Мистер Ривз, который, как все прочие смертные, привык судить о людях, исходя из собственного жизненного опыта, определил бы его в разряд директоров какой-либо торговой компании с не слишком устойчивым балансом — крупного акционерного общества по перевозке грузов, например. Мистеру Ривзу казалось маловероятным, чтобы человек такого склада мог удовольствоваться столь пустым времяпрепровождением, как сочинительство.
Синьор Пайдерини был значительно моложе и — с чисто физической стороны — производил еще более внушительное впечатление. Белокурый, типичный венецианец: голубые глаза, густые волнистые волосы, длинный, как у фавна, нос, весьма характерный для итальянцев, могучие плечи, необъятной широты грудная клетка и начинающий округляться и принимать почтенные размеры живот. Словом, высокий, крепкий мужчина. Мистеру Ривзу, не лишенному классовых и национальных предрассудков, хотелось бы представить себе синьора Пайдерини в виде тощего южанина, даго с шарманкой. Увы, это было невозможно. По всем внешним данным этот здоровенный детина мог бы уложить мистера Ривза одной левой. Тем не менее он сидел здесь за столиком и дружелюбно, хотя и несколько назойливо, лопотал что-то насчет еды на вполне сносном английском языке, возражая мистеру Филбою, а порой даже и мистеру Роберту. Мистеру Ривзу казалось странным, почему мистер Филбой якшается с этим итальянцем, — он еще не понимал, что утонченных интеллектуалов ничто не влечет к себе так, как не тронутые цивилизацией, примитивные натуры…
Наконец затянувшаяся дискуссия по поводу меню закончилась, и официант, благодарение богу, удалился, все еще напутствуемый предостережениями мистера Филбоя о том, что все должно быть самого лучшего качества и изготовлено с величайшим старанием.
— С этим народом держи ухо востро, — сказал мистер Филбой, обращаясь к мистеру Ривзу. — За ними нужен глаз да глаз, они ведь на ходу подметки режут. Способны стянуть последний медяк из-под подушки умирающей матери. Мерзкий народ.
— Зачем же вы живете здесь? — наивно спросил мистер Ривз. — В Англии у вас не было бы этих забот.
— В Италии, — грубо вмешался синьор Пайдерини, — есть много такого, какого нет у вас в Англии. Все приходит из Италии, все. Вся ваша цивилизация уворована в Италии. А что дала ваша Англия? Пшик-пшик.
— Не мели вздора, Эрасте, — внушительно сказал мистер Филбой. — Ты почерпнул свои представления об Англии, торгуя тряпьем на Старо-шотландском рынке. Англия создала больше, чем тебе могло привидеться во сне после очередного обжорства раз в две недели.
Синьор Пайдерини сник и, чтобы скрыть смущение, единым духом осушил стакан вина. Напряженную международную обстановку, по счастью, разрядило своевременное появление официанта, принесшего огромную миску с minestrone[48] , и мистер Филбой принялся щедро разливать суп по тарелкам — сначала мистеру Роберту, затем его гостям.
— Послушай, что я сегодня видел на Пьяццетте, Гарольд! — сказал синьор Пайдерини, полными ложками хлебая суп. — Какая-то старуха англичанка, по виду старая дева, приехала с Лидо в гондоле. Только она, понимаешь, выходит, уцепившись за руку гондольера, как тут, откуда ни возьмись, несется piroscafo[49] , и — бац! — старуха кувырк в воду, а юбки у нее летят вверх, и она визжит, как ненормальная, а гондола — бац! — бац! — и стукает ее два раза по башке…
— Господи помилуй! — в ужасе произнес мистер Ривз, — Насмерть или жива осталась? — с интересом осведомился мистер Филбой.
— Не знаю, — сказал синьор Пайдерини, со смаком глотая последнюю ложку супа и с сожалением отрываясь от тарелки. Думаю, насмерть. Гондольер выудил старуху из воды, а потом пришли карабинеры и уволокли ее.
