Серые глаза смотрели насмешливо, и я чувствовал себя неловко.
После танцев отправились гулять по парку. Он был разбит вокруг старинного дворца не то восемнадцатого, не то девятнадцатого века. Серебрилась трава, тонко пахли цветы, из-за черных ветвей блестела луна.
Мне не хотелось разговаривать, Кира молчала тоже. Мы шли по тропинке меж розовых кустов, и неожиданно просветлело - мы оказались на самом верху мраморной лестницы.
Лестница спускалась в абсолютный мрак, словно земля тут обрывалась в темноту космоса. Над белыми ступенями высились черные кипарисы, а по сторонам лежали и сидели, глядя на серебряную луну, мраморные львы.
Мы остановились полюбоваться…
И вдруг я испытал странное чувство: время словно застыло, и мне почудилось, будто мы оказались в заколдованном саду на краю земли, где никогда не бывает дня. Вечно луна сияет над белым каскадом ступеней, и вечно на нее глядят мраморные львы…
Кира легонько вздохнула, наваждение исчезло, и мы продолжили прогулку. Вскоре парк остался позади, вокруг засияли огни, у входа на полутемную улочку девушки остановились - они были из санатория неподалеку. Мы с блондинкой простились довольно сухо, а Маслевич возвращался домой взбудораженный, явно получив от брюнетки какие-то авансы.
На следующий день мы долго лежали на пляже, а потом до вечера отсыпались. Из пристройки вышли, когда закат уже розовел на белых утесах Ай-Павели. Скоро угас, и сумерки накрыли серым пологом причудливые башни дворца.
Маслевич потащил меня к санаторию. Я не особо хотел снова видеть девушек, но вышло так, что светловолосая Кира опять оказалась рядом со мной, а Маслевич со своей более податливой спутницей скрылись в темной глубине парка.
Мы пошли гулять по оживленным улицам. Я купил Кире мороженое и, когда вытрясал мелочь, на ладонь случайно вывалился фиолетовый цветок - так и пролежал все это время в бумажнике. Кира склонилась к моей руке и осторожно взяла засохший цветок, волосы мимолетно пощекотали мою ладонь.
Легкий электрический ток…
– Какой красивый. Где ты его нашел?
– Подарили, - неуклюже ответил я, думая, что последуют расспросы, но Кира молча разглядывала цветок.
Он хорошо сохранился, и мне показалось, что лепестки замерцали, а на лицо Киры упал слабый свет, но, скорее всего, рядом просто зажегся фонарь.
Кира вернула цветок и после неловкого молчания предложила пойти за алычой в заброшенный сад. Мы поднялись по темной улице, калитка оказалась запертой, и надо было перелезать через полуразрушенную стену. Я перепрыгнул первым, подал девушке руку и с досады на бездарно проводимое время дернул Киру так, что она ударилась коленкой о камень.
– Ой! - вскрикнула она, присев на корточки и обхватив колено руками.
Я нехотя открыл рот, чтобы извиниться…
И замер.
Свет фонаря едва пробивался сквозь листву над нами, но лицо Киры словно озарилось. Непонятно, откуда взялся этот свет - в темноте тонула земля, стволы деревьев, даже платье девушки, и только ее лицо казалось светоносным овалом. И в глазах возник таинственный блеск - то ли выступили слезы, то ли в глубине замерцали огни…
Мое сердце захолонуло. С непонятным чувством я тоже опустился на корточки, оперся рукой на землю и ощутил упавшие с дерева круглые плоды алычи.
– Какой ты жестокий, - сказала Кира. Но в ее голосе не было раздражения, лишь нездешней красотой светилось ее лицо в этом темном саду, куда больше ни на что не падал свет…
Я тогда не знал, что впервые увидел свет Сада. Тому, кто увидит его, никогда не стать прежним - даже если захочет. Отныне ему идти по иным дорогам, где будут странные встречи. И путь он закончит не скоро.
Ничего этого я не знал…
Алычи мы так и не набрали, я проводил Киру обратно к санаторию.
Она слегка прихрамывала и опиралась на мою руку.
