шлюзы наводят меня на мысли о каком-то дальнем портовом городе, где мне хотелось бы жить. Я вижу в воображении девушек и моряков, которые танцуют, флажки, неподвижные суда с мачтами без парусов.

Эти мысли не длятся долго.

Набережные Парижа не очень радушны: лишь на мгновение они могут быть похожи на туманные города моей мечты.

Однажды после полудня в марте я прогуливался по набережным.

Было пять часов. Ветер надувал мою накидку, как юбку, и заставлял меня держаться за шляпу. Время от времени витражные окна прогулочной баржи пробегали по воде быстрей сквозняка. Влажная кора деревьев поблескивала. Не поворачивая головы, можно было видеть башню Лионского вокзала с ее часами, уже освещенными. Когда ветер унимался, пахло подсохшими сточными канавами.

Я остановился и, облокотившись о парапет, грустно смотрел перед собой.

Трубы буксиров падали назад на подходе к мостам. Натянутые кабели переплетали баржи, обитаемые в центре. Длинная доска соединяла наливную баржу с сушей.

Рабочий, который пробирался по ней, подпрыгивал на каждом шагу, как на пружинном матрасе.

У меня не было намерения умереть, но подчас мне нравится вызывать жалость. Как только приближается прохожий, я прячу лицо в ладонях и начинаю всхлипывать, как после плача. Люди, удалившись, оглядываются…

На прошлой неделе я едва не бросился в воду, чтобы выглядеть искренним.

Я созерцал реку, думая о галльских монетах, которые должны были быть на ее дне, когда хлопок по плечу заставил меня вскинуть локоть – инстинктивно.

В смущении от своего испуга я повернулся.

Передо мной стоял человек в морской фуражке, во рту окурок сигареты, а на запястье поржавелая пластинка удостоверения личности.

Поскольку я не услышал, как он подошел, я посмотрел на его ноги: он был в эспадрильях на джутовых подошвах.

– Я знаю: вы хотите умереть, – сказал он мне.

Я не ответил: молчание делало меня интригующим.

– Я знаю это.

В моих глазах не было слез, я их закрыл. Последовало молчание, потом я прошептал:

– Это так, я хочу умереть.

Наступила ночь. Газовые фонари зажигались сами по себе один за другим. Небо было освещено только с одной стороны.

Незнакомец наклонился и сказал мне на ухо:

– Я тоже хочу умереть.

Сначала я подумал, что он шутит; но поскольку руки его дрожали, я вдруг испугался, что он искренен и что он пригласит меня умереть вместе с ним.

– Да, я хочу умереть, – повторил он.

– Неужели?

– Хочу умереть.

– Нужно надеяться на будущее.

В молчании моей головы я люблю слова "надеяться" и "будущее", но как только их произношу, мне кажется, они теряют смысл.

Я подумал, что моряк взорвется хохотом. Но он и глазом не моргнул.

– Надо надеяться.

– Нет… нет…

Я принялся говорить без умолку, чтобы отговорить его от смерти.

Он меня не слушал. Он стоял прямо, опустив голову, повесив руки, и был похож на разорившегося банкира.

Назад Дальше