Посмотрел бы ты, как у нее задрались юбки, вот смеху-то было, и как она — плюх! Шмякнулась прямо в воду…
— Не везет мне, — с искренним возмущением и досадой заметил мистер Филбой. — Никогда не удается поглядеть на что-нибудь по-настоящему интересное. Сегодня утром не меньше получаса торчал на Пьяццетте — и ничего, кроме обовшивевших нищих.
Мистер Ривз отодвинул свою тарелку с супом.
— Позвольте налить вам еще, — вкрадчиво спросил мистер Филбой, берясь за разливную ложку. — Кушайте, кушайте. Полезная штука. Лучшего minestrone не готовят нигде в Венеции.
— Нет, благодарствую, — брезгливо ответил мистер Ривз. — У меня теперь аппетит уже не тот, что прежде.
— Мистер Ривз еще не вполне оправился от болезни, — сказал мистер Роберт, великодушно приходя ему на выручку.
— От болезни! — оглушительно воскликнул мистер Филбой. — Какие могут быть болезни в его возрасте! Он же еще мальчишка, младенец, сосунок! У него материнское молоко на губах не обсохло, а он, изволите видеть, позволяет себе болеть. — Наклонившись к мистеру Ривзу, он добродушно осклабился и погрозил ему пальцем. — Я знаю, в чем дело. Стоило мне взглянуть на вас, как я уже поставил диагноз. Едите мало, пьете мало, а потом жалуетесь на запоры. Роковое заблуждение всех людей нашей национальности. Отсюда — прямо пропорциональное количество старых дев. Болезнь желчного пузыря, вызванная недоеданием. Ну-ка, еще стаканчик…
За супом последовали жареные креветки, которые — с удовлетворением отметил про себя мистер Ривз — были превосходны; креветок сменили тушеные голуби — очень нежные и сочные, с зеленым горошком. Из уст синьора Пайдерини и мистера Филбоя нескончаемым потоком лились двусмысленные анекдоты вперемежку с аморальными сентенциями, казавшимися мистеру Ривзу мерзкими и чудовищными. Мистер Роберт время от времени нашептывал ему в ухо:
— Филбой сегодня не в форме, что-то его тревожит.
Мистер Ривз ощутил подлинный ужас при мысли о том, что можно было бы услышать от мистера Филбоя, будь он, не приведи господь, в форме…
— Закажем еще бутылочку? — спросил синьор Пайдерини, с грустью стряхая последние капли вина в свой стакан.
— Конечно, выпьем еще, — громко сказал мистер Филбой. — Cameriere, cameriere![50]
Мистер Филбой распорядился подать еще бутыль вина.
— Отличное распределение труда, — цинично заметил он. — Роберт платит, а мы пьем. Ха, ха!
Мистер Роберт криво усмехнулся.
Вокруг таинственного блюда, именуемого zambaglione, которое почему-то полюбилось синьору Пайдерини, разгорелся жаркий спор. Мистер Филбой веско заявил, что это навоз, и заказал сыр. На столе появились фрукты, но к ним никто не притронулся, кроме мистера Ривза, который из гигиенических соображений скушал яблоко. Мистер Филбой тотчас поднял на смех этот трезвый поступок, утверждая, что польза яблок слишком переоценивается, и вообще яблоки — опасный продукт, породивший эту идиотскую, будь она проклята, легенду об Адаме и Еве, и он еще не видел ни одного кретина, которому потом не пришлось бы приглашать к себе доктора, если у него не хватило ума воздержаться от этой пакости. Подали кофе и к нему крепкий и довольно приятный ликер или — как сообщили мистеру Ривзу, который никогда его не пробовал, — «граппу».
— Дерьмо, — лаконично заявил мистер Филбой. — Однако довольно крепкое дерьмо.
Крепость его была бесспорна. Мистер Ривз вскоре убедился в этом сам, обнаружив как бы легкую пелену, застилавшую ему глаза, небольшой туман в голове и возросшую словоохотливость Филбоя и Пайдерини. Анекдоты становились все чудовищней, и каждый из них давал мистеру Филбою пищу для разнообразных парадоксальных умозаключений, которые и смешили и шокировали мистера Ривза. Синьор Пайдерини с большим смаком рассказал историю одного убийства, не попавшую в газеты.