В первую встречу лучше не форсировать ход событий.
Она меня проводила, она протянула руку мне с отвагой, не складывая локоть.
Поскольку мы были одни, я задержал ее руку в своей.
Я оказался на площадке. Она была в дверном проеме. Она смотрела мне на уши, чтобы узнать, не покраснел ли я.
– До свиданья, сударыня.
– До свиданья, сударь.
Мне осталась секунда, чтобы, прежде чем закроется дверь, назначить свидание.
– Завтра, в три, – пробормотал я.
Она не ответила.
Не глядя на ступеньки, легко, как фея, я сбежал вниз.
VI
Несколько секунд спустя я был на улице, красный до затылка. Мне не хватало воздуха, как когда ветер.
Я посмотрел на себя в витрину. Вена, которую я не знал, пересекала мой лоб сверху донизу.
Мне хотелось вернуться в отель и поцеловать Нину. Я ей понравился. Нужно быть застенчивым, как я, чтобы не воспользоваться подобной ситуацией. Конечно, она жалеет, что я не был более предприимчивым. Моя мягкость, должно быть, ее раздражила.
Но, если она умна, она будет мне признательна за то, что я выказал ей уважение. Неприлично целовать особу, которую почти не знаешь.
Итак, у меня будет любовница, которая меня любит, и которая, отдаваясь, ничего не будет требовать взамен.
Чтобы ночь казалась менее длинной, домой я вернулся поздно.
Сняв куртку, облокотился на окно. Теплый воздух мне напомнил вечера прошлого лета. Луна, вся в водяных разводах, освещала край облака.
Потом я лег.
Нужно спать, иначе завтра буду плохо выглядеть. Лицо у меня несимметрично. Челюсть выдается влево. Когда я устаю, это бросается в глаза.
И все же мне не удавалось заснуть. То и дело я перестилал постель, подходил голый к окну, чтобы замерзнуть, но Нина не шла из головы. Я видел ее перед собой в тумане почтовой карточки, без ног, или же придумывал способ привести ее ко мне так, чтобы консьержка не заметила.
Поскольку я все не засыпал, я решил пересмотреть в воображении все события моей военной жизни. Любопытно, как места, где был несчастен, становятся в памяти приятными.
Точно так же, когда я только изредка пою песни моего детства, чтобы не притупить воспоминаний, которые они вызывают, я думаю о моей солдатской жизни только тогда, когда не могу иначе. Мне нравится хранить в голове запас воспоминаний. Я знаю – они там. Этого мне достаточно.
Я задремал, когда молочница, которая, вероятно, возвращалась из кино, хлопнула дверью.
Она закрыла окно, потом помылась. Вечерами она никогда не моется. Я слышал те же звуки, что и перед дверью Бийара. Я заметил, что новые события приходят сериями.
Я вылез из кровати.
Из-за холода задрав большие пальцы ног, я принялся расхаживать по комнате, смутно надеясь, что молочница меня увидит через дырку в стене.
Уснул я только на заре. Я не слышал ни будильника Лекуанов, ни метлы консьержки, которая каждая утро нарочно толкает мою дверь.
Когда я проснулся, квадрат солнца уже пересек мою кровать и дрожал на стене.
Было поздно. Я торопливо поднялся, глаза, как щелки, щека смята скомканной простыней, как лист бумаги
Одевшись, я долго причесывался.
Моя щетка такая старая, что ее щетина застревает в одежде
Мне пришлось вытаскивать щетинки одна за другой.
Потом я вышел.
Прекрасный день весны. Солнце над головой. Я наступаю на свою тень.
У меня есть безопасная бритва. Но лезвие бреет плохо.
Поэтому я вошел в парикмахерскую.
Хозяин подметал волосы. Он был без пиджака. Металлические резинки окружали его руки поверх локтей. Заколка придерживала галстук.
Побрил он меня очень хорошо.
Ровно в три часа, с натянутой кожей, с припудренным лицом я постучал в дверь Бийара.
Нина должна меня ждать.
Вены на моей руке были толще, чем обычно.
Никто мне не ответил. Нина, по причине кокетства, должно быть, заставляла меня ждать.
