И, наконец, в-четвертых, сирены чувствуют приближение убийцы, и умертвить кого-то из Морского народа очень сложное дело. У человека всего лишь несколько секунд, прежде чем сирена прочтет его мысли. Люди боялись, проклинали, ненавидели, но не решались связываться с Морским народом. И Тила не любили именно за то, что он не боялся сирены и даже (спасите боги его заблудшую душу!) слушал пение Холодной крови. Из года в год все больше начинали говорить, что с Тилом не все в порядке.
Мальчишеская глупость, заставившая Тила пуститься на утлой лодчонке в штормовое море, стоила ему жизни. Он умер, перед этим, вдосталь нахлебавшись горькой морской воды и если бы не песнь сирены, вернувшая его к жизни... Тил старался не думать, что бы с ним произошло, не окажись поблизости сирены. Уж точно он не сидел бы сейчас на Пальце, никогда бы не встретил Мийку и не влюбился бы в нее без памяти.
Тил пришел в себя уже на берегу, так и не поняв, кто его спас. Продрогший и слабый как новорожденный котенок Тил лежал на холодных камнях и слушал рев взбесившегося прибоя у себя за спиной. Он нашел в себе силы подняться и доковылять до дома. Дорогу Тил запомнил смутно непрекращающийся ливень, боль в груди, постоянный непрекращающийся кашель, в любой момент готовый вывернуть его наизнанку. Кровать, до которой было как до луны. Кошмары вместо снов...
На следующее утро юноша проснулся совершенно здоровым. Он помнил горечь воды, чьи-то тонкие бледные руки поднявшие его к хлещущему из свинцовых облаков дождю и живительному воздуху, нежное и непередаваемое по красоте пение. Списав воспоминания прошлого дня на ночные кошмары, Тил выбросил их из головы, и возблагодарил богов за чудесное спасение. А через неделю ноги сами привели паренька на то место, где он едва не отправился к Морскому королю. Она уже ждала его возле Пальца, и как только Тил оказался на берегу, запела ту же самую, что и во время шторма песню. Поначалу он испугался и даже хотел убежать от греха подальше, но песня сирены была такой прекрасной, что Тил очнулся только после того, как солнце утонуло в море. С тех пор каждое лето, когда Морской народ появлялся у берегов королевства, переждав неблагоприятное время года в каких-то других, неведомых людям краях, Тил приходил на морской берег, забирался на Палец и ждал, когда приплывет его сирена.
Краешек солнца коснулся горизонта, море на мгновенье полыхнуло оранжевым, и Тил услышал знакомый плеск волн. Сирена подплыла к скале и, приветствуя Тила, ударила по воде рыбьим хвостом взметнув в воздух тысячу брызг. В ответ он помахал ей рукой. Некоторые считают, что сирены божественно красивы, но эти "некоторые" ни разу не сталкивались с Морским народом. Сирену, поющую Тилу песни, нельзя было назвать красивой. Также к ней не подходили слова хорошенькая, миленькая, очаровательная и прекрасная. Худенькое молочно-белое тельце двенадцатилетней девочки заканчивалось серебристым рыбьим хвостом, тоненькие руки с перепонками, мокрые редкие волосы белого цвета, мелкие невыразительные черты лица, синие губы. Сирена с виду настоящая утопленница, но вот ее глаза... Огромные, чарующие, вобравшие в себя цвет целого моря. Таких красивых глаз не было даже у Мийки.
-- Как дела? - Тил задал сирене уже ставший привычным вопрос.
Она как всегда не ответила и лишь шевельнула хвостом, а потом запела.
Песнь была чистая, словно холодное течение, гремящая как надвигающийся девятый вал, прекрасная, будто черный жемчуг, тихая, словно морская гладь зеркалом застывшая во время штиля, завораживающая и манящая как истории старых рыбаков. В пении сирены сплелось веретено моря, нить неба и плач заходящего солнца. Она всегда пела одну и ту же песнь, но Тилу никогда не надоедало слушать.
