И тем не менее, сколь бы ни был
авторитетен тот или иной божественный источник призывов к добру и
состраданию, всегда находились люди, для которых призывы эти были пустым
звуком, ритуальной игрой. С другой стороны, всегда находились люди, которым
не требовалась ни сакрализация ни ритуализация этики; в простоте своей они
вообще не могут вести себя неэтично, им органически мерзок обман,
отвратительно и чуждо насилие... И то, и другое - игра генов. Один человек
талантлив в скрипичной игре, другой - в раскрывании тайн атомных ядер,
третий - в обмане, четвертый - в творении добра. Но только через четвертых
в полной мере проявляется генетически запрограммированное стремление вида
сберечь себя. Мы убеждены, что все создатели этических религий, в том числе
и мировых - буддизма, христианства, ислама - принадлежали к этим четвертым.
Ведь, в сущности, их требования сводятся к одному интегральному постулату:
благо ближнего превыше моего. Ибо "я", "мой" обозначает индивидуальные,
эгоистические амбиции, а "ближний", любой, все равно какой, персонифицирует
вид Хомо. Расхождения начинаются уже на ритуальном уровне, там, где этот
основной биологический догмат приходится вписывать в контекст конкретной
цивилизации, конкретной социальной структуры. Но беда этических религий
была в том, что они, дабы утвердиться и завоевать массы, должны были тем
или иным способом срастаться с аппаратом насилия - государством, и, начиная
включать в себя заповеди требования насилия, в той или иной степени
превращались в в свою противоположность. Всякая религия стремилась стать
государственной, потому что в этой ситуации все ее враги оказывались
врагами государства с его мощным аппаратом подавления, армией и сыском. Но
в этой же ситуации всех врагов государства религии приходилось объявлять
своими врагами - и происходил непоправимый этический надлом. Это хорошо
подтверждается тем, что, чем позже возникала религия, то есть чем более
развитые, жесткие и сильные государственные структуры существовали в мире к
моменту ее возникновения - тем большую огосударственность религия
демонстрирует. От довольно-таки отстраненного буддизма через христианство,
претендовавшее на главенство над светскими государями, к создавшему целый
ряд прямых теократий исламу.
- Очень логично,- сказал император. Он слушал внимательно, чуть подавшись
вперед и не сводя пристальных глаз с моего лица. Вяло дымились забытые
сигареты.
- Мы полностью отказались от какого бы то ни было ритуала. Мы совершенно не
стремимся к организованному взаимодействию со светской властью. Мы
апеллируем, по сути, лишь к тем, кого я назвал четвертыми - к людям с
этической доминантой в поведении. Им во все времена жилось не легко,
нелегко и теперь. Они совершенно непроизвольно принимают на себя первый
удар при любых социальных встрясках, до последнего пытаясь стоять между
теми, кто рвется резать друг друга - и потому, зачастую, их режут и те и
другие. Они часто выглядят и оказываются слабее и беспомощнее в бытовых
дрязгах... Мы собираем их, вооружаем знаниями, объясняем им их роль в жизни
вида, закаляем способность проявлять абстрактную доброту чувств в
конкретной доброте поведения. Мы стараемся также облегчить и сделать
почетным уподобление этим людям для тех, кто не обладает ярко выраженной
этической доминантой, но по тем или иным причинам склоняется к ней. Это
немало.
- Чем же заняты ваши... уж не знаю, как и сказать... теоретики?
- О, у них хватает дел. Ну, например. Сказать: благо ближнего важнее - это
просто. Просто и претворить эти слова в жизнь, когда с ближним вы на
необитаемом острове.
Но в суетном нашем мире, где ближних у нас уж всяко
больше одного, ежечасно перед человеком встают проблемы куда сложнее тех,
что решают математики в задачах о многих телах.
- Неужели и здесь вы считаете возможным выработать некие правила?
- Правила - никоим образом, государь. Но психологические рекомендации -
безусловно. Определенные тренинги, медитативные практики... но я не силен в
этом, государь, прошу простить.
- Хорошо.- он наконец стряхнул в пепельницу длинный белый хвостик пепла,
уже изогнувшийся под собственной тяжестью.- Я как-то упустил... Ведь
коммунизм начинался как экономическая теория.
- О! - я пренебрежительно махнул рукой.- Ополоумевшая от барахла Европа!
Похоже, Марксу поначалу и в голову ничего не шло, кроме чужих паровых
котлов и миллионных состояний! "Бьет час капиталистической собственности.
Экспроприаторов экспроприируют"! В том, что коммунисты отказались от
вульгарной идеи обобществления собственности и поднялись к идее
обобществления интересов - львиная заслуга коммунистов вашей державы,
государь.
- Ленин... - осторожно, будто пробуя слово на вкус, произнес император.
- Да.
- Обобществление интересов - это звучит как-то... настораживающе
двусмысленно.
- Простите, государь, но даже слово "архангел" становится бранным, когда
его произносит сатана. Речь идет, разумеется, не о том, чтобы всем навязать
один общий интерес, а о том, чтобы всякий индивидуальный интерес учитывал
интересы окружающих и, с другой стороны, чтобы всякий индивидуальный
интерес, весь их спектр, был равно важным и уважаемым для всех. Это -
идеал, конечно... как и всякий религиозный идеал.
- В молодости я читал какие-то работы Ленина, но признаюсь, князь, они не
заинтересовали меня, не увлекли.
Я помедлил.
- Рискну предположить, государь, что в ту пору вы были молоды и
самоуверенны. Жизнь представлялась веселой, азартной игрой, в которой все
козыри у вас в руках.
- Возможно,- император улыбнулся уголками губ.- При иных обстоятельствах я
с удовольствием побеседовал бы с вами об этом, вы изрядный собеседник. Но
сперва покончим с тем, что начали. В изложенном вами я не вижу религиозного
элемента. Вполне здравое, вполне материалистическое, черезвычайно
гуманистическое этическое учение, и только. Через несколько минут вы
поймете, почему я так этим интересуюсь. Скажите мне вот что. Возможен ли
религиозный фанатизм в коммунизме, и какие формы он может принять, коль
скоро сам коммунизм религиозного элемента, как мне кажется, не имеет?
- Ваше величество, чем отличается этическая религия от этического учения?
Лишь тем, что ее догматы опираются на некий священный авторитет, некую
недосказанную истину, каковая, в сущности, и является предметом веры - а
все остальные предписания уже вполне материалистично вытекают из нее.
Священным авторитетом для нас является вид Хомо. Недоказуемой истиной, в
которую нужно поверить всем сердцем - то, что вид этот заслуживает
существования. Ведь это не из чего не следует логически. Никто не писал
этого кометами на небесах. Люди вели и ведут себя зачастую так, словно бы
им все равно, родится ли следующее поколение или нет. Презрение к людям
лежит в основе такого поведения - подсознательно укоренившееся, в
частности, еще и оттого, что все религии рассматривают наше бытие лишь как
предварительный и греховный этап бытия вечного. Уверовать в то, что сей
греховный муравейник есть высшая ценность - нелегко, а иным и
отвратительно. То, что я рассказывал прежде, было от ума - а вот то
короткое и главное из сердца, что вы просили, государь, своего рода символ
веры.