Я постучал, на этот раз сильней.
Прижав ухо к двери, я слушал. Таким манером слышно лучше.
Ни один звук не нарушал молчания.
Тогда забарабанил кулаком. Все то же молчание. Нины там не было. Поскольку не было там никого, я заглянул в замочную скважину. Я увидел низ окна со шторой, слишком длинной.
Нина меня не ждала; Нина меня не любила.
Внезапно меня охватил дурацкий ужас. Если девушка мертва, там, в комнате, меня заподозрят.
Я поспешно спустился по лестнице, спрыгивая с двух последних ступенек каждого марша.
Таким образом закончились мои отношения с четой Бийаров. Я больше к ним не приходил, даже чтобы вернуть свои пятьдесят франков.
Я избегаю площадь Сен-Мишель. А если бы Бийар захотел, мы могли быть счастливы.
Я ищу друга. Я думаю, что не найду его никогда.
ПЛЕМЯШ, МОРЯК
Я люблю бродить вдоль Сены. Доки, водохранилища, шлюзы наводят меня на мысли о каком-то дальнем портовом городе, где мне хотелось бы жить. Я вижу в воображении девушек и моряков, которые танцуют, флажки, неподвижные суда с мачтами без парусов.
Эти мысли не длятся долго.
Набережные Парижа не очень радушны: лишь на мгновение они могут быть похожи на туманные города моей мечты.
Однажды после полудня в марте я прогуливался по набережным.
Было пять часов. Ветер надувал мою накидку, как юбку, и заставлял меня держаться за шляпу. Время от времени витражные окна прогулочной баржи пробегали по воде быстрей сквозняка. Влажная кора деревьев поблескивала. Не поворачивая головы, можно было видеть башню Лионского вокзала с ее часами, уже освещенными. Когда ветер унимался, пахло подсохшими сточными канавами.
Я остановился и, облокотившись о парапет, грустно смотрел перед собой.
Трубы буксиров падали назад на подходе к мостам. Натянутые кабели переплетали баржи, обитаемые в центре. Длинная доска соединяла наливную баржу с сушей.
Рабочий, который пробирался по ней, подпрыгивал на каждом шагу, как на пружинном матрасе.
У меня не было намерения умереть, но подчас мне нравится вызывать жалость. Как только приближается прохожий, я прячу лицо в ладонях и начинаю всхлипывать, как после плача. Люди, удалившись, оглядываются…
На прошлой неделе я едва не бросился в воду, чтобы выглядеть искренним.
Я созерцал реку, думая о галльских монетах, которые должны были быть на ее дне, когда хлопок по плечу заставил меня вскинуть локоть – инстинктивно.
В смущении от своего испуга я повернулся.
Передо мной стоял человек в морской фуражке, во рту окурок сигареты, а на запястье поржавелая пластинка удостоверения личности.
Поскольку я не услышал, как он подошел, я посмотрел на его ноги: он был в эспадрильях на джутовых подошвах.
– Я знаю: вы хотите умереть, – сказал он мне.
Я не ответил: молчание делало меня интригующим.
– Я знаю это.
В моих глазах не было слез, я их закрыл. Последовало молчание, потом я прошептал:
– Это так, я хочу умереть.
Наступила ночь. Газовые фонари зажигались сами по себе один за другим. Небо было освещено только с одной стороны.
Незнакомец наклонился и сказал мне на ухо:
– Я тоже хочу умереть.
Сначала я подумал, что он шутит; но поскольку руки его дрожали, я вдруг испугался, что он искренен и что он пригласит меня умереть вместе с ним.
– Да, я хочу умереть, – повторил он.
– Неужели?
– Хочу умереть.
– Нужно надеяться на будущее.
В молчании моей головы я люблю слова "надеяться" и "будущее", но как только их произношу, мне кажется, они теряют смысл.
Я подумал, что моряк взорвется хохотом. Но он и глазом не моргнул.
– Надо надеяться.
– Нет… нет…
Я принялся говорить без умолку, чтобы отговорить его от смерти.
Он меня не слушал. Он стоял прямо, опустив голову, повесив руки, и был похож на разорившегося банкира.