Увидев, что мальчик встал, дон Априле подозвал его взмахом руки.
- Асторре, хочешь кофе? - спросил он, а потом указал на стоявшего перед ним мужчину. - Это мой добрый друг, Бьянко. Он нас спас.
Асторре перевел взгляд на гиганта, который производил куда более грозное впечатление, чем Фиссолини, несмотря на толстое брюхо, костюм,
галстук и отсутствие револьверов за поясом и винтовки в руках. Седоволосый, с большими глазами, покрасневшими от бессонной ночи, он в полной
мере обладал харизмой правителя. Но, похоже, маскировал принадлежащую ему власть мягким баритоном.
- Дон Априле, прошу извинить меня за то, что я прибыл так поздно и вам пришлось спать на земле, словно простому крестьянину. Но я выехал
сразу, как только мне сообщили о случившемся.
Я всегда знал, что Фиссолини кретин, но такого от него не ожидал.
Вновь застучал молоток, Асторре повернулся на звук и увидел, что двое молодых парней сколачивают крест. Потом его взгляд ухватил Фиссолини
и его десятерых бандитов. Кого-то связали и бросили на землю. Других привязали к деревьям.
Они напоминали стаю мух, облепивших кусок мяса.
- Дон Априле, кого из этих мерзавцев вы желаете судить первым?
- Фиссолини, - ответил дон. - Он - главарь.
Бьянко подтащил Фиссолини к дону. Его спеленали по рукам и ногам, так что он чем-то напоминал мумию. Бьянко и один из его людей поставили
Фиссолини на ноги.
- Фиссолини, нельзя же быть таким идиотом, - Бьянко покачал головой. - Неужели так сложно сообразить, что дон Априле находится под моей
защитой, ибо в противном случае я бы похитил его сам? Или ты думал, что берешь взаймы бутылку масла? Или уксуса? Я когда-нибудь заходил на твою
территорию? Но ты всегда был упрям, и я знал, что до добра это не доведет. Ладно, поскольку тебе предстоит висеть на этом кресте, как Иисусу,
извиняйся перед доном Априле и его маленьким мальчиком. А потом я проявлю милосердие и пристрелю тебя, перед тем как прибить тебя к кресту.
- Ну, - дон пристально смотрел на Фиссолини. - Объясни, чем вызвано проявленное тобой неуважение.
Фиссолини гордо выпрямился.
- У меня и в мыслях не было проявить неуважение лично к вам, господин мой. Я не знал, что вы - человек влиятельный и у вас такие
могущественные друзья. Этот дурак Бьянко мог бы заранее ввести меня в курс дела. Господин мой, я допустил ошибку и должен за это заплатить. - Он
замолчал, а потом повернул голову к Бьянко и заорал на него:
- Пусть твои люди перестанут забивать гвозди! Я от этого шума оглохну. Ты не сможешь запугать меня до смерти перед тем, как убьешь!
Фиссолини вновь посмотрел на дона.
- Накажите меня, но помилуйте моих людей.
Они выполняли мои приказы. У них семьи. Вы погубите целую деревню, если убьете их.
- Они же мужчины, которые должны отвечать за свои действия, - с нотками сарказма в голосе ответил дон. - Я оскорблю их, если они не
разделят твою судьбу.
Вот тут Асторре своим детским умом осознал, что речь идет о жизни и смерти.
- Дядя, отпусти его, - прошептал он.
Дон не подал вида, что услышал его.
- Продолжай, - бросил он Фиссолини.
- Я не собираюсь вымаливать у вас свою жизнь.
Но эти десять человек - мои ближайшие родственники, моя семья. Если вы убьете их, погибнут их
жены и дети. Трое из них - мои зятья.
Они полностью мне доверяли. Выполняли любой мой приказ. Если вы позволите им уйти, перед смертью я заставлю их принести вам клятву
верности. И они мне повинуются. Иметь десять верных друзей не так уж и плохо. Мне сказали, что вы великий человек, но люди действительно
становятся великими, когда способны проявить милосердие. Разумеется, это не должно войти в привычку, но один раз никому не повредит, - и он
улыбнулся Асторре.
Дон Раймонде Априле не в первый раз оказывался в подобной ситуации, так что о решении своем он знал заранее. Он не верил в чувство
благодарности, наоборот, пребывал в твердом убеждении, что научить человека чему-либо может только смерть. А потому бесстрастно посмотрел на
Фиссолини и покачал головой. Бьянко шагнул к бандиту.
Но тут Асторре дернул дона за рукав, поймал его взгляд. Он все понял. И решил защитить Фиссолини.
- Он не собирался причинить нам вред. Он лишь хотел получить наши деньги.
Дон улыбнулся.
- Разве этого мало?
- Но у него были на то причины. Ему нужны деньги, чтобы кормить семью. И мне он нравится. Пожалуйста, дядя.
Дон вновь улыбнулся.
- Браво, - изрек он и надолго замолчал, не замечая Асторре, дергающего его за рукав. Впервые за много лет у дона возникло желание проявить
милосердие.
Люди Бьянко курили маленькие сигары, очень крепкие, и легкий утренний ветерок уносил дым.
Один из них подошел к дону, предложил сигару.
Асторре понял, что это не просто вежливость, а знак уважения. Дон взял сигару, мужчина чиркнул спичкой, сложил ладони корабликом, чтобы дон
мог раскурить сигару. Дон выпустил струю дыма и лишь потом заговорил.
- Я не стану оскорблять тебя проявлением милосердия. Но я сделаю тебе деловое предложение.
Я признаю, что ты не угрожал мне лично, более того, с должным уважением принимал меня и мальчика. Предложение следующее. Ты живешь.
Твои люди живут. Но до конца ваших жизней вы служите мне верой и правдой.
Безмерное облегчение охватило Асторре, и он улыбнулся Фиссолини. А тот опустился на колени и поцеловал руку дона. Асторре заметил, что
вооруженные люди усиленно задымили сигарами, и даже на глаза Бьянко, твердого, как скала, навернулись слезы.
- Благослови вас бог, господин мой, - прошептал Фиссолини.
Дон положил сигару на камень.
- Я принимаю твое благословение, но ты должен понимать, чего я от тебя жду. Бьянко пришел, чтобы спасти меня, и от тебя потребуется то же
самое. Каждый год я выплачиваю ему определенную сумму, теперь получать деньги будешь и ты. Но предательства я не потерплю. Если ты меня
подведешь, будут уничтожены не только ты, но и вся твоя семья. Твоя жена, дети, племянники, зятья.
Фиссолини поднялся с колен. Обнял дона и заплакал.
Тот день словно связал дона и его племянника в единое целое. Дон любил мальчика за то, что тот убедил его проявить милосердие, Асторре -
дядю, который подарил ему жизни Фиссолини и его людей. И связь эта со временем только крепла.
***
В их последний вечер на Вилле Грация дон Априле пил кофе в саду, а Асторре, на удивление печальный, ел оливки.