Время пронеслось незаметно, солнца скрылось в море, закат лениво растекся по фиолетовому небу и сирена, взметнув на прощанье фонтан брызг, скрылась в потемневшей воде. Так всегда происходило, - она появлялась в тот момент, когда солнце касалось воды, и уплывала, стоило ему скрыться за морем. Слишком длинный и слишком короткий миг отводило им время для песни. Тил не знал для чего почти каждый вечер он приходил сюда, не знал, почему спасшая его сирена поет песню... Просто... так было надо что ли? Ни он, ни она не решались разбить ими самими установленный в течение трех лет порядок. Он приходил, ждал, слушал. Она появлялась, пела и уплывала в сердце моря.
Тил поднялся, с удовольствием потянулся, затем стянул праздничную рубашку и стал спускаться со скалы. Ему пришлось поднять руки, чтобы не замочить обновку - из-за прилива вода доставала юноше до пояса и Тил осторожно направился к берегу. Каждый раз, когда он шел к Пальцу, какое-то баранье упрямство заставляло Тила прыгать с камня на камень, чтобы не замочить ног. Любой скажет, какой смысл изгаляться и рисковать ногами, если обратно все равно придется идти по пояс в воде?! Не проще ли добраться до Пальца по дну, раз уж рано или поздно предстоит намокнуть? Вне всякого сомнения, проще, но Тил с детства был упрям и никогда не искал для себя легких путей.
Под ноги попадались скрытые водой камни, и даже несмотря на обувь Тил отбил себе все пальцы, и чуть было, не выронил из рук рубашку. Выбравшись на берег, он отжал штаны, и так и не надев рубахи, направился обратно в город. Завтра вечером праздник Рыбы и с утра стоило попытаться еще раз и упросить мастера Руго отпустить Мийку на танцы.
Основными клиентами мастера Руго являлись местные рыбаки да моряки нежданно-негаданно заглянувших в Тихую бухту мелких суденышек. Городок, раскинувшийся на берегу Виноградного моря был слишком мелким и незначительным, чтобы сюда заглядывали большие корабли. Что им делать в провонявшем рыбой городе, который любой уважающий себя горожанин обзовет, не иначе как деревеней?
О названии трактира свидетельствовала вывеска в виде вырезанного из жести и покрашенного желтой краской (за неимением золотой) якоря. "Золотой якорь" располагался недалеко от городских пирсов и в клиентуре мастер Руго недостатка не имел. Всегда найдется славный человечек желающий пригубить кружечку пахнущего лесным орехом темного пива или заказать бутылочку рому с терпким дразнящим язык вкусом. Звонкая монетка у хозяина трактира водилась всегда, и можно даже сказать, что мастер Руго по меркам рыбачьего городка слыл богатым и преуспевающим трактирщиком. Прекрасный трактир, золотые в запрятанной на черный день кубышке, дочь-красавица, да ладная услужливая женушка под боком. Не жизнь, а патока!
Ходил, правда, среди кумушек слушок, даже не слушок, а всего лишь его дуновенье, что мастер Руго не всегда был рыбаком и трактирщиком. Говаривали (правда, тихонечко) что в былые времена мастер Руго умел держать кривую абордажную саблю и пускать капитанов захваченных шхун по доске в последнюю прогулку к Морскому королю. Именно в те веселые времена будто бы Руго-трактирщик и нарыл деньжат для покупки старого трактира, а потом даже взял в услуженье еще двоих своих бывших дружков. А еще говаривали (но это уже совсем тихо), что в первый раз вдовцом славный добрый Руго стал после того случая, как застал красавицу-жену в объятьях в меру молодого и в меру глупого рыбака. Спустя неделю жена слегла в могилу, а рыбак пропал, но если как следует поискать, то на старом кладбище, что возле самого моря, есть его могилка. А может, никакой могилы и нет. Кто знает? Ведь это всего лишь слухи, да и со второй женой у него совет да любовь...