Мент, на правах хозяина, шепнул, что поставит чай, и на цыпочках удалился.
Перестраховщиком полковник не был - это Барин по недомыслию ляпнул. Просчет всех деталей и максимально точное прогнозирование возможных отклонений - это не перестраховка, а принцип, которого ты обязан жестко придерживаться, когда развлекаешься такими рисковыми забавами и желаешь пожить чуть-чуть подольше, чем те, кто тебе противостоит.
Трудности и нестыковки Шведова никогда не страши ли. Напротив, как это ни странно будет звучать, он довольно потирал руки, столкнувшись при разработке очередной операции с какими-то проблемами.
Если ты уперся в проблему на стадии подготовки, честь тебе и хвала: значит, вовремя заметил препятствие и принял меры, чтобы устранить его либо обойти. Хуже, если подготовка прошла как по маслу, а уже непосредственно в процессе самой операции эти препятствия неожиданно всплыли подобно загулявшему в теплых водах айсбергу.
Вспомните приснопамятный "Титаник". Подготовка и спуск корабля прошли без сучка и задоринки. И что мы имеем в результате?
Полковника настораживало наложение двух "впервые". Впервые за все время функционирования команды операцию готовят не ради денег либо каких-то стратегических интересов, а ввиду нездорового всплеска энтузиазма. И впервые же такая мелочь, как расположение какой-то паскудной скамейки, стало серьезной проблемой на конечном этапе подготовки.
Уточним: автором всплеска является лично полковник. В случае неудачи вина целиком и полностью ложится на его плечи. И расположение клетки просмотрел именно он - как основной и единственный разработчик плана. Теперь вопрос: вот это наложение двух "впервые" - не знак ли это свыше? А может, ну его в задницу? Может, пока не поздно...
- Поздно уже, - рискнул нарушить молчание Антон, которому вся эта свистопляска с клеткой изрядно надоела. - Давайте мы с Мо по-быстрому смотаемся на Завокзальную и через часок привезем вам результат.
Полковник перестал ходить и колюче уставился на младшего коллегу. Нехорошо цыкнул зубом - оценил деликатность Сыча, который не стал напоминать: день убит зазря по твоей инициативе, дорогой шеф, я с самого начал предлагал все сделать просто и без затей.
- Поезжайте, - махнул рукой полковник. - Только я тебя прошу - очень аккуратно. Напоминаю: "левые" "двух сотые" в канун операции - плохая примета. Ну очень плохая...
Глава 4
Сергей Александрович Кочергин - мужчина очень основательный, вдумчивый и взрослый. В свои восемнадцать с половиной Сергей выглядит на двадцать пять, а внутренне ощущает себя вообще глубоко за сорок.
Сергей понимает, что это - аномалия. Подавляющее большинство мужчин, с которыми он знаком, морально взрослеют очень долго - лет на десять-пятнадцать позднее своих жен. А подавляющее большинство из этого подавляющего большинства умудряются и в зрелом возрасте оставаться детьми. Болезнь нации - инфантилизм.
Состарился Сергей за последние полтора года. До этого все было правильно: лениво ждал апреля, возвещавшего о семнадцатилетии, ездил обедать в клуб, читал хрестоматийных арабов в подлиннике, неспешно развивался по всем направлениям, не особо торопясь . Куда спешить? Жизнь коротка, всего не успеть - если надрываться в борьбе за место под солнцем, глазом моргнуть не успеешь, как она пролетит. Надо жить в свое удовольствие, наслаждаться каждой минутой, данной тебе свыше, тогда не обидно будет в глубокой старости за бездарно потраченное на глупую суету время.
Теперь все обстоит иначе. Жизнь действительно коротка, нужно успеть сделать как можно больше. И уж если суждено умереть молодым - то с максимальным эффектом...
Когда-то давно Сергей читал серию о пламенных революционерах.
Они были пламенные, потому что горели на работе - не щадили себя, их пожирал всепоглощающий внутренний огонь справедливости. Так следовало из прочитанного.
Чуть позже, с приходом вседозволенности и поступлением на книжный рынок разнообразных новинок, Сергей прочел, что все эти пламенные - маньяки и психопаты. И горели они потому, что пожирало их изнутри разрушительное пламя сумасшествия. Горели они недолго - пламя-то разрушительное, - но за короткое время этого своего яркого термического процесса с упоением жгли всех подряд, кто оказывался в радиусе досягаемости. В итоге было чрезвычайно много трупов и санэпидемиологическая обстановка оставляла желать лучшего. Очень печальная история.
По возвращении из плена был достаточно длительный период психоэмоционального ступора. Двигаться, питаться, принимать душ, выходить из дома, хоть как-то общаться с людьми не было никакого желания. Хотелось сидеть в кресле, тупо смотреть в окно и побыстрее умереть, по возможности безболезненно.
Ступор вскоре миновал и на его место как-то вдруг, скачком, впрыгнуло то самое пресловутое горение, что отмечалось у пламенных. Теперь возникло желание все крушить и ломать, уничтожать все нерусское, с черными прическами и горными носами, в идеале хотелось обвешаться гранатами и с диким криком взорваться где-нибудь в изрядном скоплении этого всего нерусского.
Увы, гранат не было...
Мать нашла в себе силы организовать жесткий контроль за сыном. Пичкала его транквилизаторами, водила психолога, неусыпно следила за каждым шагом: беспокойство за судьбу ребенка оказалось сильнее личной душевной травмы. Матери наши двужильные, им природой отпущено вдвое больше того, чего недодали душевно слабым, глупым самцам...
Обкумаренного транками новопламенного посетила замечательная идея: для начала неплохо было бы убить отца. Неважно, что его использовали втемную23, подсовывая в качестве наживки юную плоть. Не устоял перед соблазном значит, виноват во всем. Идея так и осталась непретворенной: отец уже тогда был изгнан из дома, мать не желала жить с ним под одной крышей...
В те дни Сергей, привыкший анализировать свое мироощущение, с полным на то основанием считал, что потихонечку сходит с ума, и особенно отчетливо представлял себе, каково было этим самым революционерам. Несмотря на транквилизаторы, страшный внутренний огонь медленно жрал его бессмертную душу, выжигая в ней черные дыры, которым уже никогда не зарасти.
Пламенным начала века было хуже: транков у них не было. Зато был кокаин и морфин. Судя по Сергееву состоянию, без дополнительной химии тем пламенным товарищам обойтись никак не получалось. Иначе отчего бы так долго горели? Некоторые - по нескольку лет. Значит, что? Значит, ширялись.
- Надо попробовать ширяться, - решил Сергей в один из таких пустых апрельских вечеров, незадолго до своего дня рождения. - Лучше всего героин. Сильный кайф, моментальное привыкание, быстрая смерть...
Утренний прием валиума Сергей пропустил: спрятал за щекой, выпил водицы, когда мать вышла из его комнаты, выплюнул. Предстояла небольшая прогулка, для которой требовалась некоторая активность, а после валиума возникала сонливость и двигаться не хотелось.
Дождавшись, когда мать уйдет за покупками, Сергей прошвырнулся на угол Арбата и Староконюшенного, с ходу вычислив курьера, приобрел две дозы "геры" и вернулся домой.
А дома - сюрприз. Мать, Седой и Сыч. Эти лихие ребята целый месяц находились где-то в столице, решали вопрос с Концерном. Помнится, мать говорила, что, пока они здесь, им опасаться нечего.
Сергею на все опасения в те дни было глубоко плевать, но сюрприз был неприятный - предполагалось, что мать будет пару часов отсутствовать и за это время можно было попробовать разобраться с "герой".