На следующий день я проснулся с непонятным томлением, без особой радости поплавал в море, а после обеда, купив букет роз, поспешил к санаторию, где жила Кира…
Территория вокруг была запущена. Стена из грубо сложенных камней отделяла тропинку от непролазных зарослей ежевики, алычи и держидерева. Из пыльной зелени проглядывала то красная россыпь плодов алычи, то надбитая ваза пересохшего фонтана, то статуя физкультурницы со смело вылепленными гипсовыми грудями.
Тропинка вывела к спортплощадке, я положил букет на теннисный стол, усыпанный темными ягодами шелковицы, и постоял. Солнце пекло оцарапанные ноги, сердце стучало. Наконец поднялся по ступенькам и из тени акаций поглядел на санаторий: дощатая веранда, обшарпанные белые стены. Никого - мертвый час. Темные кипарисы стояли вокруг, загораживая море.
Я отыскал окно Киры (вчера помахала из него рукой) и, сорвав несколько твердых стручков акации, бросил в стекло. Некоторое время ничего не происходило. Затем в окне появились светлые волосы и улыбающееся круглое лицо - Кира. Она кивнула, и я вернулся к теннисному столу, сердце продолжало сильно биться.
Наконец Кира появилась на верхней ступеньке. Наклонив голову, чтобы не зацепиться волосами за ветки акции, и легко переступая ногами, до колен прикрытыми розовым платьем, сбежала вниз. В тени шелковицы ее серые глаза приобрели зеленоватый оттенок.
– А где же твой неразлучный Маслевич? Ну, не обижайся! Это ты мне принес? - Она взяла букет и коснулась бутонами щеки. - Одна желтая, знак измены! Но все равно, спасибо. Пойду, поставлю в воду. Подожди, ладно?
Она зашлепала сандалиями вверх по ступеням. Я присел на стол, сердце билось ровнее, стал слышен мерный шум моря. Кира вернулась, я вскочил и взял ее под руку. Предплечье было мягкое и прохладное.
– Из-за тебя сбежала с мертвого часа, - тихо рассмеялась Кира. - Надеюсь, никто не заметит.
Мы пошли вниз по тропинке. Неухоженные заросли захлестнули каменную ограду, мы перелезли через нее и оказались на песчаной дорожке парка. Она была обсажена розами, в конце сияло море, и среди блесток двигался силуэт катера. При ярком свете глаза Киры стали серо-голубыми. Она оглядывалась и слегка кивала розам, будто здороваясь с ними.
– Поплывем завтра в Ласточкино гнездо? - предложил я.
– Поплывем, - согласилась Кира. Освободив руку, потянула меня за локоть. - А сейчас пойдем в парк!
Я был там лишь раз, когда познакомился с Кирой. Парк раскинулся вокруг дворца бывшего царского вельможи и был устроен еще в пушкинские времена. Вскоре мы увидели высокие пилоны и ажурный портал дворца, а потом, миновав чугунную калитку, вышли на пальмовую аллею. Аллея вывела на широкую лестницу, по сторонам которой лежали и стояли мраморные львы.
Словно прохладный ветерок тронул волосы, напомнив о залитом лунным блеском каскаде ступеней…
У изваяния спящего льва Кира приостановилась. Львиная голова с закрытыми глазами покоилась на пухлых лапах, грива обтекала по-человечьи надменный лоб и завитками падала на могучее нагое тело.
– Интересно, что бы он сделал, если бы сейчас проснулся? - И Кира рассмеялась чуть беспокойно.
За лестницей потянулись песчаные дорожки, их обступали деревья. Словно замок горного духа, высились над темной зеленью выбеленные солнцем зубцы Ай-Павели. Открылась поляна: на траве лежали тени могучих кедров, а под раскидистой сосной стояла скамейка.
Мы сели. К запаху хвои примешивался другой аромат - это пахли нагретые солнцем волосы Киры. Она взяла меня за руку:
– Андрей, смотри!
На лужайке перед нами, красуясь синим хвостом с золотыми лунными полукружиями, гордо выступал павлин…
Мы не поехали на следующий день в Ласточкино гнездо. Случилось странное.