ОкнаМосквыЧестновойвыходилиповерх окрестных
московских крыш, и вдалеке --наослабевшемумирающемконце
пространствавидныбыликакие-тодремучие леса и загадочные
вышки; на заходе солнца там одиноко блестелнеизвестныйдиск,
отражая последний свет на облака и на небо, -- до этой влекущей
страныбылокилометровдесять, пятнадцать, но, если выйти из
дома на улицу, МоскваЧестнованенашлабытудадороги...
Освобожденнаяизвоздухофлота,Москвапроводила свои вечера
одна, к Божко она больше не ходила, подруг своих не звала.Она
ложиласьживотомнаподоконник,волосыеесвисали вниз, и
слушала,какшумитвсемирныйгородвсвоейторжественной
энергииираздаетсяиногдаголос человека из гулкой тесноты
бегущих механизмов; подняв голову, Москва видела, каквосходит
пустаянеимущаялунанапогасшее небо, и чувствовала в себе
согревающее течение жизни... Ее воображение работало непрерывно
иещеникогданеуставало,--оначувствовалавуме
происхождение различных дел и мысленно принимала в них участие;
водиночестве она наполняла весь мир своим вниманием и следила
за огнем фонарей, чтоб онисветили,загулкимиравномерными
ударами паровых копров на Москве-реке, чтоб сваи входили прочно
вглубину,идумалаомашинах, день и ночь напрягающихся в
своей силе,чтобгорелсветвтемноте,шлочтениекниг,
мололасьрожьмоторамидляутреннегохлебопечения,чтоб
нагнеталась вода по трубам втеплыйдуштанцевальныхзали
происходилозачатьелучшей жизни в горячих и крепких объятиях
людей -- во мраке, уединении, лицом к лицу,вчистомчувстве
объединенногоудвоенногосчастья. Москве Честновой не столько
хотелось переживать самой эту жизнь, сколько обеспечивать ее --
круглые сутки стоять у тормозного кранапаравоза,везялюдей
навстречудругдругу,чинитьтрубуводопровода,вешать
лекарства больным на аналитических весах -- и потухнуть вовремя
лампой над чужим поцелуем,вберявсебятотепло,которое
только что было светом. Свои интересы она при этом не отвергала
-- ейтоженадо было девать куда-нибудь свое большое тело, --
она их лишь откладывала до более дальнегобудущего:онабыла
терпелива и могла ожидать.
КогдаМосквасвешиваласьизсвоегоокнаввечера
одиночества, ей кричали снизуприветствияпрохожиелюди,ее
зваликуда-товобщийлетнийсумрак,обещали показать все
аттракционы парка культуры и отдыха и купить цветов и сливочных
тянучек. Москва смеялась им, но молчала и не шла. ПозжеМосква
виделасверху,как начинали населяться окрестные крыши старых
домов: через чердаки на железные кровли выходили семьи, стелили
одеяла и ложились спать на воздухе, помещая детей между матерью
и отцом; в ущельях же крыш, где-нибудь между пожарнымлазоми
трубой,уединялисьженихис невестами и до утра не закрывали
глаз, находясь ниже звезд и выше многолюдства.
Послеполуночи
почтивсевидимыеокнапереставалисветиться,--дневной
ударный труд требовал глубокого забвения во сне, -- ишепотом,
небеспокоясигналами,проходилипоздниеавтомобили;лишь
изредка потухшие окна снова освещались на короткое время -- это
приходили люди с ночных смен, ели что-нибудь, не будя спящих, и
сразу ложились спать; другие же, выспавшись,вставалиуходить
наработу--машинистытурбинипаравозов,радиотехники,
бортмеханики утренних рейсов, научныеисследователиипрочие
отдохнувшие.
ДверьвсвоюквартируМоскваЧестновачасто забывала
закрывать. Однажды она застала незнакомого человека, спящего на
полу на своей верхней одежде. Москва подождала, покапроснется
ееусталыйгость. Он проснулся и сказал, что будет жить тут в
углу -- больше ему негде. Москва поглядела наэтогочеловека;
емубылолетсорок,налицееголежалиокоченелые рубцы
миновавших войн и кожа имела бурый, обветренныйцветбольшого
здоровьяидоброгосердца,а рыжеватые усы кротко росли над
утомленным ртом.
-- Я бы не вошел к тебе без спроса, лохматая красавица, --
сказал неизвестный гость, -- нотелунужнопокойдавать,а
местанету...Ятебяне обижу, считай меня как ничто, вроде
лишнего стола. Ты не звука, ни запаха не услышишь от меня.
Москва спросила его: кто он такой, гость объяснил про себя
все подробно, с предъявлением документов.
-- Ну а то как же! -- произнес вселившийся. --Ячеловек
обыкновенный, у меня все в порядке.
Он оказался весовщиком дровяного склада, родом из Ельца, и
Москва Честнова не решилась отдалять коммунизм из-за бедности в
жилищахисвоегоправанадополнительнуюплощадь,-- она
промолчала и дала жильцу подушку и одеяло. Жилец стал жить,по
ночамонвставалиподходилнацыпочкахк постели спящей
Москвы, чтобы укрыть ее одеялом,потомучтоонаворочалась,
раскрываласьипрозябала;поутрам же он никогда не ходил в
уборную при квартире, не желая загружать еесвоеюгадостьюи
шуметьводой, а отправлялся в публичный клозет на дворе. Через
несколько дней жизни в квартире Честновой весовщик уже укреплял
каблуки на стоптанных туфлях Москвы, втайне чистилееосеннее
пальтоотприставшего праха и согревал чай, с радостью ожидая
пробужденияхозяйки.Москвасначаларугалавесовщиказа
подхалимство,апотом,чтобизжитьтакое рабство, ввела со
своим жильцом хозрасчет -- стала штопать его носки и даже брить
его щетину по лицу безопасной бритвой.
Вскоре комсомольская организацияопределилаЧестновуна
временнуюработуврайонныйвоенкомат--дляликвидации
упущений в учете.
4
Однаждывкоридоревоенкоматастоялхудойибледный
вневойсковикскнижкойвоенного учета в руках. Ему казалось,
что в райвоенкомате пахло также,каквместахдлительного
заключения--безжизненностьютомящегося человеческого тела,
сознательноведущегосебяскромноиэкономично,чтобыне
возбуждать внутри себя замирающегося влечения к удаленной жизни
инезамучитьсяпотомвтщетности,оттоскиотчаяния.